От шнурков до сердечка (сборник) - Клюев Евгений Васильевич - Страница 8

– А можно нам в подзорную трубу посмотреть?

– Да смотрите сколько хотите!

Что уж всем этим соседским детям сквозь Подзорную Трубу высмотреть удавалось – сказать не берусь, но не раз бывало, что рука с зажатым в ней дорогим инструментом начинала безжизненно падать – того и гляди инструмент-то уронит… ну, подхватывали, конечно, беднягу в последний момент, а Подзорную Трубу назад забирали.

То ли от этого, то ли от чего другого, но постепенно выходила из строя Подзорная Труба – и с каждым днём делалось всё труднее и труднее рассмотреть сквозь неё что бы то ни было. Очертания пиратского брига расплывались, ухмылка однорукого капитана становилась почти неразличима… а скоро и вовсе лица стало не разглядеть. Сколько ни вглядывайся в туманные контуры – проку никакого…

– Что-то случилось с Подзорной Трубой, – задумчиво сказал однажды Морской Волчонок.

– Наверное, с памятью у неё нелады… уж больно она древняя, – ответили ему.

«С пааамятью! – ворчала про себя Подзорная Труба. – С памятью у меня получше, чем у вас у всех, будет. Умные вроде люди, а того понять не можете, что прошлое-то с каждым днем всё отодвигается и отодвигается! И чем дальше отодвигается, тем хуже его видно… Сила же моих стёкол, между тем, совсем не увеличивается: какая с самого начала была, такая и осталась. Чего же вы, дорогие мои, хотите?».

Соседские дети, конечно, по привычке ещё прибегали в Подзорную Трубу посмотреть… да ненадолго. Покрутят её, покрутят перед глазами минуту-другую – и на стол кладут: спасибо, дескать, и всего хорошего… мы как-нибудь, дескать, ещё заглянем! И заглядывали, конечно, причём каждый день заглядывали, только Подзорной Трубой совсем не интересовались.

– Не хотите ли, дети, в подзорную трубу посмотреть?

– Нет-нет, спасибо, мы уже смотрели…

А ведь не только не смотрели в Подзорную Трубу, но даже и не касались её… да оно и понятно: на что она, если в ней больше не видно ничего?

В конце концов – из жалости к Подзорной Трубе – решено было вызывать Подзорных Дел Мастера.

Подзорных Дел Мастер прибыл сразу же – в белом фургоне с красными буквами: фургон очень напоминал «Скорую помощь».

– Проходите, пожалуйста, в гостиную, доктор… – растерянно пригласили его.

А у него удивления – нив одном глазу: словно привык к тому, что его доктором называют…

В гостиной Подзорных Дел Мастер из саквояжа какой-то белый рулон выхватил, раскрутил его, на стену повесил и принялся расстояние от него в шагах отмерять!

Потом посадил Подзорную Трубу на стул – шагах в пяти от стены, на которой плакат повесил, – и давай вопросы задавать: это какая буква, а эта какая, а та… Подзорная Труба даже обиделась в конце концов!

– Да что ж такое-то! – сказала. – Неужели Вы, Подзорных Дел Мастер, думаете, что я неграмотная?

Но Подзорных Дел Мастер с ней даже и разговаривать не стал – только вмиг рецепт выписал и распорядился:

– Бегите в ближайшую «Оптику» и закажите вашей Подзорной Трубе очки: у неё от старости зрение ухудшается. Но это не страшно: с возрастом так со всеми бывает – и очки в подобных случаях очень помогают.

Тут уж Подзорная Труба просто возмутилась.

– Знаете что, глубокоуважаемый Подзорных Дел Мастер, – воскликнула она, – никакой Вы не Подзорных Дел Мастер, а настоящий шарлатан!

В ответ на это Подзорных Дел Мастер растерялся, словно его за руку поймали, начал плакать и признался, что он действительно не Подзорных Дел Мастер, а пекарь с ближайшего хлебозавода, который нарочно себя за Подзорных Дел Мастера выдал.

Его, конечно, выгнали в три шеи – на Подзорную же Трубу посмотрели с большим уважением и сказали:

– А Вы, оказывается, людей просто насквозь видите…

– Конечно! – рассмеялась та. – Недаром же я Подзорная Труба. И, говорю вам со всей ответственностью, зрение мое отнюдь не ухудшается. Это прошлое всё дальше отодвигается – потому его и видно всё хуже. А очки тут совсем ни при чём… да и как вы это себе представляете – очки на меня надеть? На кого я похожа буду? И потом: на мне же очкам не удержаться!

– Может быть, тогда линзы контактные? Они всё-таки не так заметны, как очки… и линзы сейчас многие носят!

Подзорная Труба только головой покачала. А потом сказала:

– Дело не в очках и не в линзах, дорогие мои. Когда прошлое отодвигается, все очки, все контактные линзы и даже все подзорные трубы бессильны. Морской Волчонок вырос: пиратский бриг с чёрным флагом и однорукий капитан ему больше ни к чему. Вот он их и не видит.

– Это не он их не видит – это Вы ему их увидеть больше не помогаете! – запротестовали в доме.

– Никто не может помочь нам увидеть то, что мы хотим увидеть! – улыбнулась Труба. – И никто не может помешать не видеть того, чего мы видеть не хотим. Во всех зеркалах и на всех полированных поверхностях, сквозь все подзорные трубы, очки и контактные линзы видим мы только то, что нам нужно, а совсем не то, что есть в действительности…

– Но разве то, что нам нужно, и то, что есть в действительности, – не одно и то же? – озадаченно спросил Морской Волчонок.

А Подзорная Труба, бросив на него самый светлый из своих взглядов, ответила:

– Конечно, одно и то же! Только в действительности постоянно не оказывается именно того, что тебе нужно… А будь в ней то, что тебе нужно, – ты ведь никогда бы и не заглядывал в подзорную трубу, правда?

Ночное окно без штор

– Спать, всем спать, – заклинала Ночь, и трамваи, троллейбусы, автобусы друг за другом отправлялись на покой, словно осенние птицы. И трамвайные звонки сопровождали полусонную эту процессию.

– Спать, всем спать…

И глаза фонарей начинали слипаться, и всё тише и тише был свет. А потом в один миг по неслышной команде городского начальства сразу все фонари дружно падали в сон.

– Спать, всем спать…

И одна за другой закрывались на окнах тяжёлые шторы – и дома становились как будто слепыми.

Но светилось Окно. Еженощно. Всегда. Неизменно.

И любой запоздалый прохожий, как бы сильно он ни спешил, замирал на мгновенье при виде Окна. На Окне этом не было штор – горячий жёлтый свет беспрепятственно тёк из него на улицу. И то сказать: зачем шторы, если спать всё равно не собираются!

Трудно понять, что именно так уж пристально разглядывало это Окно, Ночное-Окно-без-Штор, в темноте города, но свет зажигался в нём поздно и горел почти до утра. Можно было сломать голову, разгадывая загадку ночной этой вахты, да никто особенно голову не ломал. И правильно: не наша это забота. Любое окно в мире должно иметь право зажигаться и гаснуть, когда заблагорассудится. И ни перед кем не отчитываться. Вот.

Тем более что в данном случае отчитаться можно было бы только Одной Далёкой Звезде, ради которой, собственно, и светилось окно, а Одной Далёкой Звезде до Ночного-Окна-без-Штор не было никакого дела. Расстояние от неё до Земли выражалось цифрой, состоявшей из такого количества нулей, что цифра эта была похожа на д-о-о-олгий возглас отчаяния.

Так вот, Ночное-Окно-без-Штор мечтало быть этою звездой. Конечно, оно понимало, что у других окон в городе, по всей вероятности, больше прав на такую мечту: некоторые из них были к Ней ближе. Не намного, правда, но всё-таки… Здесь, на Земле, пять лишних этажей не шутка! Впрочем, другие окна без Одной Далёкой Звезды, кажется, прекрасно обходились. Иначе почему они гасли так рано и спали тогда, когда бодрствовала Она? Неужели их это устраивало – быть окнами… окнами в присутствии звёзд! В присутствии пусть даже только Одной Далёкой Звезды.

Конечно, Ночное-Окно-без-Штор не завидовало: во-первых, глупо завидовать звезде, если ты окно, а во-вторых… во-вторых – каждому своё. Оно мечтало быть звездой – это же совсем другое дело. И оно залетало в мечтах своих так высоко, что долгий возглас отчаяния, состоявший из сплошных нулей, превращался в долгий возглас восхищения: кооосмооос! Прекрасный космос, где можно сиять без причины – просто из любви к сиянию, где для того, чтобы сиять, не требуется нажимать кнопку выключателя и не нужно думать, что за свет платят…