Мелкий бес - Сологуб Федор Кузьмич "Тетерников" - Страница 128

Передонов подумал, что Варвара заступается за Володина, значит, склоняется на его сторону. Он насупился, достал из кошелька деньги, и сказал:

— Ну ладно, пусть два сорок, я не разорюсь. Ты бедный человек, Павлушка, ну вот тебе, возьми.

Володин взял деньги, сосчитал, потом сделал обиженное лицо, выпятил нижнюю губу, и сказал:

— Вы, Ардальон Борисыч, изволите быть мне должны, так и надо заплатить, а что я изволю быть бедным, так уж это сюда совсем не идет. И я еще ни у кого на хлеб не прошу, а вы знаете, что бедный бес, который хлебца не ест, а как я еще хлебец кушаю, значит, я не беден.

На другой день Передонов и Володин решили идти свататься. Оба облеклись в большой наряд, и имели торжественный и более обыкновенного глупый вид. У Передонова был белый шейный платок, у Володина пестрый — красный с синими полосками. Передонов рассуждал так:

— Я сватать иду, моя роль солидная, и случай выдающийся, мне надо в белом галстуке быть; а ты жених, тебе надо пламенные чувства показать.

Напряженно торжественные, поместились Передонов и Володин в гостиной у Адаменко: Передонов на диване, Володин в кресле. Надежда Васильевна с удивлением смотрела на гостей. Гости беседовали о погоде и о новостях с видом людей, пришедших по щекотливому делу и не знающих, как приступить к нему. Наконец Передонов откашлялся, нахмурился, и сказал:

— Надежда Васильевна, мы по делу.

— По делу, — сказал и Володин, сделал значительное лицо, и выпятил губы.

— Вот об нем, — сказал Передонов, и показал на Володина большим пальцем.

— Вот обо мне, — подтвердил и Володин, и тоже показал большим пальцем на себя, на грудь.

Надежда Васильевная улыбнулась.

— Прошу вас, — сказала она.

— Я за него буду говорить, — сказал Передонов, — он скромный, не решается сам. А он человек достойный, не пьющий, добрый. Он мало получает, но это наплевать. Ведь кому что надо, кому деньги, а кому человека. Ну, что ж ты молчишь, — обратился он к Володину, — скажи что-нибудь.

Володин склонил голову, и произнес дрожащим голосом, как баран проблеял:

— Конечно, я небольшое жалованье получаю, но у меня всегда будет кусок хлебца. Конечно, я в университете не был, но живу как дай Бог всякому, и ничего худого за собой не знаю, — а впрочем, кому как угодно судить. А я, что ж, собой доволен.

Он развел руками, наклонил лоб, словно собрался бодаться, и умолк.

— Так вот, — сказал Передонов, — он человек молодой, ему так жить не следует. Ему надо жениться. Все же таки женатому лучше.

— Если жена соответствует, то чего же лучше, — подтвердил Володин.

— А вы, — продолжал Передонов, — девица. Вам тоже надо замуж.

За дверью послышался тихий шорох, заглушенные, короткие звуки, — как будто кто-то вздыхал или смеялся, закрывая рот. Надежда Васильевна строго посмотрела на дверь, и сказала холодно:

— Вы слишком ко мне заботливы, — с досадливым ударением на слове слишком.

— Вам не надо богатого мужа, — говорил Передонов, — вы сама богатая. Вам надо такого, чтобы вас любил и угождал вам. И вы его знаете, могли понять. Он к вам неравнодушен, вы к нему, может быть, тоже. Так вот, у меня купец, а у вас товар. То есть вы сами товар.

Надежда Васильевна краснела, и кусала губы, чтобы удержаться от смеха. За дверью продолжали раздаваться те же звуки. Володин скромно потупил глаза. Ему казалось, что дело идет на лад.

— Какой товар? — осторожно спросила Надежда Васильевна. — Извините, я не понимаю.

— Ну, как не понимаете! — недоверчиво сказал Передонов. — Ну, я прямо скажу: Павел Васильевич просит у вас руки и сердца. И я за него прошу.

За дверью что-то упало на пол, и каталось, фыркая и вздыхая. Надежда Васильевна, краснея от сдерживаемого смеха, смотрела на гостей. Предложение Володина казалось ей смешною дерзостью.

— Да, — сказал Володин, — Надежда Васильевна, я прошу у вас руки и сердца.

Он покраснел, встал, сильно шаркнул ногой по ковру, поклонился, и быстро сел. Потом опять встал, приложил руку к сердцу, и сказал, умильно глядя на барышню:

— Надежда Васильевна, позвольте объясниться, так как я вас даже очень люблю, то неужели же вы не захотите соответствовать?

Он ринулся вперед, опустился пред девицей на колено, и поцеловал ее руку.

— Надежда Васильевна, поверьте! Клянусь! — воскликнул он, поднял руку вверх, и со всего размаху ударил ею себя в грудь, так что гулкий звук отдался далече.

— Что вы, пожалуйста, встаньте, — смущенно сказала Надежда Васильевна, — к чему это?

Володин встал, и с обиженным лицом вернулся к своему месту. Там он прижал обе руки к груди, и опять воскликнул:

— Надежда Васильевна, вы мне поверьте! По гроб, от всей души!

— Извините, — сказала Надежда Васильевна, — я, право, не могу. Я должна воспитывать брата, — вот и он плачет там за дверью.

— Что ж воспитывать брата, — обиженно выпячивая губы, сказал Володин, — это не мешает, кажется.

— Нет, во всяком случае, это его касается, — сказала Надежда Васильевна, поспешно подымаясь, — надо его спросить. Подождите.

Она проворно выбежала из гостиной, шелестя светло-желтым платьем, схватила Мишу за плечо, добежала с ним до его горницы, и там, стоя у двери, запыхавшись от бега и подавленного смеха, сказала срывающимся голосом:

— Совсем, совсем бесполезно просить, чтобы не подслушивал. Неужели необходимо прибегнуть к самым строгим мерам?

Миша, обняв ее у пояса, и прижимаясь к ней головою, хохотал, сотрясаясь от хохота и от стараний заглушить его. Сестра втолкнула Мишу в его горницу, села на стул у двери, и засмеялась.

— Слышал, что он выдумал, твой Павел Васильевич, — спросила она. — Иди со мной в гостиную, и не смей смеяться. Я у тебя спрошусь при них, а ты не смей соглашаться. Понял?

— Угу! — промычал Миша, и засунул в рот конец платка, чтобы не смеяться, что, однако, мало помогало.

— Закрой глаза платком, когда смеяться захочется, — посоветовала сестра, и опять повела его за плечо в гостиную.

Там она посадила его на кресло, а сама поместилась на стуле рядом. Володин смотрел обиженно, склонив голову, как барашек.

— Вот, — сказала Надежда Васильевна, показывая на брата, — едва слезы уняли, бедный мальчик! Я ему вместо матери, и вдруг он думает, что я его оставлю.

Миша закрыл лицо платком. Все его тело затряслось. Чтобы скрыть смех, он протяжно заныл:

— У-у-у!

Надежда Васильевна обняла его, незаметно ущипнула за руку, и сказала:

— Ну, не плачь, миленький, не плачь.

Мише стало так неожиданно-больно, что на глазах показались слезы. Он опустил платок, и сердито посмотрел на сестру. — А вдруг, — подумал Передонов, — мальчишка разозлится, и начнет кусаться; людская слюна, говорят, ядовита. Он подвинулся к Володину, чтобы, в случае опасности, скрыться за него. Надежда Васильевна сказала брату:

— Павел Васильевич просит моей руки.

— Руки и сердца, — поправил Передонов.

— И сердца, — скромно, но с достоинством, сказал Володин.

Миша закрылся платком, и, всхлипывая от сдержанного смеха, сказал:

— Нет, ты за него не выходи, а то как же я буду.

Володин заговорил дребезжащим от обиды и волнения голосом:

— Меня удивляет, Надежда Васильевна, что вы спрашиваетесь у вашего братца, который, к тому же, изволит быть еще мальчиком. Если бы он даже изволил быть взрослым юношей, то и в таком случае вы могли бы сами. А теперь как вы у него спрашиваетесь, Надежда Васильевна, это меня очень удивляет, и даже поражает.

— У мальчишек спрашиваться, мне это даже смешно, — угрюмо сказал Передонов.

— У кого же мне спрашиваться? Тете все равно, а ведь его я должна воспитывать, так как же я выйду за вас замуж? Вы, может быть, станете с ним жестоко обращаться. Не правда ли, Мишка, ведь ты боишься его жестокости?

— Нет, Надя, я не боюсь его жестокости, а я боюсь, что Павел Васильевич меня избалует, и не даст тебе ставить меня в угол.