По-прежнему на помойке. Но ведь он говорит то же самое, что и ты, когда видишь, как соседский ребенок получил в подарок велик, а ты — нет. Несправедливо!

Так же говорила и Ванда Холлоуэй из городка Ченелвью в Техасе. Когда

выяснилось, что ее четырнадцатилетняя дочь не попала в группу поддержки местной

спортивной команды, Ванда разозлилась. И даже решила вмешаться. Она наняла

киллера, чтобы устранить мать главной конкурентки своей дочери. Она надеялась, что из-за смерти матери девочка расстроится и уйдет из команды, уступив место

дочери Ванды. Вот что способна с человеком сделать горечь. Чтобы убить крысу, ты

бываешь готов спалить собственный дом.

К счастью, ее планам было не суждено состояться, и Ванду арестовали.

Приговорили к пятнадцати годам. Хотя чтобы оказаться в заключении, ей даже не

нужно быть в тюрьме. Горечь — сама по себе тюрьма.

Она живет в темноте и холоде и никого не отпускает на свободу легко. Ее стены

скользкие от обиды. Пол покрыт грязным толстым слоем злобы. Смрад

предательства разносится в воздухе и щиплет глаза. Облако самосожаления не дает

увидеть узкий выход из камеры.

Зайди, посмотри на заключенных. Несчастные прикованы к стенам. Жертвы

предательства. Жертвы насилия. Жертвы правительства, жертвы системы, жертвы

войны, жертвы этого мира. Они поднимают свои цепи, возвышают голоса и стонут.

Громко и протяжно.

Они ропщут и злятся на других, у которых есть что-то, чего не получили они. Они

сердятся. Весь мир против них.

Они хвалятся. «Я соблюдал правила. Играл честно… даже лучше, чем кто-либо».

Они ноют. «Никто меня не слушает. Никто меня не помнит. Никому нет до меня

дела». Злобные. Мрачные. Осуждающие. Надменные. Вечно недовольные. Если

назвать их всех одним словом — г-о-р-ь-к-и-е. Если собрать их всех в одном месте, получится темница горечи.

Темница, глубокая и темная, манит тебя войти.

Ты мог бы, я знаю. Ты пережил столько боли. Тебя предавали. Тебя отвергали.

Выбрасывали на холод, забывали, оставляли. Ты идеальный кандидат, чтобы попасть

в темницу горечи.

Подобно многим, ты можешь решить приковать себя цепями к собственным

ранам. Или, как некоторые, можешь решиться оторвать от себя свою боль, пока она

не превратилась в ненависть. Ты все еще можешь пойти на вечеринку. Для тебя там

зарезервировано место. На столе табличка с твоим именем. Если ты Божье дитя, никто не отнимет у тебя этот дар.

Именно это отец и сказал старшему сыну: «Сын мой! ты всегда со мною, и все

мое твое» (Лк. 15:31).

Именно это Отец говорит и тебе. Как Бог поступает с сердцем, полным горечи?

Он напоминает: то, что ты имеешь, важнее того, чего у тебя нет. У тебя по-прежнему

есть общение с Богом. Никто не сможет у тебя отнять твоих с Ним отношений.

Никто не может к ним прикоснуться.

Здоровье может подвести. Деньги могут украсть. Но твое место за Божьим

столом — вечно.

Тот парень так расстроился потому, что сосредоточился на том, чего не было, и

совсем забыл о том, что имел. У него была работа. Было где жить. Было доброе имя.

Было наследство. Не было только славы, не он оказался в тот день в центре

внимания. И поскольку он не был согласен с этим, пропустил вечеринку.

Чтобы забыть о ревности и радоваться успехам соперника, необходима отвага.

Хочешь пример того, кто был способен на подобное?

Авраам Линкольн стоит перед десятью тысячами внимательных глаз. Он

чувствует себя крайне неловко. Но дело не в том, что он волнуется, произнося свою

инаугурационную речь. Все дело в самых добрых намерениях амбициозных

портных. Линкольн не привык к таким нарядам — официальный черный костюм, шелковый жилет, строгие брюки, модная шляпа. В руках огромная деревянная

трость с золотым набалдашником величиной с яйцо.

Он подходит к трибуне со шляпой в одной руке и тростью в другой. Не знает, что с ними делать. Ищет, куда положить. Вслед за аплодисментами воцаряется

нервная тишина. Трость он в конце концов прислоняет к ограде. А что делать со

шляпой? Поставить на трибуну, но тогда она закроет его самого. Положить на пол, но нет… там слишком грязно.

И вот тогда, ни секундой раньше, с места встает человек, берет шляпу из рук

Линкольна, садится на место и внимательно слушает речь.

Кто он такой? Близкий друг президента. Тот сам говорил: «Мы лучшие друзья в

мире».

Он горячо поддерживал все начинания Линкольна в первое время его

правления. Ему выпала честь сопровождать миссис Линкольн на инаугурационный

бал. Когда поднялся шторм гражданской войны, многие друзья оставили

президента, но только не этот человек. Он лишь подтвердил свою верность, разъезжая по южным штатам в качестве мирного посланника Севера. Он уговаривал

южан отказаться от идеи Конфедерации, а северян — еще теснее сплотиться вокруг

своего лидера.

Его усилия были велики, но волна злости, захлестнувшая страну, оказалась

сильнее. Америка все-таки разделилась, и кровь пролилась в Гражданской войне. Но

друг президента никогда об этом не узнал. Он умер через три месяца после

вступления Линкольна в должность. Изможденный постоянными разъездами, он

слег в лихорадке, и президент оказался лицом к лицу с войной без поддержки

верного товарища.

Получив известие о смерти близкого человека, Авраам Линкольн рыдал, не

сдерживаясь, и приказал приспустить флаг над Белым домом.

Многие считали, что если бы не смерть, друг президента мог бы принять участие

в предвыборной кампании в 1864 году или занять высший пост после убийства

Великого освободителя. Мы никогда не узнаем, была ли такая возможность. Однако

доподлинно известно, что у Линкольна был настоящий друг. И можно только гадать, сколько раз, сидя в холодном Овальном кабинете, он согревался воспоминаниями о

нем. Их дружба была почти идеальной.

Почти идеальной была и способность прощать.

Но так же легко они могли превратиться и во врагов. Задолго до того как стать

союзниками, Авраам Линкольн и Стивен Дуглас были соперниками. И тот и другой

боролись за президентский пост. И, к несчастью, их дебаты гораздо более

знамениты, чем их личные отношения.

Но в день славы Линкольна Дуглас забыл обо всех разногласиях и взял из рук

президента шляпу. В отличие от библейского старшего брата он смог услышать

высший призыв. В отличие от старшего брата он все-таки пришел на вечеринку.

Благословенны мы, если поступаем так же. Благословенны мы, если сможем

подняться над собственными ранами. А если сможем, то попадем на главный

праздник — на пир в доме Отца. На последнюю вечеринку, где никому не позволено

будет сидеть надувшись.

Почему бы и тебе не присоединиться к нашему веселью?

Когда близкие люди