Морская тайна (ил. Л.Смехова) - Розенфельд Михаил Константинович - Страница 7

- И вот, - заключил боцман, - для такого человека, как я, это не житье. Я не навожу паники. Я надеюсь, что продержусь не меньше вас, однако я хочу просить у вас, Александр Павлович, честного слова на тот случай, если я раньше всех отдам концы…

- Что с вами? - воскликнул Головин. - Я не узнаю вас, Бакута.

- …если я отдам концы, - покачивая головой, повторил боцман. - Но… но, Александр Павлович, хотя вы и молодой человек, но я вас считаю настоящим моряком. Александр Павлович, я вам верю, как себе… И вы мне должны дать честное слово.

- В чем? - решительно потребовал штурман. - Говорите же наконец.

Неожиданно Бакута по-ребячьи заморгал глазами и вдруг взмолился;

- Дайте честное слово. Скажите, что вы, товарищи, не съедите меня, когда я…

- Боцман! Вы с ума сошли! - гневно прикрикнул на него Головин. - Да как вы смеете…

- Нет, нет… - засуетился на месте Бакута. - Не обижайтесь, дайте мне досказать. Я самый большой из вас. Мало ли чего на море не бывает! Я не боюсь за себя. Если я не выдержу и сыграю за борт, мне не страшно. Я боюсь за вас. Когда вы спасетесь… Вы, молодые советские моряки…

- Молчать! - окончательно вышел из себя возмущенный Головин. - Это подлость так думать.

- Подлость! Подлейшая подлость! - обрадованно подхватил Бакута. - Я этого и не думал про вас. Но море… Не обижайтесь, прошу прощения!.. Я просто потерял соображение.

В течение дня Головин не разговаривал с боцманом.

В безветренном, ослепительно синем океане, под горячим небом вяло опустился парус, и в тишине, изнывая от жажды, моряки лежали на дне шлюпки, пряча головы от солнца.

Над неподвижной водой проносились стаи легких серебристых летучих рыб. Сверкая на солнце, они, высоко взлетая, описывали дуги и неслышно исчезали, словно растаяв в прозрачном воздухе.

Защитившись парусом от опасных тропических лучей, Головин беспрерывно глядел в бинокль. И вдруг ему начинало казаться, что именно сейчас, через минуту, через секунду на горизонте прорежется бледно-голубая полоска земли или появится дым парохода. Бакута, следя за штурманом, убеждал Андрея:

- А мне не нужно бинокля. Я и за пятьдесят миль почую, если где пойдет судно. Бинокль ничего не поможет, и я, не глядя, скажу «земля», и вы все увидите берег или остров.

- Как же так? - искренне изумлялся Андрей. - Как это вы узнаете?

Боцман, испытывая величайшее удовлетворение от подобных вопросов, разъяснял свои чудесные свойства скромно и коротко:

- Надо быть Бакутой…

Ночью моряков разбудило удивительное происшествие. О шлюпку дважды ударилось что-то твердое. Проснувшись от толчков, друзья сначала подумали, что они попали на мель. Опустив весла, они сразу же убедились, что под лодкой прежняя глубина. На рассвете удар повторился снова.

В полдень опять раздался удар слева, и Бакута, перегнувшись за борт, в следующую секунду с радостным криком кинулся в воду.

Покинув шлюпку, боцман быстро поплыл по океану, точно кого-то догоняя. Откуда только взялись силы у истощенного старика! Он плыл, широко разбрасывая длинные руки, и внезапно нырнул.

Не менее минуты он находился под водой. Друзья уже стали беспокоиться. Андрей, ожидая разрешения штурмана, стоял, готовясь немедленно броситься за Бакутой, но тот как раз в этот момент вынырнул из глубины и, торжествующе отфыркиваясь, закричал:

- Ура! Гребите ко мне. Бросай конец!

Волнение и всплески над тем местом, куда второй раз нырнул боцман, показывали, что под водой происходит какая-то борьба. С канатом в руках Андрей прыгнул за борт, и вот наконец боцман выплыл у самой шлюпки с темно-зеленой черепахой.

С необычайной ловкостью Бакута обкрутил канатом непокорные скользкие черепашьи лапы. Однако силы уже оставили боцмана, и он, задыхаясь, с невероятными усилиями взобрался на корму. С трудом изможденные моряки втащили в шлюпку черепаху, которая весила не менее тридцати килограммов.

- На спину! Переворачивайте ее на спину!- командовал боцман. - Теперь у нас мяса хватит на целый век.

Отдышавшись, счастливый Бакута немедленно вскрыл панцырь черепахи.

- Не иначе как близко берег, - к всеобщей радости убежденно заявил боцман. - Они далеко не уплывают. Или, может быть, шторм ее загнал? Но… что бы там ни было, теперь мы наедимся, как кабаны.

Раздумывать не приходилось. Голод вынуждал есть мясо сырым. Боцман отрезал четыре куска и хотел было приступить к еде, как вдруг Головин, что-то вспомнив, остановил его.

- Боцман, - обрадованно приказал он, впервые после вчерашнего разговора, обращаясь к Бакуте, - настрогайте с банки[1] щепок. Как можно больше щепок!

- Есть настрогать щепок! - отозвался Бакута, не смея спрашивать, к чему это понадобилось Головину.

Штурман вывернул из капитанского бинокля большое стекло, и тогда его намерения стали понятны.

В ведре Нина сложила сухие, пропитанные масляной краской щепки, и через десять минут посреди шлюпки горел зажженный стеклом костер, а еще через полчаса моряки ели превосходное жареное мясо.

- Спасены! - беспрестанно твердил Бакута, на деле доказывая товарищам размеры своего аппетита. - Не так-то легко загибаются советские моряки!

Воспользовавшись благоприятным случаем, боцман не мог удержаться, чтобы не рассказать Андрею множество историй про черепах.

- Хотите знать, - отрывая зубами сочный кусок мяса, говорил он, - иной раз мне встречались такие чудища, перед которыми эта черепаха покажется не больше, чем блюдечко для варенья.

Не откладывая дела в долгий ящик, боцман тут же рассказал о том, как однажды у берегов Мексики он поймал черепаху величиной с шестивесельную шлюпку, и как пароход тащил ее на буксире до Одессы, и как затем он через весь город тащил ее на канате. Городской театр опустел, вся публика выбежала на улицы. Остановились трамваи, а растерянные городовые, боясь подступиться к невиданному чудовищу, вызвали пожарную команду. Но к тому времени боцман благополучно дотащил свою черепаху на Приморскую улицу, где он квартировал во время стоянок парохода. На счастье, в доме нашелся подходящий сарай, и черепаху удалось скрыть от глаз любопытных. Но слух о диковинке разнесся по всей Одессе.

- В газетах писали, - невозмутимо рассказывал Бакута. - Одним словом, наделала шуму моя находка. Из Санкт-Петербурга приехал знаменитый профессор и хотел ее купить у меня. Но я ему сказал, что она мне самому нужна… для смеху. Профессор неделю прожил в Одессе, с утра приходил на двор и прямо убивался у сарая. Он мне давал… десять тысяч, но я сказал, что капиталом не интересуюсь, и он, безутешный, уехал.

- Что же с ней сделали, с черепахой? - запинаясь, спросил Андрей. Он всегда не задумываясь верил боцману, но на сей раз чувствовал что-то неладное.

- Подарил хозяйке, - скромно закончил Бакута. - Все равно, думаю, подохнет животное, зачем его мучить! Я прикончил черепаху, распилил панцырь, и хозяйка получила дивное корыто. С тех пор прошло двадцать пять лет, но если хозяйка жива, она и по сей день стирает в нем белье. Такое корыто будет служить тысячу лет.

Ночью друзья спали крепко, как никогда. Не спал один Головин. Он нес вахту и, глядя на звезды, ожидал первого признака рассвета.

Раскинув ноги и руки, громко храпел Бакута. Временами он поворачивался с боку на бок, открывал глаза, приподнимался, осматривался вокруг, потом опять с ворчанием укладывался и через секунду засыпал.

Нина, свернувшись клубком, была похожа на ребенка, и рядом с ней, подложив под щеку кулак, спал Андрей. Молодой матрос часто стонал во сне, и, слыша его жалобные вскрики, штурман вспоминал погибших товарищей и Леонарда Карловича Кланга.

Под звездами тропической ночи медленно двигалась шлюпка. За кормой вспыхивали фосфорические огни. Опять застонал Андрей, боцман грузно перевернулся и глухо пробурчал: «Отставить». Головин лежал на корме, рассматривая созвездие Южного Креста и спустившуюся к самому горизонту Полярную звезду, которая недавно так высоко мерцала на ночном небе Камчатки. Тихие всплески перебили его мысль. Через минуту всплески послышались уже совсем близко, у самого борта. Решив подняться, Головин схватился за борт шлюпки и вдруг нащупал жилистую человеческую руку. Он застыл, оборвав дыхание. Не веря себе, он хотел разбудить друзей, но в этот миг человеческая ладонь легко сжала кисть его руки.