Что забыла Алиса - Мориарти Лиана - Страница 2

Что это? Прямой эфир на радио? Она терпеть их не могла. Слушатели звонят всегда сердитые и всегда почему-то гнусавые. И вечно их что-нибудь потрясает. Алиса заметила как-то, что вот ее никогда и ничего не потрясает. Элизабет ответила: «Потрясающе!»

Не открывая глаз, она произнесла: «Ник, выключи радио, а? У меня так болит голова!» Вышло как-то сердито, не похоже на нее, но как-никак она ждала ребенка, у нее болела голова, ей было зябко и вообще… не по себе.

Может, это утренняя тошнота?

Но разве сейчас утро?

Алиса…

– Алиса, вы меня слышите? Вы слышите меня, Алиса?

Орешек, ты меня слышишь? Ты слышишь меня, Орешек?

Каждый вечер перед сном Ник приставлял к животу Алисы трубку из-под рулона туалетной бумаги и говорил с ребенком. Эту идею он позаимствовал в каком-нибудь радиошоу, где утверждалось, что так ребенок научится распознавать отцовский голос наравне с материнским.

– Алло! – начинал он. – Ты слышишь меня, Орешек? Это твой родитель!

Они прочли, что в это время зародыш становится размером примерно с небольшой орех, и стали называть так своего ребенка. Конечно, только между собой. На людях будущие родители были вполне серьезны и не допускали никаких сюсюканий.

Орешек благодарил папочку, отвечал, что в общем у него все хорошо, только чуть-чуть скучновато. Ему, конечно, хотелось бы, чтобы мама перестала наконец жевать силос и для разнообразия побаловалась бы пиццей. «Хватит питаться как кролик!» – требовал он.

Скорее всего, Орешек был мальчиком. Очень уж по-мужски он держал себя. Маленький проказник – в этом они оба были согласны.

Алиса в это время лежала на спине, так что ей была видна макушка Ника, на которой уже начинала серебриться седина. Она не знала, знает ли он сам об этом, и потому молчала. Ему было тридцать два года. От этих седых волосков на глаза у нее наворачивались слезинки. Впрочем, это были фортели гормональной системы, обычные при беременности.

Алиса никогда не говорила с ребенком вслух. Она вела с ним мысленные разговоры, когда лежала в ванне (не слишком горячей – вот еще одно правило). «Привет, маленький», – думала она, и это чудо вызывало в ней такой прилив радости, что она шлепала ладонями по воде, точно маленькая девочка в предвкушении Рождества. Ей было под тридцать, на ней висела громадная ипотека, у нее имелся муж, скоро ожидался ребенок, а ощущения у нее были почти такие же, как в шестнадцать лет.

Только тогда она не знала блаженного счастья после поездки в магазин. В ее жизни не было Ника. На ее сердце еще не было ран, которые Ник сумел залечить самыми простыми словами: «Я с ума по тебе схожу».

– Алиса, что с вами? Откройте глаза!

Говорила женщина. Голос у нее был очень громкий и очень скрипучий – не хочешь, а будешь слушать. Этот голос возвращал ее в сознание и уже не отпускал обратно.

От него у Алисы начался знакомый противный зуд, какой бывал от туго натянутых чулок.

И как эта женщина оказалась в ее спальне?

Она повернула голову набок, протяжно ахнула и подняла веки.

Перед глазами расплывались фигуры непонятных цветов. Она не могла разглядеть даже прикроватную тумбочку, где лежали очки. Зрение ухудшалось – это точно.

Она заморгала и, как будто в телескопе, навела резкость. Перед ней оказались чьи-то колени. Интересно…

Белые колени в бугорках.

Она чуть приподняла подбородок.

– Вот и хорошо!

Кто бы мог подумать – колени принадлежали Джейн Тёрнер, которая работала с ней вместе. Лицо Джейн горело, к потному лбу прилипли пряди волос. Глаза смотрели устало. Шея у нее оказалась рыхлая, короткая; раньше Алиса этого как-то не замечала. На Джейн были шорты, майка в кругах от пота, а руки у нее были тонкие, белые, в темных крапинках. Алиса никогда еще не видела так много открытого тела Джейн. Неудобно как-то… Бедная старушка Джейн.

– Листерия-вистерия, – выговорила Алиса, пытаясь пошутить.

– Ты бредишь! – сказала Джейн. – Лежи, не нужно садиться.

– Угу, – ответила Алиса. – Не хочу я садиться.

Ей казалось, что она лежит не в кровати. Ощущение было такое, что она вытянулась во весь рост на холодном ламинированном полу. Она что, пьяна? Забыла, что беременна, и напилась до потери сознания?

Ее гинеколог был весьма галантным мужчиной, с неизменной бабочкой, круглолицый, неуловимо похожий на бывшего приятеля Алисы. Как он говорил, в рюмке аперитива и стакане вина за обедом не было ничего предосудительного. Алиса, не разобравшись, что такое аперитив, подумала, что это какой-то вид напитка («Алиса, ну что ты!» – заметила на это Элизабет). Ник объяснил, что аперитив подают перед обедом. Так было заведено в семье Ника. В семье же Алисы запыленная бутылка «Бейлиса» могла заваляться где-нибудь в кладовке, за жестянками со спагетти. С тех пор как подтвердился тест на беременность, Алиса позволила себе лишь полбокала шампанского, не слушая врача и тех, кто твердил, что ничего такого в этом нет.

– Где я? – спросила Алиса, со страхом ожидая ответа.

В каком-нибудь третьесортном ночном клубе? Как объяснить теперь Нику: совсем вылетело из головы, что она ждет ребенка?

– В спортзале, – ответила Джейн. – Ты потеряла сознание. У меня чуть сердце не выскочило, хоть я даже обрадовалась: есть повод остановиться.

Спортзал? Ни в какие спортзалы Алиса не ходила. Как это так – пьяная… в спортзале…

– Вы потеряли равновесие, – трещал веселый голос. – А потом как шлепнулись! Всех перепугали – ну точно как вареная сарделька! Ничего, мы вызвали «скорую», так что не волнуйтесь, профессионалы спешат на помощь!

Рядом с Джейн на коленях стояла тоненькая, шоколадно-загорелая девушка, с обесцвеченными волосами, затянутыми в конский хвост, в блестящих шортах из лайкры и очень коротко обрезанной красной майке с надписью «Безумный степ». В Алисе шевельнулась смутная неприязнь к этой девице. Ей не понравилось, что та обозвала ее «вареной сарделькой». Это ущемило ее достоинство. Если верить сестре Элизабет, у Алисы был недостаток: склонность принимать себя слишком всерьез.

– Мне стало нехорошо? – с надеждой спросила Алиса.

С беременными женщинами такое бывает. Раньше с ней этого не случалось, хотя в четвертом классе она упорно практиковалась, очень надеясь, что, как некоторые счастливицы, лишится чувств прямо во время церковной службы и мистер Гиллеспи, школьный физкультурник, поднимет ее обмякшее тело своими сильными руками.

– Понимаете, я в положении, – сказала она.

И подумала: «Сама ты вареная сарделька».

– Алиса, боже мой… – У Джейн, что называется, отвисла челюсть. – Не может быть!

– Ну, дорогая моя, я же сразу спросила, есть ли беременные. – Девушка в майке поджала губы, будто увидела, как Алису тошнит. – Не нужно было стесняться. Я бы тогда предложила поменять программу!

Что-то глухо стучало у Алисы в голове. Казалось, все кругом порют несусветную чушь.

– В положении! – повторила Джейн. – Теперь! Ужас просто!

– Никакой не ужас. – Алиса прикрыла живот рукой: как бы Орех не услышал и не обиделся.

Что там у них с деньгами – до этого Джейн не должно было быть никакого дела. Люди, по идее, должны радоваться, когда ты объявляешь, что беременна.

– Ну и что же ты будешь дальше делать? – продолжила Джейн.

Достала!

– Что? Как это – что? Ждать ребенка. – Она потянула носом. – От тебя пахнет лавандой. Я же чувствовала: откуда-то пахнет лавандой.

От беременности ее обоняние необычайно обострилось.

– Это мой дезодорант, – ответила Джейн.

В ее лице что-то изменилось. Было очень заметно: что-то не так с глазами. Может, ей пора начать пользоваться кремом для век.

– Джейн, как ты себя чувствуешь?

– Я-то нормально, – усмехнулась Джейн. – О себе лучше думай. Это ведь ты, беременная, грохнулась тут в обморок.

Ребенок! Она, эгоистка, переживала за свою дурацкую голову, а надо было волноваться за маленького бедняжку Орешка. Что же она будет за мать такая?

– Надеюсь, с ребенком ничего не случилось, – произнесла она вслух.