Бывший Булка и его дочь - Иванов Сергей Анатольевич - Страница 14

– Сев! Почему ты думаешь, что Лиде приятно слушать твои пошлости? – Отец поднялся, задев стол. – Честное слово, неудобно за тебя!.. Надик, покажи Лиде свою коллекцию.

Надя молча пошла вперёд, и Лида за ней. Вошли в Надину комнату, сели на прежние места – на кресло и стул. За закрытой дверью Сева насмешливо кричал:

– Перестаньте вы меня лорнировать!

– Сев, ну что с тобой сегодня?

– Я же объяснил – влюбился!

– Привык ты, братец, словами, как в пинг-понг, играть!

– Ничего не привык, ничего не словами, ничего не играть!

– О! Прекрасный способ полемики… Ступай-ка к девочкам и извинись.

Лида и Надя невольно переглянулись. Но не как единомышленники, а скорее отчуждённо – просто одновременно посмотрели друг на друга.

– А вот это, по-моему, уж будет лишнее, – сказал Сева.

– Извиняться, Севка, у тебя почему-то всегда лишнее, – с упрёком сказала Надина мама.

Тут разговор прекратился, а вернее, кто-то из них прикрыл дверь в большую комнату. Наступила тишина. Даже часы не тикали.

"Не буду я первая заговаривать", – подумала Лида. Главное, она и не знала, о чём! Всё так переменилось – быстро, неожиданно. Она знала ту Надю, летнюю, а эту не знала совсем.

За дверью в прихожей произошло какое-то движение. Потом голос мамы: "Ты куда это?" И голос Севы: "Ну к этой… К Татьяне Бессоновой".

– А если мама позвонит?.. Когда ты придёшь? – Вместо ответа щёлкнула собачка. – Мучается же с ним Анна!

У Лиды забилось сердце, она встала… нет, она только чуть не встала. Сама сидела, глядя куда-то в щель под белой дверью. Почему это двери во всех квартирах обязательно белые?

Наболтал околесицы и смылся! Ну и… Подумаешь, невидаль, супермальчик! Зато я с Надей…

Но чувствовала, что и с Надей… Хотя ни одного слова ещё не было произнесено из тех, что говорят при ссоре.

Она встала – чего теперь тянуть:

– Я пойду, Надь… Мне уже пора домой.

Надя быстро повернулась к ней, даже очки пришлось поправить:

– Ты же мою коллекцию хотела посмотреть? Наши марки.

Они встретились глазами. Лида первой отвела свои. Ей стало обидно. Чего ж Надя, неужели думает, что Лида побежит за её Севочкой?

Сейчас было самое подходящее место для обидных слов! Но не сказала.

Она вовсе не была трусихой. Просто не любила ссориться. Лучше стерпеть, потом уйти. Как батянька: "Надумаешь умным быть, извиниться, приходи завтра. Будь здоровчик!.." В чём было дело и с каким человеком, она не помнила: шли по улице – встретили. Лида ещё маленькая была. А слова остались.

Она разрешила себе только одну фразу:

– Да, я остаюсь. Мне очень будет интересно посмотреть твою обалденную коллекцию!

Наверное, целую минуту Надя сидела опустив голову. И тут Лида опять решила… хотела "вернуть" ей этого Севу.

Но почему-то не сказала ни слова – удобное мгновение прошло!

Да как же это? Неужели Азовское забыто?

И Надя ни движением не помогла ей. Выходит, тоже шла на ссору? Подчёркнуто не торопясь сняла с полки альбом -огромный, больше любой книги. И таких ещё стояло штук пять или шесть – Лида специально не стала считать.

В альбоме оказались марки по искусству (так сказала Надя): скульптуры, картины. Много иностранных, и почти все цветные, можно рассматривать до мельчайших подробностей. Но до того ли ей было!

– А это Боттичелли…

Лида увидела девушку с длинными волосами, совершенно голую… обнажённую, вернее. У ног её лежала огромная ракушка. А девушка изогнулась странно и красиво, в чём-то похоже на лебедя. За спиной у неё, кажется, было море…

– Ты любишь этого художника?

– Какого? – не поняла Лида.

– Ну, Боттичелли!

Сказать по правде, Лида про такого никогда не слыхала. И в другие времена она бы спокойно в этом призналась. Да только не сейчас.

Она в последний раз посмотрела на необыкновенную марку.

– Мне уже можно теперь идти?

– Когда тебе будет угодно.

Лида встала, вышла в прихожую, оделась. Надя смотрела на неё, стоя в дверях своей комнаты. Надо бы с родителями попрощаться (всегдашнее напоминание мамы: "И обязательно, Лидочка, в чьём бы доме ты ни была…"). Э-э, да не всё ли равно! На счастье, замок открылся сразу. Лида вышла, захлопнула дверь.

И тотчас поняла, как ей до смерти хочется разреветься. Не мешкая, она полезла за платком.

Ничто, кажется, не могло остановить её, как ничто не остановит дождик: если начался, будет лить, сколько ему положено.

И всё-таки она удержалась!

***

Так и замерла с платком в руке, нахмуренными для плача бровями и с разинутой физиономией, словно у клоуна Андрюши. Наверху, через пролёт, сидел на подоконнике… Сева. В руках у него была книжка.

Спрыгнул с подоконника, как-то ловко сунул книжку за батарею. Пошёл к Лиде и, остановившись на последней ступеньке, сказал… "Что же он скажет?" – мелькнуло у Лиды.

– Дай мне твой телефон.

Она сказала: "Что?" Нет, она просто удивлённо улыбнулась. Нет, она пожала плечами: "У твоей сестры есть". Нет, она, представьте себе, сделала всё наоборот: продиктовала свой телефон, а Сева его записал и сунул бумажку в глубину кармана.

– Вот теперь нормально! Не потеряешься. – Он засмеялся, но не ехидно, не насмешливо, а простым и хорошим смехом. – Можно, я тебя провожу?

Лида сунула в карман совершенно ненужный теперь платок.

– Можно!

Так странно было, почти невероятно: там, за дверью, Надя. А здесь – Сева… "Что же он сидел? Неужели из-за меня?"

Лида подняла на него строгие глаза. Сева смотрел серьёзно, брови его были насуплены, и даже нос морщился от этой огромной серьёзности. Лиде бы засмеяться над его поглупевшей от старания физиономией. Не засмеялась!

– Ну… пойдём? – спросила она.

Сева медленно кивнул.

Теперь ей представлялось, что они долго стояли так. Хотя, наверное, не дольше одного мгновения…

Лида спрятала руки под одеяло, закрыла глаза… Так хорошо было лежать в тишине и вспоминать…

Они пошли вниз по лестнице. Через этаж вдруг оказалось, что на месте обычного окна большая стеклянная дверь, какие ведут на балкон. Сева открыл её. За нею ничего не было, только пустота и густые ветвистые зелёные деревья. Вдали синела огромная река, не то просто небо.

Да это же мне снится, подумала Лида.

Стоять над пропастью, не держась даже за стеклянную дверь, было совсем не страшно. И она не стала просыпаться.

Она шагнула в синюю пропасть и сразу оказалась среди спутанных веток, словно среди водорослей, проплыла сквозь них, вылетела на чистую синеву. Невидимая гора упругого ветра держала её снизу. Она обернулась. Сева ещё стоял на отвесной стене у распахнутой стеклянной двери. Она позвала: "Сева!" И он полетел за ней.

***

Он тихо открыл дверь, пропустил Маринку и вошёл сам. В квартире было темно и тихо. Только в ванной горел забытый Лидочкой свет.

Настроение было у него не блестящее. Суббота с воскресеньем кончились, однако он не чувствовал себя отдохнувшим. Опять не давала ему покоя утренняя тревога. И, не нравился этот вечер, убитый в пустых разговорах. ("А что там делать будем?" – спросил он у Маринки. "Ну, поболтаем", – ответила она). И не нравилось кислое вино, которым его угощали, – ни голове, ни сердцу, только в животе мяучит…

Словом, поводов было предостаточно. Однако он твёрдо решил не подавать виду. Что ж, Маринке теперь из-за его хандры ни к кому в гости не показаться?

Он только был молчаливей обычного. Вернее, просто не произнёс ни одного слова, пока они ждали на кухне чайника и потом выпили по чашечке крепкого на сон грядущий – такой уж был у них ритуал возвращения из гостей: там хорошо, а дома всё же лучше! И они любили его оба.