Земля Злого Духа - Посняков Андрей - Страница 7

Выйдя из Нижнего Чусового острога, поднялись по Чусовой вверх, свернули на Серебрянку-реку, приток, а уж там дальше – волоком. Хорошо, проводники вогуличи дорогу добре ведали – не заплутали, а все ж струги пришлось на руках тащить. Там же, добравшись до небольшой речки, и перезимовали, да по весне вновь пустились в путь, выплыв наконец на широкую Туру-реку, где уж рукой подать было до столичного ханского града, называемого Сибир, а еще – Ибир, Искер, Кашлык – как только не звали! Народов в подданстве татарском много, у каждого – свой язык, свои обычаи.

Негладко шли, частенько налетали татарские разъезды, метали стрелы, устраивали по излучинам засады. Такой вот засады опасался Иван и сейчас, его отряд шел впереди всех, в разведке – а шрам на правом виске ныл немилосердно, то ли к непогоди, то ли – к неминуемой кровавой схватке. Честно сказать – нехорошие были предчувствия у Ивана, а шраму своему он привык доверять: все ж сам Господь от стрелы спас, может, он и знак подает, от беды оберегает?

– Вот что, Афоня… – Подобрав валявшийся у костра прутик, Иван быстро нарисовал на присыпанной золою земле лик Богородицы – умел! – потом тут же его стер – застеснялся! – да пошевелил угли. – Иди-ко к нашим, в шатры.

Парнишка непонимающе вскинул голову:

– А сторожа как же?

– Не так просто иди, – понизил голос младшой атаман. – Поднимай всех, да только, смотри, осторожненько, без шума. Михейко пущай со своим ослопом в кусточках у рыбацкой тропинки притаится, остальные – в лес. Меня пусть ждут.

– Сполню, батюшка атаман!

Послушник бросился было к шатрам, да Еремеев хватко придержал его за локоть:

– Не спеши тако, Афоня. Сперва к реке, к стругам спустись, помочися… А до того – потянися, зевни… Вот та-ак, добре.

Потянувшись, как было указано, и смачно зевнув, юноша неспешно зашагал к реке, где, вытащенные носами на низкий песчаный берег, дремали струги, усмехнулся…

– Да кто тут так звонко ссыть-то?! – заворчали, заругались на ближнем суденышке. – Счас как метну камень!

– Не надо камень, спаси, Господи! – поспешно опроставшись, взмолился отрок. – То ж я, Афоня. А ты – дядько Чугрей, я по голосу слышу.

– И я слышу… Почто не спишь-то?

– Посейчас, пойду…

Послушник снова потянулся, зевнул, как наказывал батюшка-атаман, и, шагнув ближе к стругам, шепнул:

– Буди всех, дядько. Токмо тихо! Атамана приказ.

– Понял, – так же, шепотом, откликнулся Чугрей. – Разбужу посейчас, ничо.

И – словно бы ничего не произошло. Как застыли на черной воде казавшиеся пустыми струги, так и стояли, никто там не шевельнулся, лишь шепоток казацкий над рекой пролетел едва слышно – словно ветер шумнул в камышах.

Столь же осторожно Афоня Спаси Господи разбудил и тех, кто спал в шатрах. Там тоже сообразили быстро – чай, не красны девицы, – не откидывая пологов, выползли ужами в лес, там, у старого дуба, их уже атаман дожидался.

– Пищали заряжай, – негромко приказал Иван. – Афоня, Силантий – тащите к костру чучелы.

Сплетенные из гибкой ивы чучелы, обряженные в кафтаны, в шапках, Еремеев иногда выставлял заодно со сторожей – чтоб казалось больше людей, а сейчас вот решил по-иному использовать. Сам же и проконтролировал:

– Костерок-то, Афонь, притуши… К чучелам веревочки привяжи, как скажу – дернешь. Теперь ставь! Да не у огня самого – сгорят же! Чуть подале… та-ак… Дровишек подкинь-ко! Да немного, смотри – в меру.

Вспыхнул, запылал костер, запрыгали по деревьям тени. Афоня испуганно перекрестился: обряженные в кафтаны чучелы даже вблизи казались живыми.

– Что такое, Иване? – выскользнул из камышей отец Амвросий. – Сторожа заметила что?

Иван почесал шрам:

– Да нет. Просто нехорошо как-то… Что-то маятно… А почему? Сам пока не знаю, но чую: что-то не так.

– Угу.

Кивнув, священник какое-то время стоял молча, прислушиваясь к приглушенным ночным звукам и силясь что-то понять. Атаман тоже замолк, не мешая: отец Амвросий – человек умный, приметливый, знающий – вдруг и углядит что? Точнее, услышит.

– Коростель кричит, слышишь, Иване?

Иван кивнул:

– Ага. А вот – пеночка. Как-то тревожно поет. С чего бы?

– И раньше так пела?

– Может быть.

Пригладив ладонью бороду, отец Амвросий покачал головою и тихо, едва слышно, спросил:

– А с чего бы пеночке петь-то? Чай, не утро, хоть скоро и светать зачнет, вон, небо-то…

Молодой атаман поднял голову, глядя, как за черными вершинами елей уже начинали играть зарницы – и впрямь, скоро рассвет.

– В такой-то час, отче, сон самый крепкий.

– О! – Священник поднял вверх указательный палец. – Снова пичуга вскрикнула. На том берегу – слышал?

– Слышал… А вот – всплеск! Я думал – рыба… Да нет, весло!

– Добро, – покусав губы, кивнул отец Амвросий. – Там, вниз по теченью, кусточки – ивы, верба, смородина. И тропинка рыбацкая – я вчера видел.

– Ослопа туда поставил, – усмехнулся Иван. – С оружьем своим.

– Славно! Чую, атамане, не зря мы наготове стоим.

И тут же что-то тихо просвистело у самого костра… Нет, не птицы! Стрелы! Вылетели, вырвались из ночи, поразив «сторожей» насквозь!

– Вали! – пригнувшись, зашептал атаман. – Вали, Афоня! За веревки дергай.

Отрок и сам уж догадался, все же не глуп был, раз грамоту осилил, – дернул за веревки, повалились в траву пронзенные стрелами чучелы.

Иван усмехнулся, вытащив саблю: теперь следовало ожидать гостей. Скорее всего – по той самой рыбацкой тропке придут…

– Эх-ма-а-а!!!

Вместе с молодецким выкриком вдруг послушался глухой удар, словно кто-то сбросил с телеги сноп…

Кто-то вскрикнул… А вот еще раз – Эх-ма!!!

– У-у-уи-их-ха!!!!

Лес словно взорвался! Закричали, заулюлюкали какие-то неведомые люди в лисьих остроконечных шапках, выскочили к костру, побежали к шатрам… Тут их и встретили дружным залпом!

– Бабах!!!

Со стругов, словно в ответ, рявкнули тюфяки-пушки, в щепки разметав явившиеся из темноты суденышки. И снова залп…

Иван взмахнул рукой:

– А теперь, ребятушки, в сабли!

И выскочил из-за деревьев первым, единым махом срубив голову незадачливого вражины. С гнусной белозубой ухмылкою, подскакивая на кочках, словно оброненный капустный кочан, голова покатилась к реке, с брызгами упав в воду. Нападавшие, завизжав, бросились к лесу – послышался звон клинков и крики. Кое-кто, поумнее, драпанул к реке, с разбега бросившись в черные волны, а кто-то не успел, сраженный меткой казацкой стрелой.

Из-за излучины, со стороны главного лагеря, громыхнул пушечный выстрел – шла подмога. Светало.

– Молодец Ермак Тимофеевич, – глядя на выплывающий из-за лесистого мыса струг, улыбнулся Иван. – Быстро сообразил, свое дело знает.

Погибших погребли в тот же день, поутру. Схоронили в могилах, над своими поставили крест, над чужаками просто водрузили каменья – убитые-то, хоть, верно, и нехристи, а все ж люди, не звери дикие.

Сотворив молитву, отец Амвросий перекрестил всю ватагу и – отдельно – атамана:

– Ох, Иване свет Егорович, кабы не предчувствия твои…

– Ничего, – улыбнулся молодой вожак. – Думаю, и сторожа наша не лаптем щи хлебает. Заметили бы, пусть и позже, но заметили б.

Из числа нападавших удалось взять трех пленников: двух низкорослых вогуличей или остяков и одного татарина в стеганом панцире поверх кафтана. Татарин поначалу хорохорился, тряс узкой бороденкой и, впав в совершеннейшую наглость, совсем не желал ничего говорить. До тех пор, пока не увидел Ослопа.

Бугаинушка, держа на плече свою любимую дубинищу, с любопытством подошел ближе и шмыгнул носом:

– Ну и харя! А борода-то у него – козлиная. Такие вот и сестрицу мою когда-то в полон угнали.

Здоровяк вздохнул, украдкой глядя на атамана – не оборвет ли речь, не разгневается ли?

Иван не обрывал, спрятав подальше усмешку, слушал, улыбнулся даже:

– Давай, давай, Михейко. Что скажешь?

Гордый оказанным доверием – не у всякого сам атаман совета спрашивает! – бугай сбросил с плеч ослоп, оперся. Татарин, до того ругавшийся и брызжущий слюной, поглядывал на русского батыра как-то неуверенно нервно – что, конечно же, заметил внимательный глаз атамана… Правда, Иван не торопил события – ждал. И все остальные – ждали.