Королевская лепёшка - Канониди Зинаида Михайловна - Страница 2

Ахмета то и дело окликали, спрашивали, куда он идёт и где его отец. «Храни тебя аллах!» — бормотали старики вслед мальчику. Они любили его и были ему благодарны: Ахмет не раз приносил им свежей рыбы, если у отца был хороший улов.

Вот и кузня Паши?. Это единственное каменное здание в посёлке бедняков. Правда, крыша на нём едва держится, и первый же крепкий вздох горячего ветра-сирокко может снести листы гофрированной жести… Широкие двери распахнуты настежь, и в горне светятся угли.

— Мир вам, дедушка Паша?! — сказал Ахмет, входя в кузню.

— Да хранит тебя аллах! — ответил седобородый старик в кожаном фартуке.

Никто в посёлке не звал кузнеца по имени, все называли его Пашой, потому что он с гордостью говорил: «Пока у меня есть эти руки и голова на плечах — я сам себе паша?». Ахмет не знал, что Паша? — вовсе не имя, что это слово означает то же самое, что у других народов — царь, король.

— Почему тебя не было так долго? — спросил Паша?. — Или случилось что?

— Я ходил на базар… Дома нет муки.

— А где отец?

— Ушёл в море.

— Он ничего мне не передал?

— Он сказал, что вернётся с большим уловом и чтоб вы его ждали.

Кузнец кивнул головой и принялся сильнее раздувать горн.

Только теперь Ахмет вдруг вспомнил о своей черепашке. Бедная, она совсем измучилась в кармане. Он вынул черепаху и подержал в ладони. Черепашка лежала не шевелясь. Ну, камень и камень!

— Положи-ка её поскорее в воду, может, ещё оживёт, — посоветовал кузнец. — А сам, если не устал, поработай у горна.

Раздувать горн! Ахмет и мечтать не смел, что ему, как взрослому, доверят такую работу. Он бережно опустил свою черепашку в медный чан с водой и обеими руками ухватился за деревянную рукоять мехов. Но, оказывается, это было не таким-то лёгким и весёлым делом — раздувать угли! Пожалуй, это было потяжелее, чем тащить мокрые сети, полные рыбы. Но там, в море, хотя и трудно, зато ветер освежает разгорячённое лицо, а тут, в кузне, жарко и душно, и першит в горле, и дымок щиплет глаза.

— Устал? — спросил Ахмета кузнец. — Ну, отдохни, отдохни… А я покажу тебе, как из обломка старого железа можно сделать новый блестящий нож.

Пока он рылся в груде ржавого железа, что лежала в углу кузни, Ахмет покормил свою черепашку — она совсем ожила в воде и теперь охотно грызла капустные листья, прихваченные с базара.

Наконец Паша? отыскал подходящий кусок поломанного серпа и стал калить его на огне. Кузнец весело, будто играя, стукал звонким молотком, и вот уже из серпа стал получаться нож. От ударов металла по металлу гудело в ушах, но Ахмет не отходил от наковальни, с удовольствием глядел на работу Паши. Вот старик сунул малиновый нож в воду, и он зашипел, а вода разом испарилась.

— Ну, как? — спросил Паша?, подавая Ахмету ещё не совсем остывший нож. — Наточи лезвие да приделай рукоятку, деревянную или костяную.

Ахмет выбежал из кузни. Он бродил по свалке, разыскивая что-нибудь подходящее для рукоятки. Хорошо бы найти обрывок кожи, сшить ножны, тогда ножик стал бы почти как настоящий кинжальчик…

Ахмет шёл, внимательно глядя под ноги, и чуть не налетел на какого-то господина в дымчатых очках. Пригнувшись, он как будто прятался в зарослях дрока.

«Зачем ему очки? — удивился Ахмет. — Ведь солнце уже заходит!»

— Стой! — окликнул мальчика человек в очках. — Ты что тут делаешь?

— Я?.. — Ахмет не столько испугался, сколько удивился. — Я кость ищу, эфенди…

— У тебя есть собака? — спросил человек в очках. И, не дождавшись ответа, приказал: — Иди, привяжи её покрепче. Да никому ни слова, что встретил меня. Слышишь?

— Да, эфенди…

Ахмет стрелой влетел в кузню.

— Там какой-то чужой! — сказал он тихо. — Турок, по-моему.

— Турок? Где?

— За кустами дрока. Он приказал собаку не выпускать.

— Какую ещё собаку?

— Я сказал, что ищу кость, а он решил, что для собаки… Приказал молчать, что видел его.

— А почему ты решил, что он турок?

— Говорит странно. И потом, у него из кармана макушка красной фески торчала… с чёрной кистью. Как мышиный хвост.

— Хвост? — переспросил кузнец и добавил непонятно: — Может, и хвост… Пойду-ка, гляну сам.

Старик взял какую-то железку и вышел. Уже совсем стемнело, когда он вернулся.

— Никого нет. Приснился тебе турок. Зато вот, нашёл деревяшку — как раз для твоего ножа. Сделаю рукоять, а потом мы с тобой приготовим кускус[1], поедим да ляжем спать.

— Но я видел турка, говорил с ним, господином назвал… эфенди, как вы учили.

— Ну что ж, вежливость украшает человека, — сказал кузнец, строгая палочку. — Только я турка нигде не нашёл — ни в кустах, ни под кустом.

Они сварили ужин, и, плотно поев, Ахмет улёгся на циновку.

Кузнец накрыл его полосатой накидкой, а сам куда-то ушёл.

Проснулся Ахмет среди ночи и сперва подумал, что ещё спит и видит сон. Только во сне мог так бесшумно появиться отец с какой-то странной ношей. Это не была корзина с рыбой — отец нёс на плече длинный ящик. Наверное, ящик был очень тяжёлый, потому что, когда Паша хотел помочь отцу снять груз с плеча, ящик вырвался из стариковских рук и глухо стукнулся о земляной пол. Вот тогда-то Ахмет и сообразил, что не спит.

В углу под циновкой, оказывается, была вырыта яма. Паша? с отцом сволокли туда ящик и присыпали его землёй. Потом отец снова вышел, принёс ещё два ящика, поменьше, и сказал:

— Это патроны.

И только он смолк, как всё осветилось лучами фонариков. Каморка Паши? наполнилась полицейскими. Они схватили отца и повели куда-то, толкая в спину. Тяжёлые ящики полицейские унесли с собой.

— Беги за ними, — сказал кузнец мальчику. — Проследи, куда они повезут отца… Эх, не поверил я тебе, а турок-то и впрямь следил за нами. Хотя он никакой не турок — такой же араб, как мы с тобой, а вот продался полиции.

Ахмет пощупал, в кармане ли нож, сунул в другой карман черепаху и выбежал из каморки Паши?, вслед за отцом и полицейскими. Отца уже не раз забирали, но потом выпускали. «Может, и теперь, — думал Ахмет, — всё обойдётся? Просто надо проследить, куда его повезут, чтобы потом носить передачу».

В густой тьме ярко краснели огоньки машин. Их было две. В первой, открытой, ехал сержант со шпиком. Очки «турок» снял, но Ахмет и без очков узнал его. Во вторую машину, закрытую, погрузили ящики с оружием и грубо втолкнули отца.

Пока машины осторожно пробирались по свалке, Ахмет без труда поспевал за кроваво-красными огоньками, но когда они выехали на дорогу и помчались к морю, Ахмет отстал. Да и бежать уже не было смысла: раз машины пошли не в город, а по набережной, значит, отца везут в крепостную тюрьму.

Когда Ахмет понял это, ноги у него подкосились. О крепости шла дурная слава, говорили: кто туда попадёт, обратно не выходит.

А над морем уже вставал тихий рассвет. Сначала он был серым, потом зеленоватым, потом стал ярко розовым. Вот взошло солнце, и море заголубело, заискрилось, ожило…

Но Ахмет не замечал всей этой красоты. Он шёл и думал, что теперь делать: вернуться к Паше? или идти дальше? Почему-то казалось, что если он повернёт назад, к кузнице, то как бы бросит, предаст отца… Хотя чем он, мальчишка, мог ему помочь?

Только к полудню Ахмет добрался до крепости. В ясную погоду всегда так: кажется, что до неё — рукой подать, а крепостная тюрьма вон как далеко, оказывается…

В полном изнеможении Ахмет опустился на землю, прямо в пыль, и стал смотреть на крепостные ворота. Они были из литой стали и окрашены под цвет скалистого камня, из которого когда-то, очень давно, была вырублена вся крепость. Высоченные стены, огораживающие двор крепости, спускались вниз, к морю. И хотя людей не было видно, Ахмету чудилось: за ним следят чьи-то настороженные глаза. Ему стало жутко, и он поспешил к воде. Если через глухие ворота не проникнуть в крепость, может, с берега найдётся какая-нибудь лазейка?