Отроки до потопа - Раин Олег - Страница 10

Привстав со стула, Верка лупила сидящего впереди Васену стопкой учебников. На нее пялились, потому что при каждом замахе оголялся пуп с золотым колечком. Этим проколотым пупком Верка еще в прошлом году изумила сверстников, а теперь к колечку еще и пару булавок добавила. Короче, полная красота! Пользуясь моментом, Рафик что-то сыпал красавице под задницу — то ли кнопки, то ли какой-то краситель. Светка Полетаева аккуратно накручивала на палец свои разноцветные пряди и широко зевала. Сидящая рядом с ней Танька покачивала плечиком с пестрым тату, косилась в сторону буянов и интеллигентно хихикала. Только Анжелка оставалась на высоте. По крайней мере, по мнению Сереги. Она невозмутимо подрисовывала губы и глядела в «свет мой зеркальце», точно в телевизор, демонстрирующий очередной сериал.

Серега повернул голову. Пейзаж слева мало чем отличался от пейзажа справа. Все та же тупая развлекуха. Как всегда. Скрутив лист трубкой, Вадим целил в Тараса Кареева, и Тарасик неловко заламывал худые руки, пытаясь прикрыть от жеваных пуль свой гениальный затылок. Главное же действо творилось, как и положено, на авансцене. Перед классной доской, точно на фоне кулис, Шама, никогда не слышавший про Отелло успешно справлялся с ролью ревнивца. Проще говоря, продолжал тузить и душить Маратика. Марат хрипел и ругался, а бедный Федюня, метался туда-сюда, силясь унять бурю. Ничего, конечно, у него не получалось. Как все интеллигенты в третьем поколении, он напрочь забыл о своих корнях, веруя в силу пряника и абсолютно не понимая прелести кнута. Серега его искренне жалел. Он-то о мире знал раз в сто или тысячу меньше учителя, однако не сомневался, что Федюня — устаревший продукт своей эпохи — что-то вроде зуба мудрости. Конечно, говорил историк грамотно — почти так же, как Сэм, но разницу ощущали все. Один мог разговаривать разве что с забором, второй запросто разжигал мини-революции, провоцировал дуэли и стравливал народы. Впрочем, ничего иного от школы Серега не ждал. Да и что страшного в том, если ученики малость подушат друг друга, немного порычат, походят на головах? В конце концов, звонок будет все так же трескуч, потолки не обвалятся, школа устоит и выдержит. Для чего еще ее строили, как не для ора в миллион децибел, варварских нашествий и рыцарских ристалищ?

Вернувшись взглядом к Анжелке, Серега мечтательно улыбнулся. Дирижабль, на который он мысленно ее усадил, уже трещал по швам и полыхал пламенем. Парашютов, конечно, не было, Анжелка плакала, и по бархатным ее щечкам текла тушь. Обреченная на гибель красавица смотрелась в зеркальце и рыдала еще более безутешно. Последний из уцелевших пилотов (им, разумеется, был Серега) мужественно разгонял винт. Голыми кровоточащими руками. Винт со скрипом набирал обороты, Серега хрипел, дирижабль тащился едва-едва. Но надо было дотянуть самую малость — до речки, до стога сена — короче, чего-нибудь спасительного. Серега знал, что дотянет. Главное, чтобы Анжелка держалась за него покрепче. А уж тогда… Тогда даже фиг с ней — с речкой, можно было и разбиваться. В лепешку и в блин — только чтоб обязательно вдвоем…

Глава 5

Если говорить о пестроте и пахучести, то дети, конечно же, цветы жизни. Потому что пахнут табаком, духами, лаком для волос, коноплей и тысячей разных несуразностей. Потому что ежедневно пачкаются и красят волосы, жуют жвачку, чеснок и конфеты. Наконец, просто потому что разные от природы. Однако цветочной тишины от детишек вы не дождетесь. Как говорится, где сядешь, там и слезешь. И тот, кто не глохнет сразу, постепенно привыкает. Организм изобретает свои естественные беруши, которые приучают к мысли, что весь этот гундеж с визгом и полуматом, с почти рэповым припевоном «сам баран» — как раз и есть нормальный звуковой фон, милая сердцу зоопарковая тишина. И если школьные переменки созданы для того, чтобы клубить, то их школьная клумба традиций не нарушала, клубя и чадя вовсю — сигаретным дымом, разномастным говорком, анекдотами.

То есть три урока они честно отсидели от звонка до звонка, но к третьей перемене, самой длинной и потому особо приятной, начинало свербеть у всех поголовно. Ничего удивительного, что через черный ход народ потянулся на улицу. А точнее — на заветный пятачок у гаражей, расположенный в аккурат напротив глухой стены спортивного пристроя.

В незапамятные времена здесь красовалась спортплощадка, но гаражи, точно стая пираний, постепенно взяли ее в кольцо, а после сглодали до крохотной полянки. Именно на этом обглодыше, как у водопоя в жару, между учениками соблюдалось негласное перемирие. Недаром на изъеденной ржавыми оспинами спине большущего гаража кто-то намалевал надпись: «Куряги всех стран, соединяйтесь». Вот и соединялись «куряги» — старшаки, средний возраст и совсем мелкие пацанята.

Кучковались, само собой, отдельными муравейниками. Старшаки располагались на лобном месте около ржавого столба с баскетбольным кольцом наверху, «мидл классы», включая девчонок, топтались у гаражей, салажня пристраивалась, где придется, порой прячась совсем уж в тесных межгаражных закутках. Сэм со своей свитой забредал за гаражи редко, но ради первого сентября также соизволил явиться. Стоял он, конечно, чуть наособицу — в компании Митька и своих верных горилл — Макса и Алика. Насмешливо поглядывая на собравшихся, держал в зубах настоящую с золотым обрезом сигару — что характерно, не зажженную. Серега вообще никогда не видел его курящим, хотя покрасоваться с трубкой или дорогущими сигарами Сэм, безусловно, любил. Конечно, на имидж работал, козлик! И пиджачок английский чуть распахнул, чтобы все видели краешек кобуры и черную ребристую рукоять. Опять что-нибудь компактное и мощное — либо газовик, либо пневматика. Понятно, что народ глотал слюнки, — все знали: счастливцам и особо приближенным Сэм дает порой пострелять.

Неподалеку от Сэма расположилась крабовская шпана. Эти сидели, понятно, на корточках, смолили коноплю и табачок попроще. Тоже по-своему форсили, округляя рты, выдувая ровные фиолетовые кольца. Однако трещали языками меньше прочих, цепко приглядываясь к окружающим, изредка обмениваясь скупыми замечаниями. Миша Крабов, коренастый и коротко стриженный, сидел в центре, остальные вокруг — все равно как семейка маслят возле своего пахана. В другом месте подобное соседство мало кому бы понравилось, но здесь соблюдались свои неписанные правила. На пятачке можно было запускать ракеты, испытывать пугачи и смолить косяки, но только не драться. Даже борзых малолеток из первых-вторых классов, забегавших стрельнуть курева, отсюда особо не гнали. Напротив отечески поучали, угощая сигаретками полегче, советуя не вытягивать табачок до фильтра. Впрочем, иной раз давали и пинкаря, памятуя о том, что детям до восьми никотин в общем-то вреден…

— Фитюли подорожали, — делился рыночными новостями Кокер. — Конкретный такой скачок! Вся надежда теперь на Рафика.

— А чё Рафик-то?

— Он к родне летом мотался, конопли привез целый рюкзак. Своим обещал скидочку.

— Чур, я первый! — забил очередь Маратик. — Где он, кстати?

— В туалете, небось, оттягивается. Кому делиться-то охота!

— Куркуль, блин!

— Зато Кентукки сегодня добрый. Каждая вторая доза — бесплатно! Типа, первое сентября.

— А чего ему не быть добрым, у него прибыль стабильная. Уже на «феррари» прикатил! Сам сегодня видел.

— Какая модель?

— Вроде шестьсот двенадцатая.

— Да ты гонишь! Знаешь, сколько такая модель тянет? За миллион баксов!

— Ну, может, попроще что…

— Фига ли попроще? Купил и оттюнинговал под серебро. А чего? Ему Маринад каждый день бабло пачками таскает! А таких Маринадов у него, знаешь, сколько! Может, по сотне рыл в каждом районе.

— Скажешь тоже, — по сотне…

— Да какая, фиг, разница? Главное, цены у них конкретно подросли. Вспомните, сколько в прошлом году было и сколько сейчас.

— Цены вообще ползут. На хлеб, на бензин. Шнурки вон ругаются, пенсионеров жалеют.

— Чё ты хочешь, они везде ползут.