От шнурков до сердечка (сборник) - Клюев Евгений Васильевич - Страница 11

Первая Бумажная Хлопушка пожала плечами:

– Надо при случае у Пса спросить: например, когда он опять придёт меня обнюхивать.

Эта Хлопушка висела на ёлке низко – почти возле самого пола – и потому Пёс, проходя мимо, действительно всякий раз её обнюхивал… словно Бумажная Хлопушка вот-вот должна была испортиться! Она вообще-то Пса терпеть не могла, но, чтобы удовлетворить любопытство высокопоставленной подруги, готова была один раз – в виде исключения – поговорить с ним.

Так что, когда Пёс снова принялся обнюхивать Нижнюю Бумажную Хлопушку, она, преодолев неприязнь, вежливо спросила:

– Простите, пожалуйста… Вы никогда не бывали в Марципане?

– Я? – опешил Пёс. – Нет, никогда.

– Может быть, тогда Вы, по крайней мере, знаете, где он находится?

– Конечно, знаю! – соврал Пёс. Хотя порода его, эрдельтерьер, была английская, ему казалось, что он немножко понимает по-французски. – Марципан находится во Франции.

– Благодарю Вас, – сказала Нижняя Бумажная Хлопушка и, решив, что после этого с Псом можно больше не церемониться, брезгливо произнесла: – Пошёл отсюда!

Пёс зарычал, но подчинился: он любил подчиняться. А совсем короткое время спустя подруги с упоением обсуждали Свинку-из-Марципана.

– Я сразу поняла, что Свинка эта благородных кровей, она такая томная! Даже ни разу не улыбнулась.

– Она же сказала, что устала с дороги…

– Могла бы уже и отдохнуть: второй день на ёлке!

– Тем, у кого благородное происхождение, как у меня, долго отдыхать надо: они нежные и не приспособлены к жизни. – Верхняя Бумажная Хлопушка выразительно поглядела на Нижнюю.

– К местной жизни?

– Да нет… к жизни вообще!

– Бедные…

Подруги подняли глаза и принялись беззастенчиво разглядывать Свинку-из-Марципана. За последнее время та ничуть не стала веселее – даже наоборот: казалось, уголки её рта совсем опустились.

– Наверное, тоскует по своему далёкому Марципану!

– А Вы как думаете! – чуть не взорвалась Верхняя Бумажная Хлопушка. – У благородных всегда либо ностальгия, либо меланхолия…

– Это болезни такие? – с сочувствием спросила Нижняя Бумажная Хлопушка.

– Что-то вроде… Когда у нас ностальгия, мы тоскуем по родине, а когда меланхолия, тогда… тогда мы тоскуем по всему вообще.

Поскольку про меланхолию Нижняя Бумажная Хлопушка не поняла (ей было странно, что можно тосковать «по всему вообще»), она сказала:

– Мне кажется, у Свинки-из-Марципана ностальгия…

– А вот мы сейчас поговорим с ней по душам – и ностальгию как рукой снимет! – расхрабрилась Верхняя Бумажная Хлопушка.

Собрав для такого дела в кулак всю свою волю, она обратилась к Свинке-из-Марципана:

– Простите, дорогая моя… но мы вот тут внизу говорим о Вас.

– Обо мне? – удивилась Свинка-из-Марципана. – От всего сердца благодарю…

– Ах, какие манеры! – восхитилась Верхняя Бумажная Хлопушка. – Сразу видно, что Вы из Марципана.

Свинка-из-Марципана усмехнулась:

– Вот то-то и оно! Я бы предпочла, чтобы это было видно поменьше.

– Происхождения ничем не скроешь! – возразила Верхняя Бумажная Хлопушка.

– Да я и не пытаюсь, – вздохнула Свинка-из-Марципана. – Всё равно никуда не уйти от того, что тебя вот-вот съедят.

– Вы не только совершенно не приспособлены к жизни – Вы просто бесконечно далеки от неё! – с восторгом и завистью сказала Нижняя Бумажная Хлопушка.

– Но здесь у Вас есть друзья, – подхватила Верхняя, – это мы. И мы охотно поделимся с Вами своим знанием жизни. Прежде всего… вот что: в этой стране не едят ёлочных игрушек.

– Разве я стала ёлочной игрушкой? – удивилась Свинка-из-Марципана.

– Вас ведь повесили на ёлку…

– Ах да, – огляделась по сторонам Свинка. – Я и не заметила… Но, кажется, это не помеха, чтобы меня съесть.

– Может быть, там у Вас, в Марципане, ёлочные игрушки и едят, – гневно произнесла Верхняя Бумажная Хлопушка, – но здесь у нас такого безобразия сроду не было! Я даже представить себе не могу, как кто-нибудь подходит к ёлке, срывает с неё, например, Стеклянный Шар или Бумажную Хлопушку и начинает пожирать их…

– Все вокруг просто скажут ему: «Какая дикость!» – подтвердила Нижняя Бумажная Хлопушка, – и с позором выгонят из приличного общества!

– Иногда, конечно, на ёлку вешают конфеты, а потом снимают и едят, но конфеты – это одно, а ёлочные игрушки – совсем другое. Тут у нас это знают даже грудные, – с гордостью отчиталась Верхняя Бумажная Хлопушка.

– Значит, меня не съедят? – с некоторым всё же сомнением спросила Свинка-из-Марципана.

– Даже совсем наоборот! – заверили её хлопушки. – Висите себе совершенно спокойно.

Свинка-из-Марципана послушалась их – и висела так спокойно, что аж заснула.

А когда проснулась, оказалось, что у неё родилось Шестеро Поросят-из-Марципана…

Ибо, как правильно сказали хлопушки, свинок-из-марципана тут у нас не только не едят, но даже совсем наоборот!

Пруд маленькой величины

«Вот сейчас – раз!.. и придёт Утро, а я тогда – раз!.. и отражу всё вокруг. Уж сегодня-то я правильно отражу!» – торопился думать Пруд Маленькой Величины. Он даже немножко плескался от нетерпения и от ужасно сильного желания отражать наконец всё вокруг, потому что до наступления утра всё вокруг, естественно, оставалось неотражённым – причём совершенно неотражённым. А так не должно было быть – на то и существовал в природе Пруд Маленькой Величины, чтобы ничто на его берегу не оставалось неотражённым.

«Я сначала Небо отражу!» – предвкушал он.

И действительно: уж Небу-то неотражённым быть никак нельзя – и даже когда после дождя на асфальте появляется просто любая лужа, в первую очередь Небо в ней отражается и только потом – всё остальное.

В конце концов Утро пришло. Оно пришло и сказало «Привет!» – и сразу у всех стало много работы, в том числе и у Пруда Маленькой Величины: надо было уже начинать отражать всё вокруг.

– Что же это Вы, голубчик Пруд Маленькой Величины, как-то странно меня отражаете? – раньше других выразил недовольство Небольшой Светлый Дом на берегу и завёл обычную свою песню: – Во-первых, Вы меня не целиком отражаете, а только одну мою часть, что маловато… Во-вторых, в жизни у меня такие прочные стены, а Вы отражаете… ну, сами посмотрите: они же все шатаются в разные стороны!

– Но я же пруд маааленькой величины, – миролюбиво объяснял Пруд Маленькой Величины, – и Вы в меня целиком не помещаетесь… А потом я от огромного волнения немножко плескаюсь, извините, – вот и получаются у Вас очертания, как бы сказать… причудливые!

– Нет уж, Вы постарайтесь точно меня отражать, – не унимался Дом, – а то, видите ли, не совсем удобно выходит: сам-то я не дрожащий, а у Вас делаюсь дрожащий… И кто-нибудь может подумать: «Что это там за такой Небольшой Светлый Дом Дрожащий?»

– Я бы тоже попросила Вас, любезный, – не слишком любезно произнесла Беседка-с-Удивительным-Именем-Ротонда (любезнее она, правда, и не умела), – отражайте и меня точнее! Я вся такая изящная до умопомрачения, а у Вас тут… колонны почему косые?

– Да ведь законы же перспективы! – пытался оправдаться Пруд Маленькой Величины. – Всё, что немножко уходит вдаль, немножко сужается…

– Но я отнюдь не ухожу вдаль! Так что отражайте-ка меня без фокусов, пожалуйста! Вот когда я уйду вдаль, мне, может быть, станет безразлично, как Вы тут, вблизи, меня отражаете. Однако пока я здесь! – И Беседка-с-Удивительным-Именем-Ротонда на всякий случай проверила, всё ли ещё здесь она находится. Убедившись в этом, она на некоторое время замолчала, оправляя свои и на самом деле восхитительные колонны.