Шелкопряд - Гэлбрейт Роберт - Страница 89

– Чего я добился?

Страйк понял, что у них за столом назревает односторонний кризис. Во взгляде Ала читался вызов, смешанный с завистью.

– Ну, наверное, – пожал мощными плечами Страйк.

Он не придумал никакой более осмысленной реплики, лишенной высокомерия и горечи, а к тому же просто не хотел поддерживать разговор на личные темы – раньше они с Алом благополучно этого избегали.

– Ты – единственный из всех нас, кто этого не выпячивает, – заметил Ал. – Правда, в армии это тебе не слишком помогло бы, да?

Изображать, будто он не понял, что значит «это», не имело смысла.

– Пожалуй, – сказал Страйк (действительно, в тех редких случаях, когда однополчане почему-либо обращали внимание на его анкетные данные, фамилия отца вызывала только недоверие, особенно учитывая полное отсутствие внешнего сходства Страйка и Рокби).

А сам иронически представил, как выглядит в зимнюю стужу его конура: две с половиной тесные комнатенки, плохо подогнанные рамы. Ал, конечно, будет ночевать в Мэйфере, в отцовском особняке с прислугой. Может, не мешало бы когда-нибудь открыть братцу глаза, чтобы не слишком романтизировал независимое существование…

– Не думаешь ли ты, что я разнылся? – нахохлился Ал.

Ту выпускную фотографию Ала Страйк увидел в интернете через час после допроса безутешного девятнадцатилетнего бойца, который по случайности расстрелял из пулемета своего лучшего друга.

– Каждый имеет право выговориться, – сказал Страйк.

Вначале Ал чуть не обиделся, но потом нехотя усмехнулся.

Неожиданно рядом с ними возникла Лулу, в одной руке держа стакан воды, а другой снимая белый фартучек, прежде чем подсесть к ним за стол.

– У вас пять минут, – без предисловий обратилась она к Страйку. – Ал говорит, этот негодяй-писатель – ваш знакомый?

– Да, это так, – мгновенно сосредоточился Страйк. – А почему «негодяй»?

– Он просто перся, – ответила девушка, пригубив воду.

– Перся?

– Оттого, что устроил такую сцену. Орал, ругался – и все напоказ. Только актер из него никудышный.

– Вы запомнили его слова? – Страйк достал блокнот.

Ал слушал раскрыв рот.

– Да он много чего говорил. Женщину обзывал гадиной, кричал, что она его кинула, что он свой роман и сам опубликует, а она пусть катится ко всем чертям. А сам прямо наслаждался, – добавила Лулу. – Разыгрывал тут праведный гнев.

– А что Элиз… его спутница?

– Ой, эта разъярилась по-взрослому, – жизнерадостно сообщила Лулу. – Уж она-то не притворялась. Чем больше он выделывался, тем она сильней кровью наливалась… вся тряслась от злости, еле сдерживалась. И бросила ему что-то типа «тащить на аркане эту идиотку» – тогда он отсюда пулей вылетел, а ее оставил счет оплачивать. Все на нее глазели – она чуть сквозь землю не провалилась. Мне ее прямо жалко стало.

– Она не побежала за ним?

– Нет, оплатила счет, затем в туалет пошла и там немного задержалась. Я еще подумала: выплакаться хочет. А потом ушла.

– Очень ценные сведения, – сказал Страйк. – Не припомните ли, что еще они говорили друг другу?

– А еще, – не моргнув глазом сообщила Лулу, – он кричал: «Это все Фэнкорт и его поганый вялый хер!»

Страйк и Ал потеряли дар речи.

– «Это все Фэнкорт и его поганый вялый хер»? – переспросил Страйк.

– Вот-вот, – подтвердила Лулу. – Кто в ресторане был, прямо остолбенели…

– Их можно понять, – фыркнул Ал.

– Она пыталась его окоротить, просто из себя выходила, а он и слушать не желал. Ему только того и надо было, чтобы все глазели. Прямо упивался. Ой, мне пора, – спохватилась Лулу, – извините. – Она встала и надела фартучек. – До скорого, Ал.

Как зовут Страйка, она не знала, но на прощание одарила его улыбкой.

Дэниел Чард собрался уходить: над толпой замаячила лысина. Его окружала компания немолодых, элегантных – под стать ему – людей, которые двигались плотной кучкой, беседовали, кивали. Страйк провожал их взглядом, но мысли его были заняты другим. Он даже не заметил, когда официант убрал его пустую тарелку.

Это все Фэнкорт и его поганый вялый хер.

Странно.

Меня не покидает безумная мысль, что Оуэн сотворил это сам. Устроил спектакль…

– Что с тобой, братец? – встревожился Ал.

Прощальная записка: «Час расплаты для нас обоих»…

– Все нормально, – ответил Страйк.

Море крови и тайные символы… Играй на его тщеславии – и делай с ним что хочешь… И тут и там – гермафродит, и тут и там – окровавленный мешок… «Чистая, неприкаянная душа», он сам мне так сказал… Шелкопряд символизирует писателя, который обречен на муки во имя создания непреходящих ценностей.

В голове у Страйка вертящейся крышкой, которая должна аккуратно лечь в паз, крутилась череда разрозненных фактов, неоспоримо верных и неопровержимо убедительных. Он поворачивал свою версию так и этак: она была связной и прочной – не подкопаешься.

Ей не хватало только одного – доказательной базы.

41

Ночью Страйк много раз просыпался и наутро встал рано, совершенно разбитый, подавленный и раздраженный. Перво-наперво он проверил телефон на предмет новых сообщений, затем принял душ, оделся и спустился в пустую контору, досадуя, что Робин не вышла на работу в субботний день, и безосновательно внушая себе, что ее отсутствие говорит о недостатке преданности делу. Именно сегодня она могла бы послужить необходимой аудиторией, ведь после вчерашнего озарения ему требовалось многое проговорить вслух. Он даже хотел поделиться с ней по телефону, однако это было совсем не то, что лицом к лицу, да к тому же там наверняка ошивался Мэтью.

Страйк заварил чай, но углубился в досье Куайна, и кружка совершенно остыла. От гнетущей тишины в нем нарастало чувство какого-то бессилия. Он то и дело проверял, нет ли новых сообщений. Страйку хотелось действовать, но его сковывало отсутствие официального статуса: ни тебе произвести обыск в частном жилище, ни надавить на свидетеля. До назначенной на понедельник беседы с Майклом Фэнкортом у него вообще были связаны руки, хотя… Можно, к примеру, позвонить Энстису и изложить свою версию – почему бы и нет? Запустив толстые пальцы в плотную шевелюру, Страйк нахмурился, предвидя снисходительный тон Энстиса. Доказательств и вправду было ноль. Одни догадки… но ведь я прав, с естественной на расстоянии самоуверенностью говорил он Энстису, а ты облажался. Энстису не хватит ни ума, ни воображения, чтобы оценить версию, которая объясняет каждую странность этого убийства, но выглядит маловероятной в сравнении с банальной полицейской версией, хотя дело Леоноры Куайн изобиловало нестыковками и спорными вопросами.

Объясни, допытывался Страйк у воображаемого Энстиса, почему женщина, достаточно изощренная, чтобы спрятать без следа внутренности мужа, тупо расплатилась своей кредиткой, заказав по интернету веревки и паранджу? Объясни, с какой стати мать, у которой нет ни родных, ни близких, но есть одна-единственная забота – благополучие дочери, будет рисковать, что ей влепят пожизненное? Объясни, почему она столько лет терпела измены и сексуальные выверты мужа, чтобы только сохранить семью, а потом вдруг пошла на убийство?

Впрочем, на последний вопрос Энстис мог бы вполне резонно ответить, что Куайн собирался бросить жену ради Кэтрин Кент, а перед этим выгодно застраховал свою жизнь, вот Леонора и решила, что лучше отхватить такой куш, чем зависеть от подачек разведенного прохиндея-мужа, который будет транжирить денежки на вторую жену. Любой суд присяжных купится на такую версию, особенно если Кэтрин Кент под присягой покажет, что Куайн обещал на ней жениться.