Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Большая Хета сердится - Бороздин Виктор Петрович - Страница 5


5
Изменить размер шрифта:

— Что, миша, не поддаётся? А ты смелее хватай!

Смелости у Умки было достаточно. Но почему так всё происходит, ему было непонятно. И досадно. Однако он подметил, что от кругляшки тянется тоненькая жилка, и всякий раз, как кругляшке отскочить, жилка натягивается. Он понял: всё дело в этой жилке. Остальное было очень просто.

Он положил на жилку свою тяжёлую лапу, и сразу всё переменилось. Сколько жилка ни дёргалась, ни натягивалась, ничто ей уже не помогало. Кругляшка не двигалась.

— Ух ты, сообразил! Молодец, миша! — восторженно кричали матросы.

Это они дёргали привязанную к банке бечёвку, а сейчас радовались Умкиной победе.

Но как Умка поступит дальше?

Умка старательно облизал кругляшку. Сладость, что была снаружи, кончилась, и — вот беда! — сколько он ни сжимал кругляшку зубами, сколько ни перекидывал её в пасти с одной стороны на другую, кругляшка лишь сминалась и застревала между клыков, а фонтанчики заветной сладости ему в пасть не попадали.

Умка не знал, что на этот раз матросы банку не продырявили, они только для приманки обмазали её сгущённым молоком, и всё.

Умка вконец рассердился. До сих пор всё, что он грыз, поддавалось его зубам, а эта никуда не годная «шкурка» лакомства не желает уступать. Мотнув головой, он выбросил кругляшку на лёд и с такой яростью надавил лапой, что жесть не выдержала, лопнула, и всё содержимое выплеснулось. Ярость Умки сразу прошла, и, хмыкая от удовольствия, он стал слизывать со снега разлившуюся сладость.

— Браво, миша, вот это силушка!

Матросы были в восторге. Звонче всех кричал появившийся откуда-то Детёныш Двулапых, такой же, какого Умка видел давно, когда ещё был медвежонком, и с которым ему так и не удалось тогда покататься с горки на брюхе. От радости Детёныш даже приплясывал.

— Миша, покажи, что ты ещё умеешь. Встань на задние лапы!

Умка не понял, что ему кричат, а на задние лапы встал, потому что всегда это делал, когда был очень доволен.

— Ого, Славка, смотри, слушается тебя! — обрадовались матросы. — Кинь ему сахару.

А Славка уже нашарил в кармане, размахнулся:

— Миша, лови!

К Умке полетел белый снежный кусочек. Но Умка отбил его лапой. Сахар ничем не пахнет, а что он тоже сладкий, Умка не знал. Отбивать лапой ему нравилось, и когда к нему полетели ещё кусочки, он их тоже отбил. Он ждал кругляшку. Но она не падала. Тогда Умке пришло в голову самому забраться к Двулапым за угощением. У птиц ему такое удавалось, он добирался к ним на уступы и вволю лакомился яйцами. Может, и здесь удастся?!

Он прошёлся вдоль «скалы», попробовал вцепиться в неё когтями в одном месте, в другом… Но уцепиться не смог, когти скользили, не оставляя на «скальной» стене даже следов.

Матросы кричали ему:

— Давай, миша, карабкайся к нам! Может, тебе трап спустить?

Умка смущённо отошёл. С достоинством оглядел Двулапых, мол, ладно, сейчас мне «не с лапы» к вам добираться, потом доберусь!

Обман

Далеко он не ушёл. Знал, что вернётся. И без всякого дела бродил по льдам. Столкнул просто так в разводье ледяную глыбу, посмотрел, как она, грохнувшись, взбудоражила воду, спугнул с лёжки песца и для острастки немного погонялся за ним.

Когда Умка вернулся к «скале», где, он был уверен, его ждали Двулапые, раньше его пришёл, вернее, неслышно приполз туман. Белёсый, густой, непроглядный. Он спрятал всё: льды, торосы, «скалу» Двулапых. Умка слышал шаги на уступах, голоса. Совсем близко над ним. Умка пробовал отмахнуться от тумана лапой, но ничего не получилось. Туман, когда хочет, приходит, когда хочет, уходит. А когда уйдёт?.. А Умке некогда ждать, он голоден!

Из-за тумана и Двулапые Умку не видят и не приготовили положенное ему угощение. Сколько Умка ни принюхивается, не чует его.

Умка ещё раз безуспешно попытался вскарабкаться на «скалу». Встал на задние лапы. И рявкнул с досадой: ну, что же вы?! Я пришёл!

Но шаги и голоса на уступах уже стихли. Умка подождал немного и, отойдя, улёгся невдалеке.

Ветер, который всегда куда-то ошалело мчится, толкая и гоня льды, стегая бесконечными каплями дождя или колючками обледенелых снежинок, то ли заблудился в торосах, им же нагромождённых, то ли, зарывшись в снег, заснул. Не было его здесь. А был бы, он бы живо разогнал туман!

Когда Умка открыл глаза, ветер ерошил на нём шерсть, срывал с верхушек торосов снежный настил, и снег, извиваясь струйками, летел вместе с ветром.

Умка встал, как бы винясь перед собой. Тумана-то уже нет! В животе у него урчало.

— Эге-е, миша, приве-е-т! Братва, наш миша идёт!

Матросы уже называли Умку «наш». Умка вполне с этим согласен. Матросы полюбили Умку за милую неуклюжесть, за мирный нрав, за сметливость. Дикий зверь, он не сторонился людей, доверчиво шёл к ним. Ни разу не зарычал, не сделал попытки броситься на кого-нибудь.

Скоро ледокол должен сняться со швартовых и уйти, поэтому матросы особенно сердечно встречали сейчас Умку — знали, что им предстоит разлука.

Возможно, поэтому они и стали прикидывать: что бы такое сделать, чтобы отдалить разлуку? И они придумали нечто хитрое, им казалось, что и Умке их выдумка понравится.

Вокруг приготовленной для Умки кругляшки с лакомством лежала знакомая ему жилка, правда, она была толще, чем прежняя. Жилка не шевелилась, и Умка не обратил на неё внимания. Он перешагнул через неё передними лапами и приступил к делу.

Эх, Умка, Умка, мало, видно, тебя учила мать-медведица, мало трепала за загривок! Ты изменил своей дикой, вольной натуре. Забыл, что ты житель льдов, и, хотя ты здесь, во льдах, самый могучий, всё же должен быть всегда настороже. При солнце и при луне, в пургу и в дождь, и во время пиршества, как сейчас…

Жилка на снегу неожиданно приподнялась. Умка не придал этому значения. Кругляшка со сладостью у него в пасти, жилка, хотя и шевелится, но не пытается её отнять. Чего же ему ещё?!

Обратил Умка внимание на неё, лишь когда она обхватила его кольцом. Он сердито ухнул, с силой выдохнув воздух, повернул голову, щёлкнул зубами, стараясь перекусить эту негодницу. Но не достал. Жилка в ответ лишь крепче обхватила его под лопатками.

Почуяв беду, Умка рванулся. Жилка впилась сильнее. Он рванулся в другую сторону. Ещё… И вдруг почувствовал, что лапы впустую машут по воздуху. Он висит над льдиной! Что же это такое? Что с ним делают? Кто?.. За что?.. Почему?..

Изгибаясь всем телом, Умка рвался, старался побороть захлестнувшую его петлю, рычал, крутил головой. Но ни когти, ни зубы, всегда выручавшие его, не доставали до жилки. Вверху скрипели блоки лебёдки. Стальной трос, наматываясь на барабан, всё выше поднимал Умку.

— Дяденька матрос, не надо, миша не хочет, ему страшно! — закричал вдруг смотревший на всё это сначала с любопытством Славка и бросился к стоявшему у лебёдки матросу. — Не надо!!

Но лебёдка уже подняла Умку, отвела в сторону и опустила на палубу. Не на четыре лапы, а на две, задние.

Почувствовав под лапами твёрдое, Умка стал рваться ещё отчаяннее. Он не мог понять, почему так коварно поступили с ним? Почему жестоко связали путами? Он — властелин этих льдов — доверчиво приходил к Двулапым, они так весело играли с ним. И вот во что обратили их дружбу!..

Умка рычал, скалил клыки, кидался из стороны в сторону, он не мог смириться с пленом. Но петля не отпускала, и он лишь топтался да кружил на одном месте.

Матросы, столпившиеся вокруг, уговаривали Умку:

— Миша, ну чего ты бузишь? Мы не хотели тебя обидеть! Ты же сам просился к нам! Не бойся, у нас тебе будет хорошо.

Но Умка больше не верил их добрым голосам. Ему нужно было освободиться от ненавистной петли. Он не хотел быть на их скале, хотя раньше и пробовал сам забраться сюда. Но одно дело — сам, а другое — поневоле…

Двулапые — вот они, рядом, он почти достаёт их лапой. Они по-прежнему с виду беззащитны и слабы, но только с виду… На самом деле они сильны и коварны. И Умка вдруг понял: обладай он даже во много раз большей силой, ему всё равно не одолеть Двулапых, этой держащей его петли, не сорваться с привязи…