Книга мучеников - Фокс Джон - Страница 38

телом”.

Этой же ночью охрана подготовила Хупера к смерти, и такая подготовка вошла в

обычай у шерифов Глостера: шериф вместе с мэром и старейшинами вошли к Хуперу и

взяли его за руку. Когда они так взяли его, Хупер сказал: “Господин мэр, я сердечно благодарен тебе и другим твоим братьям, что вы взяли

меня, заключенного и приговоренного человека, за руку. К моей радости это является

бесспорным доказательством вашей старой любви и дружеского отношения ко мне, которые не угасли. Я верю также, что все, чему я учил вас раньше, не забыто. Тому, чему я учил, когда благочестивый царь, который уже умер, назначил меня епископом и

пастырем. За эту истину и искренние доктрины, которые я не признаю ни ложными, ни

еретическими, как считают некоторые, я прибыл сюда, я уверен, что вы знаете, по

приказу королевы, чтобы принять смерть. И я прибыл сюда, где учил, чтобы доказать

это учение своей кровью”.

Хотя ею слова опечалили шфифа и бывших с ним, они все же собрались перевести

его в общую темницу. Но и вардейцы начали просить за него, говоря, что он так тихо, терпеливо и смиренно ведет себя, что даже ребенок мог бы его охранять и что они сами

будут смотреть за ним, лишь бы не отправлять его в общую темницу.

Итак, было решено оставить его в доме Роберта Инграма, и шерифы, сержанты и

другие сторожили его всю ночь. Хупер попросил разрешения лечь в постель очень рано, так как ему нужно было подумать о многих вещах, потому он лег в пять часов вечера и

спал, громко храпя, до поздней ночи, после чего встал и до утра молился. Когда он

поднялся ранним утром, просил, чтобы никто не входил в его комнату, чтобы он мог

побыть один до времени своей казни.

Около восьми часов 9 февраля 1555 года сэр Джон Бриджес и лорд Чандос со

многими людьми - сэром Энтони Кингстоном, сэром Эдмундом Бриджесом и другими

участниками процесса, назначенными смотреть за казнью, вошли в дом. В 9 часов

господину Хуперу сказали, чтобы он подготовился, потому что пришло время, и его сразу

же вывели из комнаты шерифы, держа в руках дубинки и другое оружие. Когда Хупер

увидел множество оружия, он сказал шерифам: “Господа шерифы, я не предатель и нет

нужды совершать так много действий, чтобы привести меня на место, где я должен

пострадать. Если бы вы сказали мне, то я бы сам пришел на место казни и не тревожил бы

всех вас”.

В Глостере в это время был базарный день и около семи тысяч человек собрались, чтобы посмотреть, как Хупер будет вести себя перед смертью. Он шел между двух

шерифов, как агнец к месту заклания, в мантии, принадлежащей хозяину дома, его шляпе

на голове и с тростью, на которую он опирался из-за проблем с седалищным нервом, которые возникли у него в результате долгого пребывания в темнице, из-за чего он иногда

спотыкался. Он бодро улыбался всем своим знакомым, и многие потом сказали, что они

никогда прежде не видели его таким бодрым и так здорово выглядевшим.

Когда они подошли к месту казни, Хупер сразу же преклонил свои колени в молитве, так как ему не позволили обратиться к народу. Когда он молился, принесли сундук и

поставили на стул, этот сундук был знаком милости и прощения от королевы, если он

отречется от своих взглядов и учения. Когда он увидел его, то закричал: “Если вы любите

мою душу, уберите его! Если вы любите мою душу, уберите его!”

Когда он закончил молитву, подошел к столбу, снял мантию и передал ее шерифу, прося его вернуть ее владельцу. Он также снял остальную верхнюю одежду, за

исключением жакета и штанов, чтобы сгореть в оставшейся одежде. Но шерифы из-за

своей жадности не позволили ему остаться в ней, и Хупер послушно снял свой жакет, чулки и другую одежду, оставшись только в нижней рубашке. Гвардейцы дали ему три

мешочка с порохом, он взял назад свой чулок и связал им свою сорочку между ног, привязав при этом один из мешочков с порохом, а остальные два положил себе

подмышки.

Хупер попросил народ помолиться Господней молитвой вместе с ним и молиться

также за него, что они и исполнили с великим плачем, видя его страдания. Он подошел к

столбу и его приковали железным обручем к нему, чтобы он держал его, когда будет

гореть. Ему предложили приковать такими же обручами его шею и ноги, но он отказался.

Через несколько минут к нему подошел человек, ответственный за поджигание огня, и попросил прощения. Хупер спросил его, почему он должен простить его, ведь тот не

нанес ему никакой обиды. “О сэр,- сказал, рыдая, тот человек,- меня назначили поджечь

огонь!” Господин Хупер ответил: “Этим ты нисколько не обижаешь меня. Бог простит

тебе твои грехи, иди, исполняй свою работу, а я помолюсь о тебе”.

Его обложили сухой соломой для розжига костра, он взял две вязки соломы, поцеловал их и поместил каждую под свою руку под мешочек с порохом. Затем рукой

указывал, где он хотел, чтобы положили солому вокруг него, а сверху чтобы “обложили

хворостом; также указывал, где не хватало хвороста или соломы. Когда же он остался

удовлетворен тем, как разложили хворост, тогда зажгли огонь.

Из-за сырых дров прошло много времени, пока огонь наконец-то перебросился с

соломы на хворост. В конце концов, пламя вспыхнуло, но это было мрачное холодное

утро, и сильный ветер сбивал пламя с Хупера, поэтому оно так и не прикоснулось к нему.

Вскоре принесли сухого хвороста, так как больше уже не было соломы, и зажгли огонь.

Но пламя только слегка опалило хворост в самом низу и не могло подняться из-за вегра, поэтому оно только обожгло волосы Хупера и вздулась его кожа. В это время Хупер

молился спокойно и тихо, как будто не чувствуя боли: “О Иисус, Сын Давидов, будь

милостив ко мне и прими мою душу”.

Когда огонь, пожравший сухой хворост, снова погас, так и не зажегши сырой

хворост, Хупер потер руками глаза и сказал громким неизмененным голосом: “Ради

Божьей любви, добрые люди, разожги ее для меня большое пламя!” В это время горела

нижняя часть его тела, так как было совсем немного сухого хвороста, который слабо горел

и не мог достичь верхней части тела.

Вскоре принесли больше сухого хвороста, и в третий раз пламя вспыхнуло с гораздо

большей силой, чем в два предыдущих. Пламя охватило мешочки с порохом, но они ему

не помогли, так как не вспыхнули и не ускорили его сожжение из-за сильною вефа, сбрасывавшего с него пламя. Медленно горя, Хупер достаточно громко молился: “Господь

Иисус, будь милостив ко мне. Господь Иисус, будь милостив ко мне. Господь Иисус, прими мою душу”. Это были последние слова, которые он произнес громко.

Но даже когда его уста почернели и язык умолк, губы все так же шевелились в

молитве до тех пор, пока не сморщились и не провалились внутрь. В это время Хупер

начал бить руками по груди или по сердцу, пока одна рука не отпала, другой же рукой он

продолжал бить, в то время как жир, вода и кровь капали с его пальцев. Когда пламя

неожиданно вспыхнуло во всей своей силе, Хупер еще один раз из последних сил ударил

себя по груди, и его рука наткнулась на железный обруч вокруг его талии. В этот же

момент тело повисло на обруче и отдало свой дух.

Хупер пробыл в огне около сорока пяти минут. Хотя он был как агнец, терпеливо

перенося агонию и не двигаясь ни вперед, ни назад, ни в стороны, его агония была бы

невыносимой без благодати Божией, и он умирал так, как ребенок в постели. Теперь он

царствует как благословенный мученик в радости неба, приготовленной для верных во

Христе еще прежде основания мира. За его верность все христиане должны благодарить

Бога.

14. Мученическая смерть доктора Роуланда Тейлора,

приходского священника (1555 г.)

Хедли [или Хедлей] в Суффолке один из первых городов в Англии, где была принята