Что забыла Алиса - Мориарти Лиана - Страница 9

– Да, звонила, – задумчиво ответила врач. – Но Сэм Чеппл, похоже, три года назад вышел на пенсию. Его секретарь долго рассказывала мне, что он купил себе маленький островок и живет теперь за тридевять земель.

– Островок купил… – эхом откликнулась Алиса.

Ей не очень нравилось, что врач говорит таким простым языком: «за тридевять земель». Как будто она была совсем молода и еще не перестала удивляться. Врача вообще ничего не должно удивлять. В этом смысле тот «Джордж Клуни» из «скорой» – просто образец для подражания. Медики-профессионалы сначала внушают полное доверие, а потом разочаровывают, потому что оказываются совершенно обычными людьми. В любом случае Алиса очень недоверчиво отнеслась к ее словам. Не покупают люди островов!

– Вы, наверное, и помогли ему купить этот островок! – пошутила врач.

Алиса поверить не могла, что доктор Чеппл уже не восседает в большом кожаном кресле, тщательно записывая ответы на свои учтивые вопросы каллиграфическим почерком на белых каталожных карточках. Оказывается, он полеживает себе в гамаке и попивает коктейль через соломинку с бумажным зонтиком. Она постаралась удержать эту фантазию в памяти, чтобы потом рассказать о ней Нику. И куда только он запропастился?

Ну да, если сейчас и правда две тысячи восьмой год, получается, что прошло десять лет и, естественно, в жизни доктора Чеппла многое могло измениться. Самое главное, многое изменилось в ее собственной жизни, даже если не считать того, что у нее, вероятно, мог быть в наличии ребенок!

Многое, очень многое могло случиться за эти десять лет.

Миллион событий, миллиард, триллион!

Это было бы здорово, если бы не было так страшно. Ей непременно нужно было… да, нужно было разрешить эту проблему раз и навсегда. Теперь же! Сию минуту! Так сказала бы Фрэнни. Жива ли была она в две тысячи восьмом году? Бабушки умирали. Этого следовало ожидать. И не считалось даже, что из-за этого надо очень скорбеть. Пожалуйста, сделай так, чтобы Фрэнни не умерла. Пожалуйста, сделай так, чтобы никто не умер. «В нашей семье больше никто никогда не умрет, – пообещала Элизабет, когда они были детьми. – А то будет нечестно». Алиса тогда свято верила каждому слову старшей сестры.

Может быть, Элизабет умерла? Или Ник? Мама? Ребенок? («Извините… сердцебиение не прослушивается»).

Первый раз за много лет Алиса чувствовала то же, что в далеком детстве, после смерти отца: что любимый человек, оказывается, смертен. Ей очень хотелось собрать всех, кого она любила, и спрятать под кроватью, вместе с куклами. Иногда ей становилось так невыносимо тяжело, что она могла забыть, как правильно дышать, и тогда Элизабет приносила ей пакет из коричневой бумаги, в который нужно было делать выдох.

– Мне может понадобиться сумка, – сказала Алиса врачу.

– Какая сумка?

Смешно. Она не была ребенком, который начинает учащенно дышать при мысли об умирающих.

– У меня была сумка, – пояснила она врачу. – Красный такой рюкзак с наклейками. Вы не знаете, что с ним случилось?

– Ах да. – У врача на лице отразилось легкое раздражение от этого властного вопроса, но она взяла себя в руки. – Вот он. Вам подать?

Она взяла непонятный рюкзак с полки, тянувшейся вдоль стены, и Алиса взглянула на него с невольным страхом.

– Нет… То есть да. Да, пожалуйста.

– Ну что ж, пока полежите, отдохните. – Доктор передала ей рюкзак. – Скоро вас переведут в отделение. Извините за такую тягомотину. Это же больница…

Она по-матерински похлопала ее по плечу и быстро вышла, почему-то заторопившись, как будто вспомнила про другого больного.

Алиса провела пальцами по трем блестящим наклейкам-динозаврам на клапане рюкзака. У каждого из пасти выходил кружок с репликой: «Динозавры рулят!» и «Рок-динозавры!». Она взглянула на наклейку на своей майке и сорвала ее. Наклейка оказалась точно такой же. Она налепила ее обратно – почему-то она понимала, что это нужно сделать, – и стала ждать ощущения или воспоминания.

Чьи это были вещи? Орешка? От этой мысли ее разум шарахался, как испуганный зверь. Ей не хотелось знать. Не хотелось уже готового, взрослого ребенка. Хотелось своего, маленького, еще не рожденного.

Этого не могло происходить с ней. Но… происходит, так что держись, Алиса. Она начала открывать сумку, и тут вдруг ее внимание привлекли собственные ногти на руках. Она вытянула руки перед собой. Ногти были красивой формы, длинные, покрытые светло-бежевым лаком. Обычно они были неровные, поломанные, с черной каймой от работы в саду, возни с краской или других работ по ремонту, которым они тогда занимались. Так они последний раз выглядели перед свадьбой, когда она сделала хороший маникюр. Весь медовый месяц она махала руками перед носом Ника, повторяя: «Смотри, я настоящая леди».

Но это только тогда… А так руки были как руки. И очень даже симпатичные, хотя и без украшений. Она надевала кольца, но только по особым случаям, а уж поход в спортзал к ним никак не относился. Кольца цеплялись за все подряд, особенно когда она работала по дому. Она подняла левую руку и увидела на пальце тонкую белую вмятину от обручального кольца, которой раньше не было. Она почувствовала себя не в своей тарелке – точно так же, как когда увидела растяжки на животе. Разум полагал, что ничего не изменилось, но тело доказывало, что время ушло вперед. Без нее.

Время… Она закрыла лицо руками. Допустим, она действительно рассылала приглашения на празднование сорокалетия, допустим, ей… тридцать девять лет. Тут она мысленно охнула: значит, и лицо у нее должно быть другое, постаревшее. В переднем углу комнаты над раковиной висело зеркало. В нем отражались ее ноги в коротких белых носках; одна из толпы сестер сняла с нее чужие кеды (неуклюжие резиновые штуки) и поставила на пол рядом с койкой. Алиса могла бы спрыгнуть с нее, подойти к зеркалу и хорошенько рассмотреть себя.

Наверное, больничные правила строго запрещали вставать с постели. Она повредила голову. Можно упасть и снова удариться головой. Никто ей не говорил, что нельзя вставать с постели, но, наверное, потому, что для всех это было и так ясно.

Ей нужно посмотреться в зеркало. Но она не хотела видеть. Не хотела знать. Не хотела, чтобы это была правда. Да и потом, у нее есть дело. Нужно проверить, что лежит в сумке. Она быстро расстегнула застежки на клапане и засунула в сумку руку, как будто за призом. На свет появилось… полотенце.

Самое обыкновенное, простейшее, свежее синее банное полотенце. Алиса смотрела на него, и ее жег стыд. Она рылась в чьих-то личных вещах. Ясно, Джейн Тёрнер схватила первую попавшуюся сумку в полной уверенности, что сумка ее, и не удосужилась даже взглянуть, что внутри. Очень похоже на Джейн – властную, нетерпеливую.

Ну ладно…

Алиса еще раз внимательно осмотрела свои пальцы с шикарным маникюром. Потом снова залезла в сумку и вынула плоско сложенный пластиковый пакет. Фирменный пакет «Кантри роуд». Ого! Дорогое место. Она вытряхнула содержимое на колени.

Женские вещи… Белье… Красное платье… Кардиган сливочного оттенка с одной большой деревянной пуговицей… Высокие бежевые сапоги… Небольшая шкатулка для украшений.

Белье тоже оказалось кремовое, с кружевными рюшами. У Алисы оно было весьма легкомысленное и ничем не примечательное: на трусиках резвились морские коньки, а лифчики были хлопковые, фиолетовые, с застежкой спереди.

Она вытянула платье перед собой и увидела, что оно на удивление красиво – простого покроя, из шелковистой ткани в мелкий цветок. Цвет кардигана точно вторил цвету рисунка.

Она взглянула на этикетку. Восьмой размер. Для нее слишком маленькое. Не ее это платье.

Она положила его обратно в пакет, открыла шкатулку, вынула тонкую золотую цепочку с большим топазом. На ее вкус, он был, пожалуй, великоват, но, приложив его к платью, она увидела, что сочетаются они как нельзя лучше. Хороший у тебя вкус, неизвестная.

Следующим оказался ее, Алисы, собственный золотой браслет от Тиффани, с подвесками.