Янтарный телескоп - Пулман Филип - Страница 96

— Правда, — ответил Пантелеймон. — Мы с ними едины. Но это было так больно, и мы так испугались…

— Что ж, — сказала Серафина, — они не смогут летать как ведьмы и жить так же долго; но благодаря тому, что они сделали, во всем остальном они будут ведьмами.

Деймоны молчали, пытаясь осмыслить эту странную новость. Затем Пантелеймон спросил:

— Значит, мы будем птицами, как деймоны ведьм?

— Потерпи.

— А как же Уилл может быть ведьмой? Я думал, все ведьмы — женщины.

— Эти двое многое изменили. Все мы учимся жить по-новому, даже ведьмы. Только одно осталось прежним: вы должны помогать своим людям, а не препятствовать им. Ваше дело — оказывать им помощь, направлять и ободрять их на пути к мудрости. Именно для этого и нужны деймоны.

Наступило молчание. Потом Серафина повернулась к пеночке и спросила:

— Как тебя зовут?

— У меня нет имени. Я не знала, что существую, пока меня не вырвали из его сердца.

— Тогда я нареку тебя Кирджавой.

— Кирджава, — повторил Пантелеймон, точно пробуя слово на вкус. — А что это значит?

— Скоро узнаешь. Ну а теперь, — продолжала Серафина, — слушайте меня внимательно, и я расскажу вам, что вы должны сделать.

— Нет, — решительно возразила Кирджава.

— Судя по твоему тону, — мягко, заметила Серафина, — вы уже знаете, что я собираюсь сказать.

— Мы не хотим этого слышать! — заявил Пантелеймон.

— Это слишком быстро, — сказала пеночка. — Чересчур быстро…

Серафина молчала, поскольку была согласна с ними и чувствовала глубокую печаль; но все же она была здесь самой мудрой и понимала, что должна помочь им поступить правильно. Выждав минутку, чтобы деймоны успокоились, ведьма заговорила снова.

— Где вы побывали во время своих скитаний? — спросила она.

— Во многих мирах, — ответил Пантелеймон. — Мы проходили сквозь все окна, которые нам попадались. Их гораздо больше, чем мы думали.

— И вы видели…

— Да, — сказала Кирджава, — мы смотрели внимательно и видели, что происходит.

— Мы видели и многое другое, — быстро добавил Пантелеймон. — Например ангелов, и говорили с ними. Видели мир, откуда пришли те маленькие люди, галливспайны. Там есть еще и большие люди, которые пытают и убивают их.

Они стали рассказывать ведьме о своих странствиях, надеясь отвлечь ее от главного; и она понимала это, но не перебивала их из-за любви, с которой каждый из них слушал голос другого.

Но вскоре они рассказали все, что могли, и умолкли; теперь тишину нарушал лишь слабый безостановочный шепот листьев. Наконец Серафина Пеккала заговорила опять:

— Вы прятались от Уилла и Лиры, чтобы наказать их. Я знаю, почему вы это делали; мой Кайса поступил точно так же, когда я пришла обратно из той страшной пустыни. Но потом он вернулся ко мне — ведь мы по-прежнему любили друг друга. И им скоро понадобится ваша помощь, иначе они не смогут сделать то, что от них требуется. Вы должны рассказать им все, что узнали.

У Пантелеймона вырвался крик — чистый, холодный крик совы, какого в этом лесу еще никогда не слышали. И по всей округе, в гнездах, и в норах, и во всех уголках, где охотились, паслись или искали падаль разные ночные животные, зародился новый и незабываемый страх.

Серафина пристально следила за ним и не испытывала ничего, кроме сострадания, пока не перевела взгляд на деймона Уилла, пеночку Кирджаву. Она вспомнила свой разговор с Рутой Скади: увидев Уилла только однажды, та спросила, смотрела ли Серафина ему в глаза, и Серафина ответила, что у нее не хватает на это духу. Сидящая теперь перед ведьмой серая пташка излучала неумолимую свирепость, осязаемую, как жар, и Серафина испугалась.

Наконец крик Пантелеймона затих вдали, и Кирджава сказала:

— Значит, мы должны сообщить им.

— Да, должны, — мягко подтвердила ведьма. Постепенно свирепость ушла из взгляда серой пташки, и Серафина опять смогла посмотреть ей в глаза. Теперь она увидела там беспредельную грусть.

— Сюда плывет корабль, — сказала Серафина. — Я покинула его, чтобы прилететь сюда и найти вас. Мы прибыли из нашего мира вместе с цыганами. Через день-другой они появятся здесь.

За несколько секунд сидящие перед ней птицы изменили облик, превратившись в двух голубей. Серафина продолжала:

— Возможно, вам больше никогда не придется летать. Я умею заглядывать в близкое будущее и вижу, что оба вы сможете забираться на такую высоту, как сейчас, пока на свете есть достаточно высокие деревья; но, по-моему, в своем окончательном виде вы будете не птицами. Так что смотрите и запоминайте как можно больше. Я знаю, что вам, Лире и Уиллу предстоят долгие и мучительные раздумья, и знаю, что вы сделаете наилучший выбор. Но сделать его должны вы сами и никто другой.

Они не ответили. Тогда она взяла ветку облачной сосны, взмыла в небо и описала круг высоко над кронами гигантских деревьев; лицо ее овевал ночной ветерок, кожу чуть покалывал звездный свет, а сеющаяся сверху Пыль, которой она никогда не видела, дарила ей приятное ощущение силы и уверенности.

Серафина еще раз вернулась в поселок и тихо зашла в дом к женщине. Она знала о ней очень мало: только то, что Мэри пришла из одного мира с Уиллом и что ей отведена важная роль в последних событиях. Серафина не могла судить, добродушна Мэри или строптива; но ей нужно было разбудить ее, не испугав, и для этого имелось подходящее колдовское средство.

Она села на пол у изголовья и стала смотреть на женщину из-под прикрытых век, дыша с нею в такт. Вскоре своим полузрением она начала различать бледные картины, которые Мэри видела во сне, и подстроила сознание в резонанс с ними, будто слегка натягивая и отпуская струну. Потом, совершив очередное усилие, Серафина сама ступила в эти картины. Очутившись там, она могла обратиться к Мэри прямиком. Так она и сделала — с той легкостью и мгновенной симпатией, с какими мы порой беседуем с людьми, встреченными во сне.

Короткое время спустя они уже говорили быстро и сбивчиво — из этого разговора Мэри потом ничего не могла вспомнить, — и шли на фоне странного пейзажа из электрических трансформаторов и зарослей камыша. Серафине пора было брать инициативу в свои руки.

— Через несколько минут ты проснешься, — сказала она. — Не пугайся. Ты увидишь меня рядом с собой. Я бужу тебя таким образом, чтобы ты знала: все в порядке и тебе ничто не грозит. Тогда и поговорим по-настоящему.

Она стала выбираться из сна, увлекая за собой свою собеседницу, и скоро вновь оказалась в ее доме: скрестив ноги, она сидела на земляном полу и видела, как блестят в темноте устремленные на нее глаза хозяйки.

— Ты, наверное, ведьма, — прошептала Мэри.

— Да. Меня зовут Серафина Пеккала. А тебя?

— Мэри Малоун. Меня еще никогда не будили так бережно. Я правда не сплю?

— Уже нет. Нам надо поговорить, а разговор во сне трудно контролировать и еще труднее запомнить. Лучше обсудим все наяву. Что ты выберешь: останемся здесь или прогуляемся при луне?

— Пожалуй, второе. — Мэри села и потянулась. — А где Лира с Уиллом?

— Спят под деревом.

Выйдя из дома, они обогнули дерево — за сплошной завесой его листвы ничего не было видно — и спустились к реке.

Мэри наблюдала за Серафиной Пеккала с опаской и восхищением: она еще никогда не видела такого стройного и грациозного существа в человеческом образе. Ведьма выглядела моложе самой Мэри, хотя Лира говорила, что ей уже не одна сотня лет; о ее возрасте можно было догадаться разве что по лицу, на котором лежала печать глубокой грусти.

Они уселись на берегу над серебристо-черной водой, и Серафина сообщила ей, что недавно беседовала с деймонами Уилла и Лиры.

— Сегодня они отправились искать их, — сказала Мэри, — но случилось что-то другое. Кстати, Уилл видел своего деймона только однажды, когда они убегали после битвы, да и то мельком. Он не был уверен в его существовании на все сто процентов.

— Конечно, у него есть деймон. Как и у тебя.

Мэри удивленно посмотрела на нее.