Шпион, который спас мир. Том 2 - Шектер Джеролд - Страница 53

Внутри Управления существовала сильная фракция, выступавшая против доступа широкой публики к архивам разведки. По правде говоря, рассекречивание источников развединформации было анафемой для многих оперативных работников старой закалки. Один из высокопоставленных официальных сотрудников, непосредственно связанный с «Записками Пеньковского», вспоминал: «Сам факт публикации этой книги был необычайным новшеством, поскольку раньше считалось, что любой разведывательной организации неблагоразумно раскрывать свои досье и тем более рассказывать о подобной истории с такими подробностями, когда прошло еще совсем немного времени после случившегося. Возможно, следовало бы подождать лет двадцать или около того. Лично я думаю, что есть доля правды в том доводе, что ЦРУ не должно по своей воле быть инициатором мероприятия такого рода. Позднее мы разговаривали с другим человеком, который сказал: «Только не поступайте со мной так же, как поступили с Пеньковским». Подразумевалось, что если его поймают, то он не хотел бы заканчивать жизнь знаменитым героем и не хотел бы, чтобы его семья пережила подобное. Возможно, люди в Советском Союзе видели в этом лишь одно: те, кто руководил Пеньковским как агентом, не должны были вести себя столь неподобающим образом. Мы же попытались внушить, что этот человек сделал все по собственной инициативе, помимо Управления.

Нас никогда не мучали угрызения совести, что мы действовали не так, как он от нас ожидал. И нам не хотелось бы давать кому-либо, включая Советский Союз, повод думать, что мы обошлись с Пеньковским неправильно»{241}.

Было решено написать книгу от лица самого Пеньковского, как будто он сам сделал это, вместо того чтобы сообщать, что материал заимствован из расшифрованных записей ЦРУ и МИ-6. В атмосфере «холодной войны» 1965 года Управлению не хотелось признавать свою роль и тем самым напрямую связывать правительство США с книгой. Те, кто был замешан в этой истории, отчасти обосновывали это тем, что не следует раскрывать перед КГБ методы руководства деятельностью Пеньковского как агента. Один из бывших высокопоставленных сотрудников ЦРУ, имевший непосредственное отношение к операции, объяснял это так: «Если книга выйдет, пройдя цензуру ЦРУ, читатели скажут, что она сфабрикована. Нам кажется, что она была бы более приемлемой и получила бы более широкий отклик, если бы была написана от лица самого героя»{242}.

Взять расшифровки записей и превратить их в книгу, которая написана якобы от лица Пеньковского, было непростой задачей. Для того чтобы избежать раскрытия содержания секретных оперативных сообщений и не позволить КГБ узнать полный объем деятельности Пеньковского, ЦРУ ограничило содержание книги выдержками из переводов записей бесед, судебных отчетов и автобиографии, рассказанной самим Пеньковским.

Дик Хелмс называл впоследствии «Записки Пеньковского» «черной пропагандой»[15]. Хотя содержание книги и не было сфабрикованным, оно сильно проигрывало из-за непризнания того факта, что подлинным источником были расшифровки записей бесед с Пеньковским в Лондоне и Париже.

Во введении к переизданию книги в 1982 году Фрэнк Джибни объясняет, что «Записки» были подготовлены на основе расшифровок записей бесед и что ранее по настоянию ЦРУ они не были упомянуты в качестве источника. «Единственное условие, поставленное мне, — писал Джибни, — заключалось в том, чтобы я не раскрывал, каким образом «Записки» попали в эту страну, и не упоминал, что они хранились в ЦРУ. Я счел это условие вполне обоснованным, тем более что оно никак не влияло на подлинность «Записок». Если книгу хотели посвятить Пеньковскому, то она должна была основываться на материале, подлинность которого не вызывала сомнения»{243}.

Получив «добро» от ЦРУ, Джибни предложил рукопись нескольким нью-йоркским издателям. Даблдей предложил аванс в размере 50 000 долларов. Договор на издание книги был заключен между доверенным лицом Пеньковского в Нью-Йорке и Даблдеем. Собственностью по доверенности распоряжался Герберт П. Джэкоби из нью-йоркской юридической фирмы «Шварц и Фролих». Фонд Пеньковского — благотворительный фонд, зарегистрированный Управлением внутренних бюджетных поступлений, — управлялся группой видных бизнесменов, в состав которой входили Герман Данлоп Смит, известный чикагский инвестор и филантроп, Чарльз Фрэнсис Эдамс, председатель правления «Рейтеон корпорейшн», и Карл Джилберт, председатель правления «Джиллетт корпорейшн».

Редактор издательства «Даблдей» Ле Барон Баркер предложил озаглавить книгу «Записки Пеньковского». Брумли Смит, секретарь Совета национальной безопасности, считал, что при издании «Записок» официальное правительство не должно указываться в качестве спонсора. Тем не менее он заверил Баркера в подлинности «Записок»: «Публикация их вами, вне всякого сомнения, отвечает национальным интересам. По целому ряду причин мы не говорим, что они исходят отсюда, но смею вас заверить, они подлинны»{244}. Даблдей не был осведомлен об истинном характере материалов Пеньковского.

Джибни и Дерябин получили 40 процентов за авторское право на книгу. Остальная часть была передана в Фонд Пеньковского, который распределил 78 000 долларов среди студентов, закончивших курс обучения по советологии, и среди перебежчиков. В обзоре «Записок Пеньковского» Джон Ле Карре писал, что он с нетерпением ждет, когда первый стипендиат Фонда Пеньковского будет зачислен в Московский университет. Книга стала бестселлером. Даблдей реализовал 110 000 экземпляров в Соединенных Штатах; кроме того, было также британское издание (вышло в издательстве «Коллинз» с предисловием, написанным Эдвардом Крэнкшо); книга также была издана во Франции, Германии, Швеции, Корее и Японии.

После первого издания в ноябре 1965 года происхождение материалов, связанных с Пеньковским, вызвало целую бурю кривотолков. Кампанию недоверия к подлинности материалов Пеньковского возглавлял Виктор Зорза в «Манчестер гардиан». Зорза утверждал, что Пеньковский никогда не сумел бы говорить так, как в книге, и ставил под сомнение то, что книга действительно основана на его собственных высказываниях. Он говорил, что Управлению следовало бы лучше поработать над «Записками», однако написал: «Обнародование Центральным разведывательным управлением сообщений, которые оно получало в 1961 — 1962 годах от одного из самых удачливых русских шпионов, Олега Пеньковского... является беспрецедентным событием в истории шпионажа»{245}.

Советское правительство было возмущено публикацией книги и появлением в октябре 1965 года выдержек из нее примерно в тридцати американских газетах. Советское посольство в Вашингтоне заявило официальный протест против публикации «Записок Пеньковского» в газете «Вашингтон пост». В нем говорилось: «В действительности так называемые «Записки Пеньковского» являются не чем иным, как грубой фальшивкой, сфабрикованной два года спустя теми, кому служил разоблаченный шпион, после вынесения ему приговора. Это не первый случай, когда публикуются клеветнические материалы об СССР, и цель у них одна — опорочить Советский Союз, отравить международную атмосферу и воспрепятствовать поиску путей улучшения отношений между государствами». В советском заявлении «Записки» были названы «не чем иным, как преднамеренной акцией в худших традициях „холодной войны”». В качестве ответной меры на публикацию выдержек из книги советское правительство закрыло отделение «Вашингтон пост» в Москве и выслало из страны ее московского корреспондента Сте-фена С. Розенфельда.

«Записки Пеньковского» в свое время стали откровением. Они впервые позволили со знанием дела рассмотреть изнутри систему советской разведки и военную структуру. Даже такие отъявленные критики книги, как Виктор Зорза, утверждавший, что она не могла быть написана Пеньковским, а составлена из записей бесед с Пеньковским, испытывали благоговейный трепет перед ее содержанием{246}. Впервые за период «холодной войны» западная разведка перешла в наступление и не ограничивалась лишь реакцией на такие успешные операции КГБ, как с Кимом Филби и Джорджем Блейком. По оценкам Джибни, Олег Пеньковский предстает перед нами в «Записках» как «герой небезупречный», но «тем не менее герой»{247}. В свете гласности и перестройки высказывания Пеньковского о слабых сторонах Советского Союза звучат пророчеством.