Избранное. Том 1 - Кристи Агата - Страница 43

— Послужит им неплохим уроком, — отозвался Латтрелл.

Он пошел наверх, и я последовал за ним. Он повел меня в левое крыло дома, к двери в конце коридора, и я понял, что Пуаро выбрал для меня комнату, в которой я жил тогда, во время первого приезда в Стайлз.

И здесь были перемены. Некоторые двери были открыты, и я увидел, что старомодные большие спальни были разделены так, что получилось несколько меньших по размеру комнат.

Мои апартаменты отличались крупными размерами и оставались такими, какими были, не считая того, что в них провели горячую и холодную воду и от них отделили небольшое помещение для ванной. Она была обставлена в дешевом современном стиле, чем жутко меня разочаровала. Я предпочел бы нечто более близкое к архитектуре самого дома.

Мой багаж уже был здесь, и полковник пояснил, что комната Пуаро расположена как раз напротив моей. Он уже собрался проводить меня туда, когда из холла снизу, отдаваясь эхом, до нас донесся резкий крик: «Джордж?»

Полковник Латтрелл вздрогнул, словно нервная лошадь. Его рука поднялась к губам.

— Я… я… надеюсь, все в порядке? Если вам что будет нужно, позвоните…

— Джордж.

— Иду, моя дорогая, иду.

Он заторопился по коридору. Я постоял минуты полторы, глядя ему вслед. Потом, с бешено колотящимся сердцем, пересек коридор и постучал по двери комнаты Пуаро.

Глава вторая

По-моему, нет ничего печальнее опустошительного действия возраста.

Мой бедный друг. Я описывал его много раз. Посмотрите, как он изменился. Артрит сделал из него калеку, и теперь он передвигался в инвалидном кресле. Его когда-то пухлое тело высохло. Теперь он был маленьким, очень худым человечком. Его лицо изрезали морщины. Его усы и волосы, что ни говори, по-прежнему были черные как смоль, но искренне, хота бы я ни за что в жизни не сказал ему так, чтобы его не обидеть, он совершил ошибку. Приходит время, когда крашеные волосы болезненно выделяются, бросаются в глаза. Однажды я был удивлен, узнав, что волосы Пуаро обязаны своей чернотой жидкости в бутылочке. Но сейчас неестественность была явной и попросту создавалось впечатление, что он носит парик и украшает верхнюю губу, чтобы позабавить детей.

Только его глаза были прежние — проницательные, с мерцающим огоньком и в данный момент, да, несомненно, смягченные эмоцией.

— A, mon ami Хэстингс… mon ami Хэстингс.

Я нагнул голову и, как обычно, он горячо меня обнял.

— Mon ami Хэстингс!

Он откинулся назад и начал разглядывать меня, склонив голову набок.

— Да, вы ничуть не изменились. Та же прямая спина, широкие плечи, седина в волосах tres distingui[45]. Знаете, мой друг, вы отлично сохранились. Les femmes[46]. Вы все еще им интересны, а? Да?

— Право, Пуаро, — запротестовал я. — Неужели обязательно…

— Но, заверяю вас, друг мой, это тест… это тест. Когда молоденькие девушки подходят к вам и начинают любезно разговаривать, о, так любезно… значит, конец! «Бедный старик, — говорят они, — мы должны быть к нему добры. Наверное, ужасно быть таким». Но вы, Хэстингс, vous etes encore jeune[47]. Так что у вас пока что есть возможности. Вот так, подкрутите усы, ссутультесь… я представляю себе вас, когда говорю… иначе вид у вас застенчивым не будет.

Я разразился хохотом.

— Право, вы невыносимы, Пуаро. Как вы сами?

— Я… — с гримасой сказал Пуаро. — Я — развалина. Я самая настоящая развалина. Я не могу ходить. Я — калека. Слава Богу, я еще ем сам, но в других отношениях за мной надо ухаживать, как за грудным младенцем. Уложить в кровать, искупать, одеть. Enfin[48] ничего забавного… м-да. К счастью, хотя наружная оболочка сгнила, центр в полном порядке.

— Да, верно, лучшее в мире сердце.

— Сердце? Навряд ли. Я говорю не о сердце. Мозг, mon cher[49], вот что я имею в виду под центром. Мой мозг по-прежнему работает безукоризненно.

По крайней мере, я ясно понял, что в отношении скромности мозг ничуть не испортился.

— И вам здесь нравится? — спросил я.

Пуаро пожал плечами.

— Жить можно. Конечно, это не Ритц. Да, в самом деле. Приехав сюда, я сперва жил в слишком маленькой и неподходяще обставленной комнате. Переехал сюда, разумеется, внеся большую плату. И стряпня — худшая английская. Брюссельская капуста огромная и твердая, такая, какой ее любят англичане. Картошка или недоварена или разваливается на куски. У овощей вкус воды, воды и еще раз воды. Полное отсутствие соли и перца в любом блюде. — Он выразительно смолк.

— Звучит ужасно, — сказал я.

— Я не жалуюсь, — заявил Пуаро и продолжил жаловаться. — И еще эта так называемая модернизация. Ванные, везде понатыканы краны, и что из них льется? Тепловатая водица, mon ami, почти весь день. И полотенца тонкие, такие… тощие!

— Есть чем помянуть старые дни, — задумчиво сказал я. Я вспомнил клубы пара, извергавшиеся из крана в одной из ванных комнат, которыми когда-то обладал Стайлз, одной из этих ванных, комнат с необъятной ванной, отделанной красным деревом, которая гордо покоилась посреди пола. Я вспомнил и огромные полотенца, и сияющие медные емкости с кипяченой горячей водой, которые стояли в старомодных раковинах.

— Но не надо жаловаться, — вновь повторил Пуаро. — Я согласен страдать… не без причин, конечно.

Мне в голову пришла неожиданная мысль.

— Пуаро, вы не… э… нуждаетесь, а? Я знаю, война сильно ударила по вкладам…

Пуаро быстро меня разуверил.

— Нет, нет, мой друг. С деньгами у меня все в порядке. По правде говоря, я богат. Меня сюда привела отнюдь не экономия.

— Тогда хорошо, — отозвался я и продолжил: — Мне кажется, я могу понять ваши чувства. Старый человек все больше и больше тянется к прошлому. Он пытается вспомнить старые переживания. В каком-то отношении я даже ощущаю боль, находясь здесь, и, однако, мне вспомнились сотни старых мыслей и эмоций, о которых я совсем позабыл. Наверняка вы чувствуете то же самое.

— Ни в малейшей степени. Ничего подобного.

— Хорошее было время, — печально вздохнул я.

— Может, для вас и так, Хэстингс. Что же касается меня, то мое прибытие в Стайлз-Сент-Мэри было болезненным и грустным событием. Я был эмигрантом, раненым, изгнанным из родного дома и родной страны, жившим на милостыню на чужбине. Да, ничего веселого. Тогда я еще не знал, что Англия станет моим домом и что я найду здесь свое счастье.

— Я забыл, — признался я.

— Точно. Вы всегда приписываете другим чувства, которые испытывали сами. Хэстингс был счастлив — все были счастливы!

— Нет, нет, — смеясь, запротестовал я.

— И, во всяком случае, это неправда, — продолжил Пуаро. — Вы говорите, что оглядываетесь в прошлое, и на ваши глаза набегают слезы. О, счастливые дни! Тогда я был молод. Но на самом деле, друг мой, вы не были счастливы так, как думаете. Совсем недавно вас серьезно ранили, вас изводила мысль, что вы больше непригодны к военной службе, никаких слов не хватит, чтобы описать уныние, нагнанное на вас пребыванием в ужасном лазарете, и, насколько я помню, вы еще больше усложнили положение, влюбившись в двух женщин одновременно.

Я засмеялся и покраснел.

— Что у вас за память, Пуаро.

— Та-та-та… помню, как вы испустили полный меланхолии вздох, шепча глупости в адрес двух прелестных дам.

— А помните, что вы сказали? Вы сказали: «И ни одна из них не для вас!» Ничего, утешьтесь, mon ami. Может быть, мы будем охотиться снова, и тогда…

Я смолк. Потому что Пуаро и я охотились снова во Франции, и там я встретил одну женщину…

Мой друг мягко похлопал меня по руке.

— Знаю, Хэстингс, знаю, рана все еще свежа. Но не думайте об этом, не оглядывайтесь в прошлое. Смотрите вперед.