Исповедь Дракулы - Артамонова Елена Вадимовна - Страница 19

Дальнейшие события ноября сорок восьмого складывались угрожающе и для нового валашского воеводы. Когда Владислав II узнал о том, что узурпатор захватил власть в стране, он собрал остатки венгерской армии и вместо того, чтобы прийти на помощь попавшему в сербский плен Хуньяди, отправился в Валахию. Дракуле предстояло вступить с ним в сражение, чтобы на деле доказать, кому принадлежит власть в княжестве. Битва должна была состояться недалеко от Тырговиште и стать боевым крещением Влада. Ночь накануне сражения прошла неспокойно. Дракула приобрел хорошее военное образование в Турции, но полученные им знания пока оставались теорией. До рассвета он представлял все возможные варианты боя, пытался предсказать действия противника, свой ответ на них. На стороне Владислава было численное превосходство, но и он, и сам Дракула командовали чужими воинами. Прежний князь возглавлял остатки венгерской армии, новый – турецкий отряд. Испытывал ли Дракула страх перед первым в своей жизни сражением? Он не знал и сам. Его волнение и неопытность скрывались за чрезмерными расчетами, превращавшими грядущий бой в запутанную шахматную партию.

И вот, наконец, пришло холодное серенькое утро решающего сражения. Влад вскочил в седло, бодро отдал последние перед битвой распоряжения. Молодому воеводе хотелось держаться уверенно, но мысль о том, что он в сравнении со своими людьми желторотый юнец, не проливший еще ни одной капли крови, смущала его. Может быть, потому Влад слишком рьяно рвался вперед, демонстрируя свое бесстрашие, теряя всю картину боя в целом, а может быть, потому, что действовал в строгом соответствии с канонами военного искусства, очень скоро он понял, что сражение проиграно. Если бы Дракула напал на противника несколькими часами раньше, среди ночи, воспользовавшись темнотой и неразберихой, он, возможно, нанес бы ему серьезный урон. Но история не знает сослагательного наклонения, в то серенькое утро случилось то, что должно было случиться, и Дракула с остатками отряда оставил поле боя, бежав из окрестностей столицы.

Этот провал послужил хорошим уроком. Сын Дракона понял, что всегда должен нападать первым и действовать неожиданно. Говорят, будто человек навсегда запоминает первого, кто был убит им, и это событие во многом меняет отношение к жизни и смерти. Но Дракула так и не обратил внимания, кто первым пал от его руки, чьей кровью он впервые обагрил свой меч. Бой был коротким и яростным, а потом последовало бегство, во время которого некогда было думать о вечном и приходилось заботиться только о спасении собственной жизни. Это избавляло от бесплодных раздумий.

Путь изгнанника лежал в Турцию. И хотя проигравшим редко оказывали снисхождение, Влад все же вернулся в Адрианополь. Султан Мурад II был разгневан, однако не отдал распоряжения о немедленном аресте не оправдавшего его чаяний кандидата на валашский трон. Несколько дней прошли в полной неизвестности и тревоге. Бездействие было мучительно. Влад не мог сидеть на одном месте, вышел прогуляться по городу. Обычно многолюдные улицы были пустынны, – народ собрался на очередную казнь, проходившую на одной из площадей. Юноша задумчиво брел по какой-то грязной улочке, когда его едва не сбил с ног подбежавший сзади человек. Он был закутан в темный плащ и очень спешил – должно быть, на казнь, боясь пропустить самую зрелищную часть действа. Влад оттолкнул в сторону не пожелавшего даже извиниться незнакомца, но тот вцепился ему в плечо холеными, украшенными драгоценностями пальцами.

– Осторожно, Влад, за нами могут следить.

Это был Раду! Его появление оказалось таким неожиданным, но радостным. Лежавшая между ними пропасть исчезла – братья снова, как в детстве, действовали заодно. Влад и Раду долго плутали по запутанным переулкам Адрианополя, пока, наконец, не убедились, что за ними нет слежки.

– Тебя хотят бросить в тюрьму, – торопливо заговорил Раду.

– Это все Мехмед. Его отец был склонен простить тебя, но Мехмед настоял на своем. Он говорит: «Мы вырастили опасного врага империи. Мы дали ему знания, он знает, как мы ведем войну, секреты нашего военного искусства, но мы не сломили его волю, только внушили ненависть. Такому человеку нельзя оставлять жизнь. Ошибкой было доверять ему, но эту ошибку еще не поздно исправить». А еще… – нежные щеки Раду залились краской. – Еще Мехмед любит меня и хочет расчистить мне дорогу к власти. Он тоже говорил это Мураду. Я подслушал их разговор… Султан согласился с Мехмедом, сказал, что бросит тебя в темницу. Но Мехмед добьется своего и непременно тебя убьет. Ни в коем случае не возвращайся во дворец! Ты не выйдешь оттуда живым. Уезжай немедленно, не задерживайся, пока не поздно!

– Спасибо, брат.

Влад хотел обнять брата, но он выскользнул из рук золотой рыбкой. И увернувшись от объятий, начал поспешно снимать свои кольца:

– Больше у меня ничего нет, только это. Возьми, Влад, тебе нужны деньги. Нет, только ничего не говори! Возьми и беги. Теперь я больше ничего тебе не должен. Слышишь, Влад, теперь я свободен? Моя совесть чиста? Ты отпускаешь меня? Отпускаешь?

– Да.

Кольца жгли ладонь, как раскаленные уголья. Дракула смотрел на этого мальчика, которого жизнь сделала взрослым не по годам, и понимал, что сейчас, в один миг обрел и навсегда потерял брата.

– Прощай, Раду.

– Прощай, Влад, – со слезами в голосе выкрикнул он и побежал по грязному переулку.

Свет в библиотеке горел допоздна. Король часто засиживался над фолиантами почти до рассвета, и в это время никто не смел беспокоить его. Так должна была пройти и эта ночь. Молодой монарх бережно достал с полки свое главное «сокровище» – стопку документов, посвященных разоблачениям и казням закоренелых грешников. Положив ладонь на листы бумаги, Матьяш медлил, представляя, что именно ему предстоит увидеть. Сердце забилось громче, дыхание стало прерывистым. Предвкушение наслаждения было даже более волнующим и приятным состоянием души, нежели созерцание самих гравюр. Время остановилось, реальность отступила, давая простор порочным, извращенным фантазиям…

Матьяша Корвина с юных лет возбуждала чужая боль. Даже в детских своих забавах он находил место для насилия. Матьяш любил отрывать ноги насекомым и долго, часами наблюдать за тем, как они вертятся на одном месте, представляя, какие страдания испытывают эти крошечные существа, изнемогавшие от боли и бессилия. Насекомых сменяли мелкие зверушки. Элизабет не возражала против такого времяпровождения сына. Болезненный хилый ребенок, с трудом входивший в жизнь, требовал огромной заботы, и если «возня с птичками» делала выражение его глаз осмысленным, то стоило во всем потакать малышу. Маленький Матьяш особую забаву находил в выщипывании перьев птиц, коих специально ловили для сына трансильванского воеводы. Мальчик медленно, перышко за перышком, ощипывал живых воробьев и потом радостно хихикал, наблюдая за тем, как голые птицы машут общипанными крыльями, пытаясь взлететь. А иногда Матьяш играл в «гуситские войны», наслушавшись рассказов отца, закапывал живьем, насаживал на палочки несчастных зверушек, с интересом созерцая агонию. Но маленькие животные умирали слишком быстро, а мальчику хотелось продлить удовольствие. Все закончилось на котенке, который, яростно защищая свою жизнь, исцарапал малолетнего мучителя. Когда Матьяш понял, что и сам может оказаться пострадавшим, ему как-то сразу расхотелось возиться с живностью, и он больше времени стал посвящать фантазиям. Они не находили воплощения в действительности, но зато и сами жертвы были уже не безобидными птичками. В своем воображении Матьяш делал объектами мучений людей, особенно ему нравилось представлять, как терзают молодых красивых женщин.

Ощутив сильное возбуждение, король, наконец, достал первую из лежавших в стопке гравюр. Это была нравоучительная картинка, доходчиво изображавшая, что ждет грешников в адском пекле. Тела людей и демонов заполняли все пространство рисунка. Закованные в цепи, обнаженные узники распластались на деревянных помостах, а рогатые слуги дьявола пронзали их раскаленными прутьями. Некоторых грешников пронзали через грудь, но большинство были проткнуты через низ живота. Вниманием Матьяша завладела опутанная толстыми цепями пышногрудая, длинноволосая женщина. Два демона тянули в разные стороны ее закованные в кандалы лодыжки, а третий вонзал раскаленный прут между ее ног. Металл медленно входил в нежную плоть, принося невероятные страдания. Должно быть, она кричала – отчаянно, не своим голосом, пыталась вырваться из рук мучителей, а прут все глубже вонзался в это грешное, порочное тело, сосуд зла, мерзость, которую можно было очистить только огнем.