Лоцман - Купер Джеймс Фенимор - Страница 83

- Да, это простая точка зрения, которую легко оправдать, - с видимым безразличием подтвердил лоцман. - Однако король Георг может обойтись безболезненно без части своих слуг - список его жалких фаворитов так длинен!

- В аббатстве последнее время жил некий Диллон, который недавно таинственно исчез, - сказала Элис. - Вернее, он был взят в плен твоими товарищами. Ты слышал о нем, Джон?

- Я слышал об одном негодяе, который носил это имя, но мы никогда не встречались… Элис, если небу угодно, чтобы это свидание наше было последним…

- Он был в плену на «Ариэле», - продолжала она, по-прежнему не считаясь с напускным равнодушием собеседника, - и, когда его отпустили под честное слово в аббатство Святой Руфи, он забыл о своем обещании и нарушил его самым бессовестным образом. Вместо того чтобы совершить обмен, который был условием его освобождения, он замыслил измену против тех, кто взял его в плен. Это была самая гнусная измена! Ибо к нему относились великодушно, и он наверняка получил бы свободу.

- Он был самым подлым негодяем! Но, Элис…

- Выслушайте меня, Джон! - настаивала она, как бы подстрекаемая еще больше его безразличием. - Я не хочу говорить слишком строго о преступлениях Диллона, потому что его уже нет в живых. Одну часть его плана, должно быть, постигла неудача, ибо он собирался уничтожить ту шхуну, которую вы называете «Ариэлем», и взять в плен молодого Барнстейбла.

Из этого у него ничего не вышло! Барнстейбл спасся, «Ариэль» же погиб от десницы более мощной, чем любая другая на свете. «Ариэль» потерпел крушение.

- Значит, фрегат остался единственным средством вашего спасения. Спеши, Джон, оставь свой гордый и беспечный вид, ибо еще настанет час, когда все твое мужество не поможет тебе против махинаций тайных врагов! Этот Диллон дал знать в ближайший порт о появлении ваших судов, чтобы оттуда выслали эскадру для преграждения вам отступления…

По мере того как она продолжала, лоцман утратил свою наигранную беспечность и при тусклом свете звезд пытался по лицу ее угадать смысл еще не досказанных ею слов.

- Откуда тебе это известно, Элис? - быстро спросил он. - И какие суда он назвал?

- Я невольно подслушала разговор, и… Я не знаю, Джон, могу ли я забыть свой долг по отношению к королю… Но нельзя требовать от слабой женщины, встретившей человека, к которому она когда-то питала склонность, чтобы она молчала, когда одно сказанное вовремя слово может избавить его от опасности!

- «Когда-то питала склонность»! Так ли это, Элис? - спросил лоцман с отсутствующим видом. - Но, может быть, ты что-нибудь слышала о величине этих судов? Может быть, тебе известны их имена? Назови мне их, и первый лорд вашего британского адмиралтейства не даст такого точного отчета об их вооружении, какое могу дать я, заглянув в мой собственный список.

- Я слышала их названия, - с нежной грустью сказала Элис, - но имя человека, который мне до сих пор дорог, звучало в моей душе, и я не могла их запомнить.

- Ты та же славная Элис, которую я когда-то знал! Значит, они говорили обо мне? Что же было сказано о Пирате? Нанесла ли его рука удар, который заставил их дрожать в своем аббатстве? Не называли ли они его трусом, дитя?

- Они говорили о тебе в таких выражениях, что их слова причинили боль моему сердцу. Ибо легко забыть прошедшие годы, но нелегко забыть чувства, волновавшие человека в юности!

- Да, отрадно знать, что, несмотря на все громкие насмешки, подлые рабы трепещут при моем имени в своих тайных убежищах! - воскликнул лоцман, снова принимаясь быстро шагать взад и вперед. - Вот что значит выделяться из толпы и быть первым среди людей твоего призвания! Я еще надеюсь дожить до того дня, когда сам Георг Третий будет трепетать при имени моем в стенах своего дворца!

Элис Данскомб слушала его в глубоком и грустном молчании. Она поняла, что последнее звено в цепи их взаимной привязанности порвалось и что слабость, невольно овладевшая ею, не встретила в нем никаких ответных чувств. На мгновение Элис опустила голову на грудь, но тотчас же встала и с обычной мягкостью обратилась к лоцману, говоря теперь уже более спокойным тоном:

- Я сказала все, что тебе полезно было бы знать. А теперь нам пора расстаться.

- Что? Так скоро? - удивился он, вздрогнув и взяв ее за руку. - Но это слишком короткое свидание, Элис, перед столь долгой разлукой!

- Короткое или долгое, все равно оно должно было окончиться, - ответила она. - Твои товарищи, наверное, уже готовы к отплытию, да и тебе, я думаю, совсем не хочется остаться здесь на берегу. Если ты снова посетишь Англию, надеюсь, ты вернешься сюда с иными чувствами к своему отечеству. Желаю тебе счастья, Джон, и да благословит тебя бог в милосердии своем!

- Я хочу лишь, чтобы ты молилась за меня! Однако ночь темна, и я провожу тебя до аббатства.

- Не нужно, - с женской сдержанностью ответила она. - Невинный бывает так же неустрашим, как самый храбрый воин. А здесь и бояться нечего. Я пойду по тропинке, которая минует дорогу, занятую вашими солдатами, где я не встречу никого, кроме того, кто всегда готов защищать беззащитных. Еще раз говорю тебе, Джон: прощай! - Голос ее дрогнул, когда она продолжала: - Ты разделишь судьбу всех людей, и к тебе придут минуты заботы и слабости. В такие минуты вспомни о тех, кого покинул на этом ненавистном тебе острове, и, возможно, среди них ты вспомнишь женщину, которая искренне желала тебе благополучия.

- Да будет с тобой бог, Элис! - сказал он, тронутый ее волнением и забыв на миг свои честолюбивые мечты. - Но я не решаюсь отпустить тебя одну…

- Здесь мы расстанемся, Джон, - твердо сказала она, - и навсегда! Это будет лучше для нас обоих, ибо, боюсь, у нас слишком мало общего.

Она тихо отняла свою руку, которую он продолжал держать, и, еще раз прошептав: «Прощай», - повернулась и медленными шагами направилась в сторону аббатства.

Первым побуждением лоцмана было последовать за ней, чтобы ее проводить, но в этот миг на скалах раздались воинственные звуки барабана, а на берегу пронзительно засвистала боцманская дудка, извещая солдат и матросов о том, что отваливает последняя шлюпка.

Услышав сигнал сбора, этот своеобразный человек, который давно научился подавлять в груди свои бурные чувства ради призрачных честолюбивых надежд, отчасти питаемых гневом и презрением, в задумчивости направился к берегу. По дороге он встретил солдат Борроуклифа. Обезоруженные, но свободные, они мирно возвращались к себе в казармы. К счастью для этих людей, лоцман был слишком поглощен своими мыслями, чтобы обратить внимание на этот акт великодушия Гриффита, и очнулся лишь тогда, когда ему заступили дорогу и слегка хлопнули по плечу. Он поднял глаза и увидел перед собой Борроуклифа.

- События нынешней ночи, сэр, свидетельствуют о том, что вы не тот, за кого вас можно принять, - заявил капитан. - По-видимому, вы у мятежников адмирал или генерал. Это мне неясно, так как право командования довольно странным образом оспаривалось среди вас. Но, кому бы ни принадлежало высшее командование, я осмелюсь шепнуть вам на ухо, что вы поступили со мной низко. Да, повторяю, вся ваша компания поступила со мной чрезвычайно низко, а вы - в особенности!

Лоцман изумился, услышав эту странную речь, произнесенную с горечью человека, потерпевшего крушение всех надежд. Но он только махнул капитану рукой, чтобы тот уходил, а сам направился дальше.

- По-видимому, вы не совсем поняли меня, - упрямо продолжал офицер. - Послушайте, сэр, вы поступили со мной низко! Неужели вы думаете, что я стал бы говорить это джентльмену, не имея в виду предоставить ему возможность излить свой гнев?

В руках у Борроуклифа было два пистолета: один он держал за рукоятку, а другой - за дуло. Офицеру даже показалось, что при виде их лоцман ускорил шаги. Глядя ему вслед, капитан бормотал про себя:

- Ну конечно, он всего лишь лоцман! Настоящий джентльмен тотчас понял бы столь прозрачный намек… А! Вот идет отряд моего достойного друга, который умеет отличать южную мадеру от вина, изготовленного на севере. У него и глотка настоящего джентльмена. Посмотрим, как он проглотит тонкое напоминание о его проступках!