Арийский мессия - Эскобар Марио - Страница 3

– Понятно. Ну ничего, сейчас я возьму для вас смокинг напрокат, а потом мой портной сошьет вам новый.

Большой вестибюль был отделан мрамором серовато-белых тонов. Свет, попадая сюда через витражи, изображавшие какие-то исторические сцены, окрашивался в различные цвета. Геркулес проводил своего друга в его комнату и затем, предупредив, что позвонит, когда наступит время обеда, ушел.

Линкольн стал разглядывать предоставленную ему комнату. Электрическое освещение, водопровод с холодной и горячей водой, огромная кровать, белый стол с позолотой в стиле французских королей, картины неизвестных ему, Линкольну, художников – в общем, сплошная роскошь. Американский полицейский невольно удивился тому, насколько сильно изменилась жизнь его старого друга. В Гаване Геркулес был проходимцем, который не имел ничего за душой, не вылезал из публичных домов и постепенно спивался, а здесь, в Мадриде, пятнадцать лет спустя, он выглядел почти как аристократ.

Линкольн разделся, наполнил ванну теплой водой и с удовольствием в нее погрузился. После ванны он лег на кровать. Летняя жара терялась в этом доме за высокими потолками и толстыми стенами, а вот на улице после десяти утра начиналось настоящее пекло. Линкольн, впрочем, был к жаре привычен, потому что и в Нью-Йорке лето нередко изводило жителей непомерно высокой температурой, однако там, по крайней мере, было влажно, а здесь от сухости воздуха нос горел огнем и першило в горле.

Линкольн закрыл глаза и, мысленно перенесшись на Кубу, вспомнил Элен – бесстрашную журналистку, помогавшую им с Геркулесом разгадывать тайну взрыва и затопления американского броненосного крейсера «Мэн», – и профессора Гордона с его неправдоподобными рассказами о Колумбе. Линкольн загрустил: без этих двух людей тогдашнее расследование пошло бы иначе. Элен уже умерла. Он сам несколько лет не был на ее могиле, хотя это не так уж и далеко. О судьбе профессора Гордона он ничего не знал. Тот, возможно, сейчас преподает в Гаванском университете или, уже выйдя на пенсию, корпит над книгами, изучая знахарские манускрипты или какие-нибудь древние письмена.

Здравый смысл вернул Линкольна к реальности. Он сейчас находится в Мадриде, в старой доброй Европе. Сегодня вечером он пойдет с Геркулесом в оперный театр и станет там общаться с «высшим светом»… И вдруг по спине пробежала неприятная дрожь: он был для этого самого «высшего света» – а тем более местного – чужаком! Он ведь вырос в самом захолустном районе Вашингтона и получил не ахти какое образование. Кроме того, он негр и для испанцев иностранец. «Да уж, я тут буду явно не ко двору», – промелькнула мысль в его голове, но через миг, забыв обо всем этом, он погрузился в сон, и его охватило такое приятное ощущение, как будто он парит в небе на облаке.

2

В «пещере Заратустры»[3] было темнее – если такое вообще возможно, – чем в пещере Платона.[4] Даже в день летнего солнцестояния – самый длинный день в году – свет не проникал сюда. Поэтому здесь всегда пахло мочой и сыростью, «как в захолустных районах Парижа» – так ему нравилось говорить об этом хозяину книжной лавки. Очень маленький прилавок, заваленный стопками пыльных, изгрызенных крысами книг, производил отталкивающее впечатление и на случайно забредших сюда зевак, и на осознанно пришедших книголюбов. Здесь царил полумрак, а книги лежали повсюду на полу, занимая почти все внутреннее пространство, отчего лавка напоминала склад бумаги; входная дверь открывалась внутрь лишь наполовину, а сразу за ней более чем на метр из стены выступали толстенные опорные столбы, мешавшие немногочисленным посетителям проходить внутрь, к почерневшим от дыма свечей стеллажам. Здесь не было электрического освещения, но даже при тусклом свете свечей было видно, что корешки и обложки книг покрыты довольно толстым слоем пыли, смешавшейся с черным табаком книготорговца.

На заваленном бумагами, книгами, гравюрами и эстампами столе оставался квадрат свободного места, на который обычно и опирался локтями или ладонями хозяин этой книжной лавки, по прозвищу Заратустра. Вид у него был весьма неказистый: потертая рубашка, нарукавники на локтях, – как у конторских служащих, – кепочка с зеленым козырьком, прикрепленный цепочкой к явно тесноватому жилету монокль, очень просторные – как шаровары – мятые штаны, подвязанные на поясе грубой веревкой.

Когда в эту лавочку заходил один хорошо известный ее хозяину писатель, между ними происходил всегда один и тот же диалог:

– Плохо Польша принимает иноземца… – говорил писатель.

– Отец и учитель магии, приветствую вас! – восклицал Заратустра.

Затем писатель подходил к стеллажам и, протянув руку, брал книгу наугад. Заратустра смотрел на него с равнодушным и отчасти недовольным видом – ему словно не нравилось, что кто-то попусту поднимает пыль. Писатель с трудом перелистывал страницы своей единственной рукой, а его длинная белая борода то и дело норовила зацепиться за какую-нибудь из стопок книг. Черный костюм этого человека был испачкан в пыли, а очки съехали на самый кончик носа. Время от времени он чихал – от чрезмерной запыленности воздуха – и вытирал рукавом очередную капельку, свисающую у него с кончика носа…

– Того, что мне нужно, нет? – спрашивал писатель, стоя спиной и не глядя на книготорговца.

– Дон Рамон, в этом книжном магазине не принимают заказов. Здесь есть только то, что вы видите перед собой: старые книги и всевозможные бумаги, которые приносят сюда люди после смерти своих бабушек и дедушек, пока кто-нибудь не бросил эти бумаги в печку или пока какая-нибудь хозяйка не завернула в них купленную рыбу.

– Черт бы тебя побрал, Заратустра! Твое наплевательское отношение к книгам действует мне на нервы. Книги существуют не для растопки печей. Они – искусство, они – жизнь. Они не заслуживают, чтобы с ними расправлялись таким вот образом, – сказал дон Рамон, поднимая свою единственную руку, в которой держал книгу.

– Отец и учитель…

– Поменьше напыщенности, Заратустра! Не так давно я наткнулся здесь на интересные книги о Васко да Гаме и его первом путешествии в Индию – книги с большим количеством пометок. Ты не можешь припомнить, кто их сюда принес? И где у тебя лежат другие книги такого рода?

– Я не пытаюсь здесь ничего упорядочивать, не составляю никаких каталогов, не выдаю квитанций – и именно поэтому все здесь пребывает именно в таком состоянии, в каком оно пребывает.

– Да тут у тебя полный бардак!

– Никто вас не заставляет сюда приходить, – проворчал книготорговец.

– Да, это верно, абсолютно верно, – поспешно согласился писатель. В этой «пещере» он приобретал старинные книги почти за бесценок. Необходимость терпеть неприятного хозяина лавки была просто пустяком по сравнению с тем, какие сокровища здесь можно было откопать. – Пребывать на этом кладбище книг, оскверняя его своими пальцами, – настоящее святотатство, но мне было бы легче, если бы ты, Заратустра, по крайней мере, был моим Вергилием и помог мне пробраться через эту преисподнюю.

Книготорговец хмыкнул и принялся читать старую измятую газету. Дон Рамон дель Валье-Инклан в последнее время наведывался в эту «пещеру» буквально каждый день. Как-то в начале мая он взял наугад одну книгу. Она была старой, изданной еще в начале XIX века на португальском языке. В ней очень подробно рассказывалось о путешествии португальского первооткрывателя Васко да Гамы в Индию в 1498 году. Дон Рамон прекрасно знал историю этого путешествия, однако в этой книге рассказывалось о прямо-таки невероятных событиях, – он никогда не слышал о них, – связанных прежде всего с пребыванием португальцев в Гоа. Впрочем, что его действительно поразило – так это пометки и примечания на страницах. Именно поэтому он день за днем искал какую-нибудь еще книгу, побывавшую в руках этого – неведомого ему – исследователя жизни и деятельности Васко да Гамы. После двух недель поисков он обнаружил книгу, пестрящую такими же пометками и посвященную поискам могилы святого Фомы – апостола, проповедовавшего христианство в Индии. Однако после этого он ничего больше уже не находил. Заратустра после долгих уговоров и увещеваний сказал, что вроде бы вспомнил, что некий молодой человек, на вид иностранец, приносил ему три или четыре книги с такими пометками, – но в хорошем состоянии, – однако он, Заратустра, не знает, ни где могут находиться сейчас остальные, ни что это был за молодой человек. Эти остальные книги, видимо, либо лежали где-то там, где были найдены первая и вторая, либо он, Заратустра, продал их в стопке вместе с другими книгами на вес. Он склонялся к первому варианту, потому что книги в хорошем состоянии он обычно хранил подольше – в надежде на то, что их кто-нибудь купит. Дон Рамон перерыл все соседние полки и сваленные напротив них на полу стопки книг, затем порылся на других полках и в других стопках наугад, полагая, что если он волею какого-нибудь озорного ангела или же самого провидения натолкнулся на подобные книги два раза, то, возможно, это произойдет и в третий. Однако его поиски ни к чему не привели.