Исповедь Дракулы - Артамонова Елена Вадимовна - Страница 30

Приняв тяжелое решение, Влад запретил себе думать о том, что разрывало душу. Власть – вот цель, которой нужно добиваться любыми способами и ради которой стоит жить. Власть – главная цель настоящего мужчины и смысл его жизни. Если единственный способ получить ее – принять корону из рук убийцы отца, надо сделать это. Не ради себя, ради Штефана, которого получивший власть Влад мог бы возвести на молдавский престол…

Сидевший на ветке ворон расхохотался, закричав отвратительным, холодящим кровь голосом, а потом, лениво взмахивая крыльями, полетел прочь. Владу казалось: ворон смеялся над ним. Птица знала то, что он пытался утаить от себя самого. Красивые слова, беспокойство о Штефане, скрывали простую, но страшную правду, – Дракула готов был пойти на все, лишь бы заполучить валашский трон. Впрочем, о мотивах своих поступков лучше было не думать. А пока следовало как ни в чем не бывало вернуться в Борзешть, где его, наверное, уже заждался юный сын воеводы Богдана.

Вскоре после того, как был сделан роковой выбор, быстрые кони примчали изгнанников в Трансильванию. Хуньяди не пожелал вступать в переговоры с претендентом на трон соседнего княжества. «Будет лучше, чтобы вы пленили его и выгнали из страны» – написал он о Владе старейшинам Брашова. И все же это было только изгнание, а не арест, что означало – Хуньяди лишь демонстрировал свой гнев, оставляя возможность для переговоров. Возможно, впоследствии с ним удалось бы найти общий язык… Штефану повезло больше – Хуньяди сразу позволил ему остаться в Трансильвании.

Влад и Штефан разделили общую боль, стали роднее, чем братья, но их прощание было сухим и будничным. Тот, кто шел к власти, не имел права на чувства. Влад намеревался вернуться в Молдову, надеясь найти приют у Петра-Арона, а Штефан оставался под крылом Хуньяди. Судьба смеялась над друзьями голосом старого ворона – один просил помощи у убийцы воеводы Богдана, второй жил у убийцы воеводы Дракула.

Тоскливо поскрипывали колесные оси, возок трясло на ухабах, толчки отдавались болью в истерзанном теле, размеренно стучали копыта лошадей, перед глазами проплывали низкие пушистые облака, которые, казалось, можно было потрогать руками. Путь был долгим, настолько долгим, что узник мог заново осмыслить свою жизнь, проститься с прошлым, вспомнив все, что отныне уже не принадлежало его сузившемуся до размеров тюремной камеры миру. Память вновь и вновь переносила в далекий 1451 год, в тот день, когда, выйдя за пределы деревеньки Борзешть, он забрел на глухое, Богом забытое болото. Тогда, много лет назад, им завладел лукавый, и, стоя у черной топи, Дракула совершил главное, но не последнее предательство в своей жизни…

А ныне он – бесправный узник, прах у ног короля. Жизнь закончилась прежде, чем пришла смерть. Годы угасания – единственное, что ожидало впереди. Рассматривая свои закованные в цепи руки, Влад пытался понять, ради чего шел на чудовищные жертвы, предавая то, что было для него святым? Власть, к которой стремятся, не выбирая средств, что это: божественное предназначенье или происки лукавого? Он готов был пожертвовать всем: даже жизнями близких людей, даже верой, лишь бы испить эту чашу сладкого яда. И если бы случилось чудо, и князь Валахии Влад Дракула получил возможность заново прожить жизнь, пошел бы он на эти жертвы? Ответ был утвердительным. Изменить судьбу можно, лишь изменив самого себя, но переделать свою душу не по силам смертному. Дракула ни о чем не жалел, и только думы о сыне не давали ему покоя. Он слишком хорошо знал, что такое жить на чужбине, без семьи, чувствовать, как день за днем забываешь родную речь. Мальчик верил в отца, а тот так и не сумел защитить его…

Под колесами вновь загромыхала мостовая, послышались голоса, ржание лошадей. Конец пути приближался. Черная тень замка, которому суждено было стать могилой князя, затмила пушистые облака. Последнее путешествие завершилось, звякнули цепи, впереди ждала темнота…

Османская угроза приближалась к границам итальянских земель, тень полумесяца закрывала христианские страны, а разрушитель Константинополя хотел теперь покорить и Рим, окончательно сломив христианскую церковь. Когда Пий II задумывался о будущем, ему становилось страшно, словно он переносился в кошмарный сон, преследовавший с детства – он, маленький мальчик Энеа, пытается убежать от огромного камня, катившегося с горы. Но, как и положено в дурном сне, его ноги не двигаются и голос исчез, а каменная глыба – шероховатая, отчетливо видимая до последней трещинки, уже закрывает полнеба…

Европейские страны были достаточно сильными и богатыми, чтобы, объединившись, сокрушить общими усилиями врага, но никто из христианских правителей не желал поступиться своими амбициями, монархи погрязли в мелких раздорах, и только он – наместник Бога на Земле, мог объединить все силы в общей борьбе. Пий сознавал, что в жизни своей много грешил и лицемерил, выбирал окольные пути достижения целей, но в одном понтифик действительно был чист перед Богом, – он и в самом деле хотел защитить церковь и христианский мир.

Подготовка к походу проводилась полным ходом. То, что его возглавлял сам римский папа, должно было придать событию особую значимость. Несмотря на возраст и обострившиеся болезни, Пий не сомневался, что лично пойдет в бой, докажет всем, что он силен не только в красноречии. Но сердце подсказывало понтифику, что он не вернется живым из этого похода, а потому, закончив отдавать организационные распоряжения, он закрылся у себя в кабинете и начал разбирать бумаги, которые должны были остаться после него. Многие безжалостно летели в огонь, некоторые были отданы секретарям для переписки.

«…Обремененный годами и болезнью, сознавая, что конец его близок, а жизнь может продлиться всего несколько мгновений, он обрекал себя на почти верную гибель. Но разве могло волновать его место и время собственной кончины, если он шел на смерть за народ христианский?! – задумчиво перечитывал Пий строки своих «Записок», где, говоря о себе в третьем лице, пытался объяснить потомкам мотивы своих поступков. – Наши отцы лишились всей Азии и Иерусалима. Мы лишились Греции и нескольких европейских государств. Во всем мире у христианства осталось только одно маленькое убежище: потому, сознавая крайнюю степень опасности, отец всех христиан сам отправился навстречу неприятелю. Несомненно, война не соответствует предназначению пап, равно как и немощности старцев, но когда над святою верой нависла угроза гибели, кому по силам удержать нас? За нами пойдут многие наши кардиналы и епископы. Мы двинемся под развевающимся знаменем, со святыми мощами и самим Иисусом Христом в святом причастии. Разве откажутся христиане последовать за наместником Божьим и всем церковным синклитом, направившемся на защиту веры и человечества?».

С сожалением отложив «Записки», которые ему так и не суждено было закончить, Пий II принялся просматривать другие бумаги. В кипе документов, занимавших большую часть стола, лежало последнее донесение Модруссы. В нем легат сообщал о том, что король Матьяш готов в любую минуту выступить в крестовый поход во главе своих войск и лишь ждет соответствующего распоряжения его преосвященства. Так же к письму прилагался еще один документ, который в спешке Пий даже не прочитал, ведь это свидетельство относилось к событиям двухлетней давности и было важно скорее для истории. Сейчас в тиши кабинета, в последние мгновения затишья перед грозной битвой, понтифик наконец-то решил прочесть это обрывочное, в спешке продиктованное письмо, где рассказывалось о победе валашского князя Дракулы, обратившего в бегство самого Мехмеда Завоевателя. Старые, подрагивавшие руки папы взяли бумагу:

«Султан осадил его и обнаружил его спрятавшимся в горах, где влахи (Дракула), поддерживаемый естественными природными условиями, находился в окружении 24 тысяч человек, которые с готовностью следовали за ним. Когда он понял, что должен или умереть от голода, или погибнуть от рук жестокого врага, и, рассматривая оба этих варианта, пришел к выводу, что они оба не достойны храбрых мужчин, он отважился совершить знаменитый акт, который хорошо запомнился. Созвав своих людей и объяснив им ситуацию, он легко убедил их проникнуть внутрь вражеского лагеря. Он разделил людей так, что или они должны были смело умереть в сражении со славой и честью или еще, если судьба была благосклонна к ним, они должны были бы мстить врагу необычным способом. Так, используя нескольких турецких пленных, которые были захвачены в сумерках, когда они опрометчиво бродили вокруг лагеря, он проник глубокой ночью с частью его отрядов в турецкий лагерь до всех укреплений, и в течение целой ночи он быстро носился подобно молнии во всех направлениях и вызвал великую резню, столь большую, что если бы другой командующий, которому он поручил оставшиеся силы, был бы таким же храбрым, или если бы турки меньше слушали повторяющиеся приказы султана не оставлять гарнизон, влахи, несомненно получили бы величайшую победу. Но поскольку другой командир [боярин по имени Галес] не смел атаковать лагерь с другой стороны, как было согласовано… Дракула провоцировал устройство невероятной резни, не потеряв много своих людей в таком большом столкновении, хотя было много раненых; он оставил вражеский лагерь до рассвета и вернулся к той горе, откуда он пришел, безо всякой отваги, следующей ему. С тех пор он вызвал так много ужаса и тревоги среди всех. Расспрашивая участников сражения, я узнал, что султан перестал доверять ситуации. В течение ночи он секретно оставил лагерь и позорно бежал, и продолжил бы этот путь, если бы ему не сделали выговор друзья, и его не привели бы обратно почти против его воли…»