Город пустых. Побег из Дома странных детей - Риггз Ренсом - Страница 27

Возможно, мне не помешало бы иметь немного металла внутри, — думал я. Где бы я сейчас находился, если бы мое сердце было защищено броней?

Ответ на этот вопрос был прост — я был бы дома и с помощью лекарств вводил себя в состояние остолбенелости. Глушил бы переживания видеоиграми. Ходил бы на работу в «Смарт-Эйд». И день за днем моя душа медленно умирала бы от сожалений.

Ты трус. Ты слабый и жалкий мальчишка. Ты выбросил свой единственный шанс на помойку.

Но я этого не сделал. Потянувшись к Эмме, я рискнул всем, что у меня было. И каждый день я продолжал рисковать тем немногим, что у меня осталось. И тем самым я погрузился в мир, которого когда-то и представить себе не мог. И в этом мире я жил среди удивительных людей и совершал сумасшедшие поступки, выживая в невообразимых условиях. И все это потому, что я позволил себе иметь чувства к одной странной девушке.

Несмотря на все угрожавшие нам опасности и несмотря на тот факт, что этот странный новый мир начал рассыпаться, едва я его обнаружил, я не переставал радоваться тому, что очутился здесь. Мне с трудом верилось в то, что осуществление моей мечты совпало с воплощением моих самых жутких кошмаров.

— Что случилось? — спросила Эмма. — Почему ты так на меня смотришь?

— Я хотел тебя поблагодарить, — ответил я.

Она наморщила нос и прищурилась, как будто я сказал что-то смешное.

— Поблагодарить за что? — спросила она.

— Ты придаешь мне сил, о существовании которых я и не догадывался, — ответил я. — Благодаря тебе я становлюсь лучше.

Она покраснела.

— Я не знаю, что сказать.

Эмма, лучезарная душа, — хотел сказать я, — мне нужен твой огонь, тот, который горит в твоем сердце.

— Тебе незачем что-нибудь говорить, — покачал головой я.

И тут меня охватило непреодолимое желание поцеловать ее, что я и сделал.

Хотя мы смертельно устали, цыгане находились в приподнятом настроении и, похоже, собирались праздновать всю ночь. После нескольких чашек чего-то горячего, сладкого и явно кофеиносодержащего, а также нескольких песен, мы решили, что тоже этого хотим. Они были прирожденными рассказчиками и изумительными певцами. С присущим им глубинным обаянием они обращались с нами так, будто мы приходились им давно утраченными и неожиданно обретенными горячо любимыми родственниками. Мы полночи рассказывали друг другу всевозможные истории. Молодой парень, имитировавший рев медведя, оказался еще и чревовещателем, причем таким искусным, что его куклы казались живыми. Похоже, он увлекся Эммой, и все его представление было посвящено ей. Он не сводил с нее глаз и улыбался, но она делала вид, что не замечает его внимания и весь вечер не выпускала мою руку из своей.

Позже они рассказали нам, как во время Первой мировой войны британская армия забрала у них всех лошадей и на какое-то время они остались без тягловой силы. Они оказались в очень затруднительном положении, будучи не в силах даже покинуть лес, кстати, этот самый лес. Но однажды в их табор забрело стадо длиннорогих коз. С виду эти животные были дикими, но не отказались принимать пищу из рук человека. Кому-то пришла в голову идея запрячь коз в фургон, и они оказались почти такими же сильными, как и отнятые у них лошади. Это позволило цыганам сняться с места и до конца войны странствовать в кибитках, запряженных этими на удивление сильными козами. Козы прославили их на весь Уэльс, где их знали как Козий народ. В качестве доказательства они пустили по кругу фотографию дяди Бехира на запятках кибитки, запряженной козой. Нам незачем было объяснять, что речь идет об исчезнувшем стаде странных коз, о которых говорил Эддисон. После войны армия вернула цыганам их лошадей, и козы, в которых больше не было необходимости, снова ушли в лес.

Наконец костры догорели. Цыгане постелили нам прямо на земле и на мелодичном иностранном языке спели колыбельную. Глядя в черное небо, я снова почувствовал себя ребенком. Чревовещатель подошел, чтобы пожелать Эмме спокойной ночи. Она его прогнала, но он успел вручить ей визитную карточку. На обороте был написан адрес в Кардиффе, где он забирал свои письма всякий раз, когда цыгане бывали в этом городе, что случалось раз в несколько месяцев. На лицевой стороне была его фотография с куклами и короткая записка для Эммы. Она показала записку мне и хихикнула, но у меня парнишка вызвал только искреннее сочувствие. Он, так же как и я, был виноват лишь в том, что она ему нравилась.

Я свернулся калачиком рядом с Эммой на опушке леса. Мы уже начинали дремать, как вдруг рядом послышались шаги. Открыв глаза, я никого не увидел. Это снова вернулся Миллард, проведя вечер в разговорах с цыганчонком.

— Он хочет уехать с нами, — произнес Миллард.

— Кто? — сонно пробормотала Эмма. — Куда?

— Мальчик. С нами.

— И что ты ему сказал?

— Я сказал ему, что это неудачная идея. Но я не сказал «нет».

— Ты же знаешь, что мы не можем больше никого брать, — ответила Эмма. — Он будет нас задерживать.

— Я знаю, знаю, — откликнулся Миллард. — Но он исчезает очень быстро, и ему страшно. Очень скоро он будет полностью невидим. Он боится, что когда-нибудь отстанет от табора, а цыгане этого даже не заметят, и он будет обречен вечно скитаться в лесу среди волков и пауков.

Эмма застонала и повернулась на бок лицом к Милларду. Она понимала, что он все равно не оставит нас в покое, пока мы не решим, как быть с мальчиком.

— Я знаю, что это его очень огорчит, — произнесла она. — Но это действительно невозможно. Прости, Милл.

— Что ж, спасибо за прямоту, — угрюмо ответил Миллард. — Я так ему и скажу.

Он встал и ушел, бесшумно ступая по густой траве.

Эмма тяжело вздохнула. Некоторое время она беспокойно ворочалась с боку на бок.

— Ты поступила правильно, — прошептал я. — Очень трудно быть человеком, от которого все ожидают окончательных решений.

Она промолчала, но перестала ворочаться, положив голову мне на плечо. Постепенно мы уснули, убаюканные шепотом ветвей, раскачиваемых ветром, и шумным дыханием лошадей.

Сон мой был некрепким и беспокойным. Я провел ночь, как и весь предыдущий день, спасаясь от стаи кошмарных собак. К утру я окончательно выбился из сил. Мои ноги и руки были ватными, а голова тяжелой. Возможно, я чувствовал бы себя лучше, если бы вообще не ложился спать.

Бехир разбудил нас на рассвете.

— Подъем, syndrigasti! — кричал он, раздавая ломти черствого как камень хлеба. — Выспитесь на том свете!

Енох громко постучал своим куском хлеба по камню.

— С таким завтраком мы можем оказаться там довольно быстро!

Бехир с улыбкой взъерошил волосы Еноха.

— Не ворчи! Где твое хорошее настроение?

— В стирке, — ответил Енох, с головой укрываясь одеялом.

Бехир дал нам десять минут на то, чтобы мы подготовились к отъезду. Он собирался исполнить свое обещание и доставить нас в город к первому утреннему поезду. Я вскочил, добрел до ведра с водой и плеснул на лицо, после чего почистил пальцем зубы. О, как же мне не хватало моей зубной щетки. Я также истосковался по зубной нити, дезодоранту с ароматом океанского бриза и был готов на многое ради возможности заглянуть в один из магазинчиков «Смарт-Эйд».

Королевство за смену белья! — мелькнула мысль.

Пока я пальцами вычесывал из волос клочки сена и вгрызался в кусок несъедобного хлеба, цыгане и их дети наблюдали за нами с таким грустным видом, как будто знали, что ночное веселье стало последним аккордом нашего благополучия и, покинув табор, мы отправимся на смерть. Я попытался подбодрить одного из них.

— Все хорошо, — улыбнулся я маленькому мальчику, который, казалось, едва не плакал. — У нас все будет хорошо.

Он посмотрел на меня своими огромными встревоженными глазами, как будто я был говорящим привидением.