Перехлестье - Алексина Алена - Страница 86

Зария на первых порах старалась шмыгать вдоль стен, пряча глаза и сжимаясь всякий раз при появлении кого?нибудь из сестер Обители. Но женщины неизменно оставались приветливы и ласковы. Они улыбались и вели себя с новой послушницей, как с равной.

Это было непривычно, дико, но… приятно. Постепенно решимость покинуть обитель сразу же после обряда таяла, словно льдинка на солнцепеке. Неправ был дед Сукрам, ох, неправ. Не плохие лантеи. И обитель их вовсе не мрачное место. Что если старик так воспринял все оттого, что был мужчиной? Ведь и мужу Зарии здесь не понравилось. Может, черствые мужские сердца не разглядели добра и света в Доме богини? Может, права Матерь — и мужчины глупы, глухи и слепы?

Так размышляла девушка, не замечая, что все реже вздрагивает при встрече с кем?нибудь из сестер, что больше уже не смотрит под ноги и не жмется по стенам, пытаясь слиться с камнем.

На второй день Зария попросила старшую из женщин доверить ей какую?нибудь грязную работу на кухне. Но вместо тяжелой поденщины наследнице лантей предложили помогать кухарке.

Первый день среди котлов и сковородок девушка провела в упоенном отрешении. Запахи готовящейся еды, бульканье похлебки — все это упорядочивало мысли и поселяло в душе мир и покой. Однако… на следующий день Зария вдруг поняла, что на кухне ей явно чего?то не хватает. Точнее кого?то… Не доносилось от жерла печи чихание и сварливо-веселое: «Да провались оно все! Ну, как, как вы это делаете?!» — этот вопль отчаяния сопровождал каждую Василисину попытку развести огонь. Упорно ей не давалась такая сложная наука.

Без Василисиных гневных восклицаний, острых замечаний и шуточек кухня казалась какой?то пустой. А еще сюда не заглядывал по утрам Багой — насупленный, подозрительный с неизменно двигающейся челюстью и словами: «Вы тут это… смотрите не это… а то…»

Весело кипела вода в горшках, шипело масло на раскаленной сковороде, пахло горячим хлебом, но среди всего этого не хватало чего?то столь важного для Зарии, что она и удивлялась, не понимая себя. Воистину, женщина никогда не бывает довольна!

Чернушка делала привычную работу, но постепенно начинала воспринимать ее как рутину. Один день был похож на другой — монотонный, однообразный, молчаливый. То, что в первый раз доставляло радость и приносило умиротворение, теперь давило и выматывало душу. Молчание. Тишина. Стук ножа по разделочной доске. Все это будет повторяться изо дня в день. Долгие-долгие годы… Если она останется здесь, то состарится, готовя похлебки в молчании и одиночестве. Одиночестве? Нет. Тут много ее сестер, они приветливы, хотя и немногословны, они не обижают ее, не стремятся унизить.

«И им все равно — жива ты или нет, — шепнул тихонько голос рассудка. — Если ты умрешь, они все с этими же улыбками на лицах отнесут тебя в усыпальницу. И никто не прольет ни слезинки. Никто не вспомнит и даже не заметит. Потому что, хотя их здесь и много, но все одиноки».

Эта гнетущая мысль никак не хотела покидать наследницу лантей, крутилась и крутилась в голове, завладев сознанием.

Зария пыталась пару раз заговорить с кухаркой или с сестрами, которых присылали на кухню в помощницы, но те отвечали короткими рублеными фразами, а то и вовсе старались отделаться кивком или покачиванием головы. Поэтому чернушке приходилось умолкать, понимая, что ее болтовня лишь мешает послушницам.

Каждый вечер, возвращаясь в свою келью, девушка прилежно молилась богине, а потом ложилась спать, пытаясь отогнать ставшие такими яркими воспоминания прошлой жизни. Поэтому Зария попеременно то давала себе слово, что останется в обители, то вдруг начинала убеждать саму себя, что нужно вернуться обратно, то с трепетом вспоминала Глена, то, напротив, пыталась выбросить его из головы.

В ночь перед обрядом девушка, наконец, решилась. Ей тяжело далось это решение, очень тяжело… Она ведь сама прогнала колдуна. И он ушел. Но ведь обещал быть рядом! Поэтому, отчаянно зажмурившись и стиснув кулаки, чтобы не растерять остатки решимости, наследница лантей встала посреди каморки и тихо сказала:

— Глен. Глен, ты тут?

Тишина.

— Глен, ты говорил, что вернешься, что не бросишь меня. Пожалуйста…

Она так и не смогла произнести вслух то, о чем его просит. Смелости не хватило, потому что Зария вдруг представила, что будет, когда она договорит, а он не появится. Или наоборот, появится, рассмеется ей в лицо и скажет, что все было обманом. Поэтому она стояла, сжав маленькие кулаки, и беззвучно плакала. Он же слышал ее? Ведь он же мог уже появиться? Почему он… да что она творит? На что надеется?

Сухие рыдания разрывали горло. Больную ногу прострелило болью, и чернушка упала на кровать. Зарывшись лицом в грубую простынь, она тихо плакала, сотрясаясь всем телом. Ей было так больно, так страшно, как никогда в жизни.

— Ты мне нуже-е-ен… — проревела наследница лантей, сжимаясь от страха и муки. — Ты мне нужен, Глее-е-ен!

И она расплакалась пуще прежнего, понимая, что он не придет. Никогда больше.

Теплая ладонь коснулась гладких черных волос, скользнула по распустившейся косе.

— Я здесь. Не плачь.

Глен смотрел на нее с мукой. Маленькая, бледная, с изможденным, мокрым от слез лицом, с паутиной тонких голубых вен на сжатых кулаках. Как ему хотелось обнять ее, утешить, согреть это худое нескладное тело. Увы. То было не в его власти.

Девушка резко перевернулась на спину и села на кровати. Глаза, полные слез, блестели радостью, смешанной с недоверием.

— Пришел!

— Да.

И он грустно улыбнулся, когда Зария протянула к нему руку.

Тонкая ладонь прошла сквозь призрака.

— Прости, я не могу тебя обнять, — сказал мужчина и снова коснулся невесомыми пальцами ее волос.

Она не чувствовала прикосновений, но кожей ощутила дуновение теплого ветерка.

— Не плачь, глупая. Не из?за чего.

— Я… тебя… прогнала, — сказала она, виновато опуская глаза.

— Так заслужил, — собеседник усмехнулся.

— Заслужил, — кивнула Зария. — Но я даже не выслушала тебя. Это неправильно! Просто я…

— Боялась?

— Да.

— А сейчас?

— Еще сильнее боюсь, — она бросила на него полный раскаяния взгляд из?под челки. — Я не знаю, что делать. И боюсь совершить ошибку. Боюсь совершить поступок, о котором стану жалеть всю жизнь. Как мне быть?

— Провести обряд, — Глен провел прозрачными пальцами по тонкой белой шее. — А потом возвратиться к Багою. И ждать меня.

— То есть ты сейчас уйдешь?

— Да.

— А потом? — шепотом, боясь спугнуть прикосновение, спросила девушка.

— Потом… — Глен широко улыбнулся. — Потом я вернусь. И буду вымаливать прощение. Долго. Очень долго. Запрусь с тобой в комнате и буду вымаливать. А ты… будешь прощать.

Она закусила губу, заливаясь густым румянцем, и закрыла глаза.

— А если не прощу? — едва слышно спросила девушка, задыхаясь от смущения перед двусмысленностью вопроса.

Глен тихо рассмеялся:

— Зария, я буду так умолять, что ты не сможешь отказать. Когда надо я могу быть очень… — он мягко наклонился к ней, — очень, очень убедительным.

От этого вкрадчивого голоса, полного тайного обещания, по телу Зари пронеслась горячая волна, ноги задрожали и вдруг стало нечем дышать. Наследница лантей уткнулась носом в одеяло, задыхаясь от смеха, стыда и жгучего удовольствия — она нравилась ему! Своим неразбуженным женским чутьем она понимала, что он не лжет. Он и правда хочет… просить у нее прощения.

Девушка снова почувствовала, как тело накрывает обжигающая волна, рассылающая в кровь радость, от которой заходилось сердце.

— Ты ведь уже простила, верно? — продолжал шептать колдун, и Зарии казалось, будто она пылающим ухом ощущает его дыхание.

— Скажи, простила? — легкие касания теплого ветра скользнули по коже, забираясь под сорочку.

Наследница лантей вдруг вспомнила, что на ней ничего и нет кроме этой просторной рубахи! Она ведь готовилась ко сну, а вместо этого позвала…