Шпион, который спас мир. Том 2 - Шектер Джеролд - Страница 30

После шестидневной оперативной проверки материал Пеньковского был признан надежным. Документы, которые он сфотографировал совсем недавно, были переведены и распространены среди сообщества разведслужб. Англичане и американцы согласовали комплекс «дальнейших планов» в отношении Пеньковского, где предусматривалось следующее:

1. Связь с «Героем» должна поддерживаться в любом случае.

2. На «Героя» не должно оказываться никакого давления с целью получения разведданных, особенно в том случае, если ему придется уйти в отставку.

3. Если «Герой» выедет за границу, мы должны быть готовы к тому, что он пожелает там остаться, и мы не должны принуждать его к возвращению в СССР.

4. Если «Герой» останется в Комитете, мы приложим все усилия к тому, чтобы ограничить личные контакты с ним светским и профессиональным общением.

5. Мы рассмотрим возможности тайного вывоза его из СССР в случае его отставки.

6. Роль Винна в дальнейшем будет сводиться к поддержке «Героя» в Комитете, а его роль тайного связного прекратится{137}.

ЦРУ и Интеллидженс сервис из кожи вон лезли, чтобы удержать своего человека на плаву.

1 августа президент Кеннеди объявил, что США готовы создать систему национальных контрольных постов под международным контролем для наблюдения за выполнением запрета ядерных испытаний; это была важная уступка. Четыре дня спустя, 5 августа, Советский Союз в одностороннем порядке возобновил ядер-ные испытания в атмосфере, произведя взрыв мощностью в сорок мегатонн в Арктике. 9 августа Советский Союз официально и в категорической форме отверг компромиссные предложения Кеннеди относительно договора о запрещении ядерных испытаний.

10 августа директор ЦРУ Джон Макоун продиктовал памятную записку для Кеннеди, в которой выразил уверенность в том, что советские баллистические ракеты средней дальности будут развернуты на Кубе. 22 августа президент публично подтвердил сообщения о том, что несколько тысяч советских техников и «большое количество» предметов материально-технического обеспечения прибывают на Кубу. На следующий день он подписал меморандум № 181 о мерах национальной безопасности, призывающий к изучению обстановки и принятию мер «в свете новых доказательств активизации деятельности (советского) блока на Кубе». Меморандум предписывал исследовать вероятные военные, политические и моральные последствия развертывания на Кубе ракет, способных поразить цели в США. Меморандум также требовал анализа имеющихся военных альтернатив на случай, если США решат ликвидировать такие ракеты.

27 августа Пеньковский был приглашен на прием к американскому атташе по вопросам сельского хозяйства. Его квартира размещалась в пристройке к желтому, украшенному лепниной зданию посольства на улице Чайковского. Квартиры в здании посольства являли собой оазис американской цивилизации — от мебели и бытовых приборов до еды и безалкогольных напитков производства самых респектабельных фирм.

Квартира с тремя спальнями, двумя ванными комнатами, гостиной и кухней была по московским стандартам великолепной. Прием с 6 до 8 вечера устраивался в честь американской делегации табаководов. Пеньковский прибыл один около половины седьмого и, прокладывая себе путь среди толпы приглашенных, стал медленно пробираться к Карлсону, подтянутому молодому атташе. Он немного поболтал по-русски с Женей Даниловой, переводчицей из Государственного комитета. А Карлсон вышел в ванную комнату и загрузил тайник. Он тщательно прикрепил клейкой лентой завернутый в водонепроницаемую бумагу пакет, содержащий поддельный внутренний советский паспорт и письмо от группы, к нижней части крышки спускового бачка в самой большой из ванных комнат. Карлсон вновь появился среди гостей из другой двери и стал медленно продвигаться к противоположной стороне комнаты, где Пеньковский разговаривал теперь с одним из сотрудников посольства. Все трое постояли минутку вместе, затем сотрудник посольства двинулся дальше. Пеньковский сразу же обратился к Карлсону по-английски: «У меня есть для вас маленький пакет. А у вас есть что-нибудь для меня?» «Да. Пойдите в ванную комнату: выйдите через эту дверь и направо. Под крышкой спускового бачка».

Как только Карлсон произнес слово «ванная», Пеньковский сказал: «Да, да». Подошли двое американцев, и разговор пришлось перевести на какую-то безобидную тему. Несколько минут спустя Пеньковский, воспользовавшись своим обычным предлогом, сказал: «Какая чудесная квартира. И столько комнат! Можно мне ее посмотреть?»

Карлсон и еще один сотрудник посольства сказали «разумеется!» и отправились втроем — Пеньковский впереди. Когда они проходили мимо ванной, Карлсон сказал: «А это самая большая ванная комната». Пеньковский вошел внутрь, огляделся, вышел, и все трое направились в холл, где хозяин показывал квартиру Даниловой. Все вместе они зашли в детскую, затем вернулись в холл и прошли мимо ванной. Пеньковский спросил, можно ли ему воспользоваться туалетом. «Конечно!» — ответил Карлсон. К тому времени хозяин вместе с Даниловой уже вернулись к гостям. Карлсон посторонился, чтобы пропустить сотрудника посольства, и сказал ему: «Идите. Полагаю, что там ему помощь не потребуется». Теперь Карлсон остался в холле один. Он вошел в ванную, где находился Пеньковский, и запер дверь.

Пеньковский передал Карлсону небольшой пакет. Достав его из кармана, он спросил: «А для меня у вас есть что-нибудь?» «Ш-шш», — предостерегающе прошептал Карлсон и указал на сливной бачок. Пеньковский не шевельнулся. Карлсон снял крышку с бачка, перевернул ее и положил на коврик на полу. Он достал конверт вместе с запасным куском клейкой ленты, оставленной там для того, чтобы Пеньковскому было чем прикрепить свой пакет. Пеньковский сунул конверт в карман, попрощался и ушел, как только Карлсон отпер дверь. В холле не было ни души. Карлсон снова запер дверь, спустил воду в туалете, водворил на место крышку бачка и задержался еще минуты на три, чтобы вымыть руки. Затем медленно открыл дверь. К счастью, в холле по-прежнему никого не было. Он оглянулся и заметил, что две щетки для волос, лежавшие на крышке туалета, были оставлены на краю раковины. Он положил щетки на прежнее место и вышел из ванной. Пройдя по длинному коридору, он вернулся в гостиную через дверь на противоположной стороне.

Из московской резидентуры немедленно полетело оперативное сообщение в штаб-квартиру ЦРУ: «Двусторонний обмен состоялся на приеме благополучно.

«Герой» передал семь пленок и три оперативных сообщения. Высылаем диппочтой 28 августа».

В своем отчете об операции Карлсон отметил, что «„Герой”, очевидно, немного нервничал... и слишком торопился». Пеньковский говорил только по-английски, и Карлсону показалось, что Пеньковский был настроен на такой же способ передачи материалов, как и раньше, и не слышал ничего, кроме того, куда ему нужно было идти, чтобы провести операцию по обмену материалами. Однако Карлсон полагал, что никто другой этого не заметил.

После обмена, состоявшегося в ванной комнате, по словам Карлсона, он «благополучно» вернулся к гостям. Он сообщил, что во время разговора с Пеньковским и одним из советских коллег Пеньковский сказал: «Мы приедем в Америку».

«Когда? Мы с радостью встретим вас там», — сказал Карлсон.

«Когда-нибудь, когда-нибудь», — бодро ответил Пеньковский{138}.

Одним из письменных материалов, полученных от Пеньковского, оказалось длинное письмо, написанное 25 августа 1962 года, в котором говорилось: «Скоро исполнится год с нашей последней встречи. Я чувствую себя без вас очень одиноким и в данное время не знаю, позволит ли нам судьба увидеться еще раз. Я и все члены моей семьи находимся в добром здравии. Я бодр и работоспособен».

По-видимому, не сознавая зловещего смысла, Пеньковский писал: «Я уже привык к тому, что время от времени замечаю за собой слежку. «Соседи» продолжают проявлять ко мне пристальное внимание. По какой-то причине они взяли меня «под колпак». Что-то заставило их сделать это. Я теряюсь в догадках и предположениях. Я далек от того, чтобы преувеличивать опасность и серьезность причин. Ведь я оптимист, тем не менее пытаюсь объективно оценить ситуацию. Я высоко ценю тот факт, что вы делаете то же самое в моих интересах. Что касается моего положения, хочу подчеркнуть, что я не разочарован ни в жизни, ни в работе. Я полон сил и желания продолжать нашу общую и, как вы пишете, важную и нужную работу. Это цель моей жизни. И если мне удастся внести маленький вклад в наше Великое Дело, то большего удовлетворения и быть не может».