Чучело (с илл.) - Железников Владимир Карпович - Страница 19

«Миронова, полегче на поворотах», – заступился за меня Васильев.

– Ну а Димка-то что? – почти крикнул Николай Николаевич.

– Димка?… Ничего. Он успокаивался – это было видно. Правда, когда Железная Кнопка сказала мне, что я подлиза и предатель, то он быстро отвернулся от меня, чтобы я не перехватила его взгляд. А в это время Маргарита снова замахала нам рукой. И Шмакова тогда сказала:

«Ребята! – заорал как безумный Рыжий. – Это она нас зовет!.. Она передумала!»

Их как ветром сдуло – они забыли и про меня, и про бойкот, и про Димку!.. Мы с Димкой остались вдвоем.

Тебе нравится «Уснувший мальчик»? – спросила Ленка дедушку и быстро, не ожидая ответа Николая Николаевича, добавила: – Ты не отвечай. Не надо… А мне он очень нравится. Он на Димку похож. Только у «Уснувшего мальчика» улыбка испуганная, а у Димки надменная. А это большая разница. Раньше я этого не понимала. А теперь поняла, что я люблю испуганных людей. Ну, они вроде бы какие-то не такие, у них есть испуг за других.

Ленка посмотрела на Николая Николаевича и застенчиво улыбнулась:

– Ты мне тоже поэтому нравишься… А когда мы остались вдвоем в классе, то Димка стал вылитый «Уснувший мальчик», потому что он потерял свою надменность. Он так посмотрел на меня, как никогда. Грустно-грустно. По-моему, он хотел сказать мне что-то особенное, важное. Нет, не только то, что он всех выдал Маргарите, а что-то еще…

Если бы я, дура, не рассмеялась, то он бы сказал. Видно было, что у него эти слова были на кончике языка. И все могло бы быть иначе. А я захохотала. Представляешь?… Дура!

Ну, он и бросился от меня бежать. А я за ним. Прыгала через две ступеньки, когда неслась по лестнице, и мне было весело-весело… В последний раз было весело.

Ленка вновь замолчала. Лицо у нее изменилось. Для Николая Николаевича оно уже давно было открытой книгой. Когда он замечал, как горько опускались у нее уголки губ, то знал: она вспоминала что-то печальное.

– Дедушка, неужели мне больше никогда не будет весело? – спросила Ленка. – Неужели жизнь прошла?

– Что ты!.. Что ты!.. – испугался Николай Николаевич. – Опомнись, Елена!.. Задумайся над смыслом своих слов. Мне скоро семьдесят, а я еще надеюсь, у меня есть еще многочисленные планы… – Он говорил невпопад. – То ли еще было в твоей жизни. Вот слушай! Однажды… Ты тогда единственный раз приехала ко мне в гости, мама тебя привезла. Конечно, ты ничего не помнишь: маленькая была. И вот однажды ты исчезла из дома. Паника поднялась – пропала девка!.. Я тебя нашел около «Уснувшего мальчика». Ты ему одежду принесла. Ждала, когда он проснется, и хотела, чтобы он оделся и ушел с тобой. Ты все ждала, ждала, когда же он проснется!.. Я тебе говорю: пора домой. А ты как стала реветь: хочу, чтобы он проснулся, и баста!.. Еле унес тебя.

Ленка сидела на диване, свернувшись калачиком. Ее колени упирались в бок Николая Николаевича, и тот почувствовал, как Ленку бьет мелкий озноб.

– Ты не заболела? – спросил он. – Дрожишь.

Николай Николаевич вышел из комнаты и вернулся с одеялом – накрыл Ленку.

«Как ее круто завернуло», – подумал он.

Глава восьмая

– Ну, в общем, когда мы выскочили с Димкой в школьный двор, – продолжала Ленка, – то сразу стало понятно, что ничего Маргарита не передумала и ни в какую Москву мы не едем.

Во дворе был настоящий праздник. Галдеж. Ничего нельзя было разобрать. Ну просто стая грачей перед отлетом в южные страны. Все кричали, перебивая друг друга, пели, танцевали.

Автобусы тарахтели, родители совали своим любимым детям пироги и яблоки, как будто провожали их на месяц, а не на несколько дней.

А наш шестой молча сбился в кучу. Он был как застывший ледник в этом разбушевавшемся море.

Мы с Димкой прибились к ребятам.

А тут из школы вышли учителя, которые провожали Маргариту на свадьбу. Они что-то говорили ей, и до нас долетали их голоса:

Маргарита смеялась, прощаясь с учителями, обнималась, целовалась и вдруг… заметила свой любимый шестой! Улыбка слетела с ее губ, ну точно вспомнила что-то неприятное. И она направилась в нашу сторону.

«Маргарита Ивановна! – закричали ей вслед. – Куда же вы?… Мы уезжаем!»

«Сейчас!.. – Она старалась перекричать шум моторов и рокот толпы. – Подождите!»

Маргарита торопливо приближалась к нам, перебрасывая большой букет цветов из одной руки в другую. Пальто нараспашку, чтобы всем было видно ее красивое платье.

«Маргарита Ивановна! – рявкнула какая-то учительница в мегафон. – Опоздаете на свадьбу!»

Все стали смотреть на Маргариту, толпа на секунду затихла, а она смущенно отмахнулась и спросила у нас:

«С бойкотом? – переспросила находчивая Железная Кнопка. – Ах, с бойкотом…» Она выразительно посмотрела на меня: только попробуй, мол, сознайся, несчастное чучело.

«Ой, Маргарита Ивановна, – вмешалась Шмакова, – вы платье испачкали».

Маргарита заволновалась и стала искать, где она испачкала платье.

«Вот. – Шмакова показала ей пятно на груди. – Жалко. Такое красивое!»

«Мар-га-ри-та Ива-нов-на!.. Мы уез-жа-ем!» – кричали учителя.

Все уже сидели в автобусах и смотрели на нас и на Маргариту. А Маргарита отдала Шмаковой цветы и терла носовым платком пятно и разговаривала с нами.

«Я не тебя, – говорит, – Миронова, спрашиваю, а Бессольцеву. Ну, Бессольцева, рассказывай, за что тебе объявили бойкот?»

Я не ответила, потому что поняла, что Маргарита тут же забыла про меня – она стояла вроде бы с нами, а на самом деле уже катила в автобусе в Москву к своему жениху. А может, уже видела себя в Москве, как она приехала, как ее встретил жених и они схватились за ручки и побежали во Дворец бракосочетания. Нет, я ее не осуждала, у нее было такое радостное и счастливое лицо, что мне самой весело стало.

«И где меня угораздило посадить пятно?» – сказала Маргарита, продолжая тереть его носовым платком.

«Может быть, это торт?» – ехидно вставила Шмакова.

«Торт? – переспросила Маргарита. – Тогда пропало платье. – Она вспомнила про меня: – Ну, отвечай же, Бессольцева!»

Лохматый прижал мне кулак к ребрам, чтобы держать в страхе. А мне от этого стало смешно – я щекотки боюсь.

«Это мы играем», – выдавила я, задыхаясь от смеха.

«Ну вроде как в „замри“, – пояснил Васильев.

„А чего ты смеешься, Бессольцева? – строго сказала Маргарита. – По-моему, у тебя для этого нет никаких оснований“.

„Я щекотки боюсь“, – объяснила я.

„Щекотки? – Маргарита сделала круглые глаза. – А кто тебя щекочет? Что за ерунда?…“

Ну, тут Маргарита психанула:

„Что за дурацкие ответы! Совсем вы распустились!.. Вот я приеду – возьмусь за вас! – Она выхватила цветы у Шмаковой. – Обязательно возьмусь!“ – И убежала.

Автобусы медленно и плавно проплыли мимо нас. Кто-то помахал нам рукой, кто-то состроил ехидную рожу, и еще мы увидели, как улыбающаяся Маргарита устраивалась на переднем сиденье с цветами.

Двор сразу опустел. Только что он казался тесным и маленьким, а теперь сразу стал большим. Все уехали, а мы остались вместе с малышами из младших классов.

До сих пор я не понимала, просто не думала про это, что все уезжают, а мы остаемся, и виновата в этом вроде бы я. А теперь подумала.

В это время весь наш класс понуро поплелся обратно в школу за чемоданами, а компания Мироновой окружила нас. И у всех были одинаковые глаза: злые, колючие, чужие – все они были против меня!

Может, я впервые вздрогнула… Страшно, когда один против всех, даже если ты прав.