Что забыла Алиса - Мориарти Лиана - Страница 12

– Мам? – нетерпеливо повторил ребенок.

Алиса не могла разобрать, кто это – мальчик или девочка. Голос был самый обыкновенный, детский. Он чуть задыхался, будто от спешки, и был немного сердит. Звучал, впрочем, приятно. Ей мало приходилось говорить по телефону, разве что по случаю дней рождения племянников и племянниц Ника, но их голоса были для нее настоящей музыкой. Когда же она их видела, они казались ей гораздо больше, страшнее и даже грязнее.

Ладонь у нее взмокла от пота. Она покрепче ухватила трубку, облизнула губы и хрипло сказала:

– Алло!

– Мам! Ну это же я! – рвался голос из трубки, как будто ребенок кричал ей прямо в ухо. – Почему ты подумала, что это папа? Он что, тебе звонит из Португалии? А? Когда будете говорить, скажи ему: игра для «Икс-бокса» называется «Затерянная планета: экстремальные условия», ладно? Все поняла? Мне кажется, папа не запомнил названия. Мам, это очень важно, ты, может, запишешь на всякий случай? Слушай внимательно! Затерянная планета… Экстремальные условия… А ты, вообще-то, где? Мы идем купаться, а ты ведь знаешь, я терпеть не могу опаздывать, потому что тогда придется тащиться на этом дурацком водном велосипеде! Ой, дядя Бен идет! Он отвезет нас купаться! Ура! Здорово! А чего ты нам не сказала? Дядя Бен, привет! Ну пока, мам!

Что-то пискнуло, глухо стукнуло, издалека послышались радостные детские крики. Мужской голос сказал: «Всем привет, народ!» – и зазвучал сигнал отбоя.

Алиса уронила телефон на колени и уставилась в проем двери, открытой в больничный коридор. Кто-то в зеленой шапочке быстро уходил по нему со словами: «Ну дайте же передохнуть». Где-то далеко плакал новорожденный.

И с кем же, спрашивается, она сейчас говорила? С Орешком?

Она даже не знала, как зовут этого ребенка. Насчет имен они все еще спорили. Ник был за Тома: как он говорил, «настоящее солидное мужское имя». Алисе нравилось имя Итан, в котором ей слышалось что-то сексуальное и удачливое. А если бы Орешек выкинул штуку и оказался девочкой, Алиса хотела бы назвать ее Маделин, а Ник выбрал Аддисон, ведь девочкам настоящие солидные имена не нужны.

Алиса подумала: «Я не могу быть матерью ребенка и не знать, как его зовут. Такого не может быть. Это за гранью возможного».

Но, может, это неправильный номер! Ребенок говорил про какого-то дядю Бена. В семье Алисы такого дяди никогда не было. И вообще никакого Бена она не знала. У нее не было ни одного знакомого с таким именем. Она как могла напрягала память, но ей вспомнился только огромный бородатый продавец в магазине с неоновой вывеской под названием «Психические искусства», принадлежавшем старшей сестре Ника Доре. Пожалуй, она самая чокнутая из «чекушек». Этого продавца Алиса видела лишь однажды; впрочем, может быть, его звали Билл или Брэд.

Загвоздка была вот в чем – ребенок спросил: «Почему ты подумала, что это папа?» – когда она произнесла имя Ник. И потом, он знал, что Ник сейчас в Португалии.

Да, это было за гранью возможного, но, с другой стороны, определенная логика тоже просматривалась.

Она быстро закрыла глаза, открыла их снова, силясь представить сына, которому не исполнилось еще и десяти лет. Какой он – высокий или нет? Какого цвета у него глаза? А волосы?

Что-то в ней готово было завопить от явного ужаса всей этой ситуации, а что-то – захохотать от ее нелепости. Невероятная шуточка. Смехотворная история, которую она будет пересказывать много лет: «А после я звоню Нику, и эта женщина говорит мне, что он в Португалии. А я не могу взять в толк, как это – в Португалии?»

Она взяла телефон осторожно, как будто это было взрывное устройство, и задумалась, кому бы еще позвонить: Элизабет? Маме? Фрэнни?

Нет… Ей больше не хотелось слышать незнакомые голоса, сообщающие что-то неизвестное о тех, кого она любила.

Тело ослабело и отяжелело. Ничего она не будет делать… Совсем ничего. Рано или поздно что-то произойдет, войдет кто-нибудь наконец. Врачи починят ей голову, и все будет хорошо. Она стала запихивать вещи обратно в сумку. Когда она взяла ежедневник в кожаной обложке, из него выпала фотография.

Трое детей в школьной форме. Очевидно, они позировали, потому что рядком сидели на ступеньке, уперев локти в колени, а подбородком упираясь в ладони. Это были две девочки и мальчик.

Мальчик сидел в середине. У него были почти белые растрепанные волосы, оттопыренные уши, курносый нос. Он склонил голову набок и стиснул зубы в преувеличенной гримасе, изображая то, в чем Алиса узнала улыбку. Она это точно знала, потому что видела, наверное, сто фотографий своей сестры с похожим выражением лица. «И зачем только я это делаю?» – грустно говорила Элизабет, глядя на снимок.

Девочка справа от мальчика выглядела постарше. Она вся была какая-то вялая, с длинным лицом и прямыми как палки каштановыми волосами, забранными в хвост, который падал на плечо. Она подалась вперед, всем своим видом показывая, как не нравится ей сидеть в этой смешной позе. Рот был сжат в узкую полоску, и она угрюмо смотрела куда-то вправо от камеры. На пухлой коленке была заметна большая некрасивая ссадина, а шнурки на ботинках были развязаны. В ее чертах не было совершенно ничего знакомого.

У маленькой девочки слева светлые кудрявые волосы были стянуты в два хвостика. Рот у нее растянулся в самой радостной улыбке, на пухлых ангельских щечках виднелись две глубокие ямочки. На уголках воротничка школьной формы было что-то вроде аппликации; Алиса поднесла фотографию ближе, чтобы приглядеться. Это были блестящие динозавры, точно такие же, как у Алисы на майке.

Алиса перевернула снимок и прочла отпечатанную на машинке наклейку: