Время скидок в Аду - Уильямс Тэд - Страница 51

Настало время ночи в опере. Меня нарядили, словно принца Альберта, а затем я долго ожидал Веру, которая, конечно же, в этот вечер хотела выглядеть идеально. Наконец она выбрала роскошное платье из красного вельвета с низким вырезом, которое обтягивало ее выдающиеся, почти пышные формы. Я был настолько расточителен в своих комплиментах ей, насколько мне хватило слов (я все еще не привык к их, казалось, нарочно старомодным речи и поведению). Генри подогнал машину, и мы отправились в театр.

Пандемониум теперь казался мне другим по сравнению с моим первым впечатлением, когда я прибыл сюда, истекая кровью и едва дыша. Да, он все еще был темным и абсурдным, но теперь больше напоминал какой-то зарубежный город из шпионских историй, вроде Берлина в период холодной войны или «Касабланку» Богарта[40] — полных ужасных опасностей, но также предлагающих немало развлечений и возможностей. Но означало ли это, что, путешествуя в безопасности, я мог не обращать внимания на монстров на улицах города? Мог ли я игнорировать все эти страдания, которые и не снились отчаявшимся жителям стран третьего мира?

Да, в какой-то мере. Я уже начинал думать, что сделаю что угодно, лишь бы избежать изгнания из этого общества, лишь бы не отправиться снова бродить по улицам Ада без союзников или защитников; я был готов, если придется, пожертвовать своими принципами, забыть о своем ангельском прошлом, забыть обо всем. Именно так в меня закрадывался Ад. Но, несмотря ни на что, я не мог забыть Каз. Я вовсе не преувеличиваю, когда говорю, что лишь мысли о ней спасли меня от падения в бездну.

Я думал, что Театр Диониса будет похож на Ла Скала или нечто подобное, вроде такой роскошной оперы в огромном здании с колоннами классической постройки, которое с порога заявляет: «Эй, у нас тут все культурно!», но я совсем не принял во внимание адское чувство юмора. Театр находился в паре кварталов от площади Дис Патер, в самом конце широкой улицы, полной странных уродливых зданий, не похожих на высокие башни, в которых жили богачи — здесь, как в ульях, теснились остальные жители Пандемониума. На первых этажах расположились магазинчики и разные фирмы.

Когда я увидел вертикальную светящуюся вывеску с буквами, вечно покрытыми пылью, то понял всю иронию: Дионис был адской копией Театра Аполло[41] в Гарлеме, в котором, кстати, я однажды бывал — да, ваш друг Бобби Доллар посещал нечто, смахивающее на представление религиозных паломников.

Улицу переполняли автомобили, повозки и даже более странные виды транспорта, на которые приезжали сильные мира сего, а также заинтересованные зеваки и кучка попрошаек, напоминавших стаю рычащих волков. Диониса охранял отряд крепких солдат, по вооружению которых можно было изучить всю историю орудия — от дубинок до паровых пулеметов Гатлинга.[42] Большинство посетителей прибывали со своей личной охраной, так что даже самые отчаянные и опасные зеваки не решались подходить близко к зданию. Но это напоминало о том, что в любом месте, где богатство накапливалось методом хватай-беги, ваша безопасность зависела от того, сможете ли вы ее себе позволить.

Мы ожидали у входа, и я снова спросил Веру, кто же такой «Сам», исполнитель главной роли. Его имени не было на афишах, которые сообщали лишь название постановки — Коронация Поппеи. Лично я никогда о такой не слышал. Хотя, опять же, я особо и не увлекался классической музыкой или оперой, меня всегда больше привлекали джаз и блюз.

Хотя я понемногу привыкал к Аду, при виде интерьера театра все внутри у меня сжалось: он походил на старинные парижские катакомбы, полностью державшиеся на костях и черепах, пусть здесь они и были использованы более умело, чем просто для украшения стен или дверей. На арочном потолке изображались природные сцены — с использованием всех видов костей животных для скачущих овечек и безмятежного вида коров, за которыми, конечно, присматривали фигуры из человеческих скелетов. Из-за дрожащего пламени факелов мне даже показалось, что эти скелеты слегка двигаются, будто они ожили, но все еще заколдованы. Да, это все из-за факелов, хотя я и не так в этом уверен. Гигантские канделябры, балконы, колонны — все они были из человеческих и похожих на человеческие черепов и костей, многие из которых были выкрашены в ярко-красный, золотой или белый цвета, от чего весь театр казался странного вида цирком шапито.

Великий Глава Каим, сидящий в собственной ложе, помахал нам; это легкое движение длинных пальцев делало его еще более похожим на гигантскую птицу, расправившую перья. Вера была покорена тем, что такой важный тип выделил ее среди толпы. Я попытался улыбнуться.

Занавес поднялся, и представление началось. Я не очень понимал, в чем смысл, но вроде там было что-то про Древний Рим. Сначала пели персонажи, одетые богами и богинями, но музыка была совсем не такой, как в операх, которые я видел по телику и слышал по радио. Эта музыка была из эпохи Ренессанса или даже раньше, как мне показалось. На мгновение я задумался — показалась ли такая опера современной для Каз? Ведь она рассказывала, что жила намного раньше времен Ренессанса. От этих мыслей мне стало грустно. Было легче отогнать от себя подобные размышления, будто увести со сцены в темноту за парчовыми шторами лишнего персонажа.

Не желая думать о Каз — даже не знаю почему, — я снова обратил внимание на действие и вспомнил о загадочном «Самом», которого упоминал Каим. Ни один из актеров не казался мне необычным; все они были явно одаренными, но никого из них я не узнал. Изо всех сил стараясь разобрать слова, я понял, что эта опера — о римском императоре Нероне, том самом Нероне, через чей мост я попал в Ад. Ирония этой ситуации позабавила меня. Я подумал «сколько людей в этом оперном склепе вообще знают о существовании Моста Нерона?».

И вот настал выход того, кто изображал императора. Тогда я начал понимать, что происходит нечто странное. Нет, дело было не в актере, по крайней мере, не в его внешности. Он был не особо привлекательным, с крупным лицом, морщинистой шеей и слишком тощими ногами для тоги, которая была на нем надета, но я точно не узнал его. Однако его узнали все остальные и встретили аплодисментами, а также, к моему удивлению, свистом и даже смехом. К тому же в отличие от других певцов он явно не чувствовал себя привычно на сцене, так что мне он показался странным выбором на роль монарха. Я подумал, что у него наверняка замечательный голос, который компенсирует такую внешность, потому что все исполнители были просто высший класс. Я был слегка удивлен: когда он приготовился петь, его горло раздулось, как шейная сумка у лягушки-быка, хотя и это было не так уж странно: у каждого из исполнителей были определенные физические недостатки, указывавшие на их принадлежность к этому месту. Но когда он наконец запел свою арию, его голос оказался настоящим разочарованием: пел он очень хрипло и при этом слабо. Некоторые зрители засмеялись, от чего он даже запнулся. Насмешки становились все более громкими, но император продолжал петь, его горло раздувалось и сокращалось, будто мембраны аккордеона, а на лице проступил ужас к тому времени, когда публика начала откровенно кричать на него.

Он закончил, и на сцене появился другой исполнитель, но внимание зрителей было потеряно, и теперь многие из них громко разговаривали или смеялись. Я не мог понять, в чем дело, и задумался о том, почему высшему свету Ада вообще представили такого слабого певца, но тут мое внимание привлек шум в верхних ложах. Публика замолчала, и вдруг ария выступающего бедняги сопрано стала менее важной, ведь все обернулись, чтобы посмотреть, кто припозднился и занял свободное место в ложе Главы Каима.

Запоздалый гость выглядел не так, каким я его запомнил с нашей последней встречи, но все равно я узнал его мгновенно. На нем была безупречная белая форма, которую можно увидеть на королевских похоронных процессиях в старой кинохронике, правда, эта белая ткань была так мастерски украшена вкраплениями алого цвета, что я не сомневался — именно такой она и задумывалась. Под вопросом было лишь то, была ли это настоящая кровь или всего лишь краска. Догадаться было нетрудно.