Верный меч (ЛП) - Aitcheson James - Страница 46

-Разозлил? - Я захлебнулся смехом. - Да я его даже не видел. - Вот это было чистой правдой. - Я заметил его нож у горла раньше, чем его самого.

На галерею вышел Гилфорд, и я замолчал. Я резко встал с табурета, так резко, что даже закружилась голова. Ноги казались мягкими и безвольными, и мне пришлось опереться рукой на один из деревянных столбов, чтобы не упасть.

Капеллан был все в той же куртке и клетчатых штанах, в которых он уехал из Эофервика, его волосы были распущены и местами спутались.

-В чем дело? - Он посмотрел на меня и остановился, должно быть, заметив мою щеку; на его лице появилась озабоченность. - Ты ранен, - сказал он.

-На меня напали, - категорично заявил я. - Сегодня ночью у церкви Святого Эдмунда.

Я внимательно наблюдал за ним, надеясь, что его лицо даст мне ответ, но оно выражало только сочувствие.

-Кто напал?

Я не ответил, все еще пытаясь определить, может ли он что-то скрывать от меня, но ничего не нашел.

-Какой-то рыцарь, - Эдо решил ответить за меня.

Глаза капеллана широко раскрылись.

-Это правда?

-Я так и сказал, не правда ли? - Подтвердил я.

-Ты знаешь, кто это был? Как его имя?

Я все еще смотрел ему в лицо. Или он умел контролировать себя лучше, чем большинство людей, или это действительно был не он.

-Нет, - в конце концов сказал я.

-Как это случилось?

Вернулся Осрик с деревянным блюдом в одной руке и маленьким котелком в другой. Котелок он сразу подвесил над огнем, а блюдо с хлебом и мясом поставил около меня; мой желудок с готовностью издал глухое бурчание, но я проигнорировал его.

-Не важно, как случилось, - сказал я.

Щеку опять дернула боль, и я приложил руку к порезу.

-Все еще кровоточит? - Спросил Гилфорд, подходя ближе.

-Ничего страшного, - ответил я, отходя от столба и садясь на табурет. - Почти нет.

Если я видел не Гилфорда, то кто же это был. И кто нанял тех людей?

-Порез выглядит глубоким. Дай мне посмотреть.

Он присел на корточки рядом со мной, вытащил из рукава лоскут ткани и осторожно приложил к моей щеке.

-Ничего серьезного! - Повторил я, резко отворачиваясь от него к очагу.

Гилфорд отшатнулся, по его растерянном взгляду я понимал, что это не мог быть он. Гнев неожиданно вспыхнул во мне, и я почувствовал себя дураком. Я собирался обвинить в заговоре священника, человека Бога и Церкви, который всего три недели назад вылечил меня от лихорадки. Того самого священника, который был капелланом и исповедником человека, являвшегося сейчас моим лордом.

В зале стало тихо, только булькала похлебка над огнем и потрескивали поленья в очаге. Я чувствовал на себе недоуменные взгляды и спрашивал себя, что они сейчас думают.

-Ничего страшного, - повторил я на этот раз более спокойно. Я плотнее уселся на табурет, оторвал корочку хлеба и обмакнул ее в котелок. - Просто мне нужно поесть, а потом отдохнуть. У нас впереди еще одна поездка. Еще несколько дней пути.

Я откусил хлеб. Густой и наваристый бульон из соленой рыбы, не слишком вкусный, но вполне съедобный. Он был горячим, и это было главное, хотя, возможно, это вспышка гнева помогла мне согреться, потому что я обнаружил, что перестал дрожать. Я налил немного в деревянную миску, заботливо поданную Осриком, и поднес ее к губам, медленно потягивая варево.

-Мы должны сразу же отправить сообщение городскому риву (1), - сказал Вигод. - Мы могли бы подать заявление в суд.

-На каком основании? - Ответил капеллан. - У нас нет никакой раны, если не считать царапины на щеке.

-Нарушение мира короля, - предложил Уэйс. - Этого не достаточно?

-Это не принесет нам ничего хорошего, - сказал Гилфорд. - Без имени виновного мы ничего не добьемся.

Управляющий вздохнул.

-Ты прав. И ждать суда в Лондоне придется не меньше двух недель.

-К этому времени мы должны будем идти на север с армией короля, - согласился я, побежденный.

Я ни на волос не приблизился к догадке, кем были те люди, и не видел способа найти их.

-Я схожу утром к риву, - сказал Вигод, очевидно, почувствовав мое разочарование. - По крайней мере, попытаться стоит.

Вскоре зал начал пустеть, один за другим рыцари отступали на свои постели, пока я не остался единственным бодрствующим перед очагом. Я еще некоторое время сидел перед огнем, выгоняя из тела остатки холода. Слуги принесли еще дров из поленницы во дворе, и я постепенно подкладывал их в гудящее пламя, пока окончательно не просох и не прогрелся. В конце концов, я оставил огонь гореть, как ему хочется, и лег на спину, глядя на балки и доски потолка. Тело болело, мышцы требовали отдыха, но разум бодрствовал, когда я коснулся креста на шее. Я ясно видел перед глазами весь бой: каждый удар клинка, каждый выпад и толчок. Именно тогда я вспомнил, что оставил свой меч у церкви. Я не собирался идти за ним прямо сейчас, это могло подождать до утра.

Когда мы прибыли в Лондон, у меня ненадолго появилось ощущение, словно я возвращаюсь домой. Однако, теперь я ничего не хотел так сильно, как убраться отсюда поскорее.

Сквозь сон плавно проплыл звон колокола, призывающего к утренней службе в одном из ближайших монастырей. Не знаю, сколько мне удалось проспать, потому что в моем сне колокол бил так же тягуче и размеренно, и я с монахами шел в холодную каменную церковь, и мне снова было двенадцать лет.

*

Мы надеялись отправиться в Уилтун на рассвете следующего дня, но снег падал всю ночь, и его было так много, что, выйдя во двор, я утонул в сугробе по колено: белое одеяло накрыло город и окрестности, сделав невозможным наше путешествие.

Я шел по хрустящему снегу вниз по Виклинг-стрит, повторяя мой путь прошлой ночью. Я попросил всех остаться дома, даже Гилфорда, который попытался протестовать, когда поймал меня у ворот. Он сказал, что сегодня слишком холодно для прогулок; будет гораздо лучше остаться под крышей у огня, чтобы оправиться от ночного купания. Но за исключением возбуждения после боя, я чувствовал себя хорошо, и не собирался слушаться капеллана. Мне нужно было время, чтобы все обдумать.

Какие люди церковного звания будут нанимать рыцарей для свой личной охраны? Тот, которого я принял за Гилфорда, похоже, был англичанином: на это указывало многое в его внешности. Что до священника в черной мантии, я не мог быть уверен, но решил, что он из Нормандии, ему было проще нанять нескольких французов, потому что вряд ли они захотели бы служить англичанину.

С другой стороны я не сомневался, что это были наемники, живущие продажей меча, люди без чести и совести. Многие из них были клятвопреступниками немногим лучше убийц, потому что, нарушив присягу - единственную вещь, связывающих людей меча воедино - они бросили вызов Божьему и человеческому закону. Такие люди никогда не задумывались, кому и зачем они служат, пока им хорошо платят, и это делало их опасными.

Я поднялся на небольшой деревянный мостик через ручей. Лед застыл вдоль берега и около больших камней, и утки жались друг к другу у его кромки. Некоторые прятали головы под крыльями, другие опускали клювы в быструю воду, словно пробуя ее на вкус. Никто не осмеливался искупаться.

Резкий ветер порывами налетал с востока, пробиваясь под плащ. Я опустил голову и двинулся против ветра. Через Темзу вся земля с востока на запад казалась единым белым пространством, испачканным только темным скоплением домов, составлявших Судверка, и полосой леса у далекого горизонта. За все годы жизни в Динане я никогда не видел такого снега; только в Англии я узнал, что такое холодная зима.

В тот день я не первым вышел на улицу. Белое пространство было нарушено следами ног и колес, хотя их было совсем немного. Дым густым серым столбом поднимался над каждым домом; большинство горожан еще сидело дома у огня, потому что солнце только показалось над горизонтом. Я встретил людей только около церкви Святого Эдмунда. Два мальчика гнали стадо свиней на холм, палками убеждая их не останавливаться и не копаться в снегу. Еще выше по дороге мужчина гнал телегу, запряженную парой волов, колеса яростно крутились, преодолевая сугробы. А на углу, откуда я вчера вечером следил за двумя церковниками, стояло пять человек на лошадях. Четверо были в кольчугах и с копьями в руках, но один носил плащ из оленьей шкуры поверх широкой туники с длинными рукавами. Он разговаривал со старой женщиной, которая была явно взволнована, потому что яростно размахивала руками, хотя я не мог понять, по какой причине.