Все красное или преступления в Аллероде - Хмелевская Иоанна - Страница 22

– Хочешь, пройдемся по Строету до Центрального вокзала? – предложила Эва. – Посмотрим на витрины магазинов. Я не была тут целую вечность.

Мне лично Центральный вокзал был ни к чему, намного удобнее ехать в Аллерод с Эстерпорта, а витрины я внимательно изучила не далее как позавчера, однако с Эвой сейчас расставаться было не в моих интересах. Надо попытаться выяснить, кем был красавец брюнет.

При виде тряпок у Эвы сразу же поднялось настроение.

– Нет, ты посмотри на эту юбку! Прелесть, правда? А вон те зеленые туфли просто очаровательны! Обожаю зеленую замшу.

Поскольку дипломатия никогда не была моей сильной стороной, я задала вопрос в лоб:

– Что это за тип?

– Какой тип? – с деланным равнодушием спросила Эва, оторвавшись от созерцания зеленых туфель и сразу теряя весь энтузиазм.

– Ну, тот брюнет в красной рубахе, который на выставке хотел к нам подойти.

Эва молча рассматривала со вкусом подобранные комплекты туфель, сумок и перчаток.

– Мне не хочется признаваться, – с трудом произнесла она, оторвавшись от кожгалантереи и двинувшись дальше, – но тебе, так и быть, скажу. Это моя прежняя большая любовь. Только никому не говори.

Просьба никому не говорить по понятным причинам привела меня в замешательство, хотя к этой манере Эвы мне уже следовало бы и привыкнуть. Помню, сколько натерпелись мы с Алицией, когда она держала втайне свой брак с Роем, раскрыв тайну лишь мне и Алиции, причем каждой из нас отдельно и с каждой взяв слово абсолютно никому не говорить. Восемь долгих месяцев мы испытывали адские муки, сплетничая о Рое с Эвой и всеми силами стараясь не проболтаться друг дружке. И вот, наконец, не выдержав, я тогда позвонила Эве и спросила, как долго она еще намерена держать свой брак втайне и нельзя ли сказать о нем хотя бы Алиции. В ответ Эва преспокойненько заявила, что Алиция знает о нем столько же времени, сколько и я, а она, мол, хотела только проверить, правду ли о нас говорят, будто мы умеем хранить тайну. Меня чуть кондрашка не хватила!

А теперь, когда в деле замешано преступление, я опять никому не имею права сказать?!

Эву же как будто прорвало. Не ожидая моего ответа, она заговорила без остановки, нервно теребя перчатки:

– Я знала, что он в Копенгагене. С ним меня уже давно ничто не связывает. А тогда я была молода, глупа и безумно влюблена. Порвала с ним раз и навсегда, больше мы не встречались. А теперь я тем более не хочу его видеть. Из-за Роя. Считаю, что видеться с ним теперь глупо и вообще… неприлично. Рой о нем ничего не знает. Когда я его неожиданно увидела на выставке, то просто растерялась. Сделала вид, что его не знаю. Не желаю его знать!

Я молчала, не зная, как реагировать. К нежным чувствам, учитывая личные обстоятельства, я всегда относилась с пониманием и неплохо в них разбиралась, так что Эва совершенно напрасно пыталась меня убедить, будто не испытывает к бывшему возлюбленному совсем никаких чувств, будто он ей совершенно безразличен, будто она вообще забыла о его существовании. Поведение Эвы при встрече с черным красавцем, равно как и выражение ее лица могли свидетельствовать о чем угодно, но только не о равнодушии.

– Как его зовут? – осторожно поинтересовалась я.

– Джузеппе, – с тяжким вздохом ответила Эва. – Джузеппе Грассани. Он итальянец.

– А где живет?

– Не знаю. Тогда жил в Марселе, там и расцвела наша любовь. Но из Марселя он уехал сразу же после того, как мы расстались, и где теперь живет – не знаю…

Всю дорогу до Центрального вокзала я ломала голову над возникшей проблемой и даже не заметила, как спустилась по лестнице и села в поезд. Спохватилась, лишь проехав несколько станций, – ведь еду без билета, так сказать, зайцем. Сразу же позабыв о проблеме, я принялась нервничать по этому поводу – на каждой станции мог войти контролер. Издергавшись вконец, я сообразила-таки, что появление контролера означало бы всего-навсего утрату 25 крон, а это отнюдь не стоит загубленных нервов. На последнем отрезке пути, между Биркеродом и Аллеродом, я наконец приняла решение: о встрече с черным Джузеппе в красной рубашке скажу, а о связи его с Эвой умолчу.

Не исключено, что, приехав домой, я бы нарушила свое решение и сказала больше того, чем собиралась, но… Обстановка в доме вообще исключала всякие разговоры. Датские родственники Алиции, которые до сих пор тактично держались в стороне, пришли к выводу, что теперь правила приличия позволяют им нанести визит родственнице, на которую свалилось столько несчастий. Родственники не сговаривались, но как-то так получилось, что заявились все сразу. Оно бы ладно, да вот только не следовало бы им вообще являться в этот дом…

Стараясь скрыть обуревавшее ее беспокойство, Алиция подавала на стол кофе, сливки, марципаны и сдобное печенье. Павел в дальней комнате предварительно тщательно рассматривал угощение через мою лупу. Совершенно не скрывая своих чувств, Зося громким шепотом протестовала против возложения на нее ответственности за жизнь и здоровье стольких ни в чем не повинных людей. Ни в чем не повинные гости же, не подозревая, какой опасности подвергаются, в вежливой и тактичной форме выражали Алиции свое сочувствие, издавая сдержанные крики ужаса.

Бедная Зося очень обрадовалась моему приходу.

– Что делать, ума не приложу! – в ужасе зашептала она мне. – Алиция, видно, совсем спятила, смотри, она разливает им коньяк, который не допили Владя с Марианной.

– Да ведь в коньяке яда не было, полиция проверяла.

– Могли досыпать после, бутылка-то не закупорена. Еще не хватает, чтобы тут окочурились и все Алицины родственники!

– Ты совершенно права, будет гораздо лучше, если они это сделают у себя дома.

– Перестань, я серьезно…

– Да ты не волнуйся, они выглядят совершенно здоровыми, – успокаивала я Зосю, разглядывая туземцев. – К тому же ты знаешь, какой невезучий наш убийца…

– Когда-то же ему может и повезти! Гости заняли все кресла и диван. Пришли оба брата Торкиля Енс и Оле с женами, его двоюродная сестра Карин, кузина Грета и племянник Торстен. Последний был единственным из гостей, кто понимал всю серьезность происходящего. Остальные, похоже, воспринимали трагические события в доме Алиции как увлекательнейшее повествование о потрясающе интересных, хотя и несколько шокирующих обычаях, бытующих среди поляков.

Гости засиделись с Алицией допоздна, так что у меня было время поразмыслить. Когда они, живые и здоровые, покинули дом, я перехватила Павла на полпути в ванную и затащила его в кухню.

– Послушай, ты опознаешь того типа, которого видел с Эдиком?

– Какого типа?

– Ну, черного парня в красной рубашке, он еще хотел проехаться с Эдиком в угольном фургоне.

– Ясно, опознаю! Я за ними довольно долго наблюдал.

– А что, он у тебя под рукой? – поинтересовалась Алиция, отодвинув Павла от дверцы холодильника, чтобы спрятать в него масло.

– Не совсем. Павел, опиши того парня подробно.

– Черный, – начал Павел, навалившись на мойку. – Брюнет, значит. Такой, из южных народов, с носом. Волосы кудрявые, не длинные, не короткие, морда смуглая. Высокий. Не толстый и не тощий, средний. Вроде красивый, я там не разбираюсь, матери такие мужики нравятся.

– Это какие же мне мужики нравятся? – подозрительно спросила Зося, входя с грязной посудой на подносе и отодвигая Павла от мойки.

Хотя кухня Алиции была очень уютна и рационально оборудована, ее размеры оставляли желать большего. Павел умудрился втиснуться в пространство между мойкой и холодильником.

– Такие, как тот парень, которого я видел тогда с Эдиком.

– Мне бы не хотелось показаться негостеприимной, но неужели вам всем надо обязательно торчать в кухне? – спросила Алиция и вытеснила Павла, чтобы положить на полку банку с кофе и остатки печенья. – Ведь есть же в доме и другие помещения.

– Это не мне такие нравятся, а Алиции. Павел, ради бога, убирайся отсюда. И ты тоже, Иоанна.

– Я лично шел в ванную, – обиделся Павел.