Фронтовые разведчики. «Я ходил за линию фронта» - Драбкин Артем Владимирович - Страница 11

После ухода немцев мы переместились поближе к району, где производились строительные работы. Стали более осторожными, двигались медленно, просматривая каждый кусочек местности.

Наконец наступила вторая ночь. В течение полутора-двух часов мы приближались к расположению противника и, наконец, нашли землянку. Нападение должно было осуществиться бесшумно, чтобы потом спокойно отойти и преодолеть передний край в известном нам месте. Для нападения и захвата «языка» я назначил трех разведчиков, которые были физически наиболее крепкими и сильными, — это были рядовые Рыбин, Ройтман и еще один, фамилию которого уже не помню. Остальные разместились вблизи, чтобы при необходимости поддержать группу захвата огнем. Эти трое ползком двинулись к землянке. Напряжение было предельным, с секунды на секунду чего-то ожидали, и все были в тревожном состоянии. И вдруг в ночной тишине прозвучало два одиночных выстрела. Наше напряжение еще больше усилилось. Вслед за этим послышались шум, крик и сильная стрельба. Я хотел было броситься вслед за ушедшими разведчиками, но тут же они появились вместе с захваченным пленным. Оказывается, войдя в землянку, они наткнулись на двоих спящих немцев, которые, испугавшись, подняли крик. Разведчики попытались их тащить, но они оказали яростное сопротивление. Одного фашиста разведчики пристрелили, а второго захватили в плен. Рядом располагавшиеся немцы, услышав крики и выстрелы, в панике подняли шум, и началась беспорядочная автоматная стрельба. Все это произошло в считаные секунды. Тут же вся группа без потерь была в сборе. Используя замешательство противника, мы начали спешно отходить. Идти было трудно, так как шли, не разбирая дороги, в основном по камням. При подходе к переднему краю начался рассвет. Немцы не преследовали, но когда стали переправляться, по нам открыли артиллерийский огонь. Несколько разведчиков было ранено, а пленный был убит. Я доложил начальнику штаба о результатах разведки. По захваченным документам противника была установлена нумерация и принадлежность его подразделения, а также место командного пункта обороняющегося батальона, так как случайно объектом нападения оказался командный пункт батальона противника.

Несмотря на наши действия, к наградам никто не был представлен. Начальник штаба полка сказал мне, что если бы пленного притащили живым, то получили бы такой же орден, как у него на груди. А у него был орден Красного Знамени.

Честно сказать, я никогда ни за званиями, ни за наградами не гонялся. Один раз вызвали в штаб дивизии. Я тогда был старшим лейтенантом. Приезжаю, а мне офицер штаба говорит:

— Ты чего не по форме одет?

— А что?

— Да ты же капитан! — Снимает две шпалы со своей формы и мне надевает.

Мне было 21 год, когда я стал капитаном. С наградами тоже не везло — в самые жаркие моменты начала войны, как правило, не представляли. Вообще у нас в Заполярье представляли только за конкретно выполненную задачу, а не так, как на Западе, — по разнарядке. Поэтому у меня есть только орден Красной Звезды за удачную засаду.

Дело было так. В конце 1941-го я был легко ранен и в полк вернулся в январе 1942 года. Там я был назначен командиром полковой разведки (взводы пешей и конной разведки). Вскоре была получена задача — выйти в район северо-западнее озера Толванд и захватить «языка». Указанный район находился на правом фланге противника за озером, где его подразделения оборонялись в отдельных опорных пунктах. Все подходы были заминированы. Через месяц я там подорвался на мине и был тяжело ранен…

После небольшой подготовки, проведенной накануне выхода, во второй половине ночи я проверил каждого из тридцати отобранных разведчиков и спросил, нет ли больных или не желающих идти на задание. Оказалось, что все чувствовали себя хорошо и настроены были по-боевому. Группа выходила на задание пешком без лыж, хотя снег был глубоким и рыхлым.

В момент нашего выхода стояла тихая и морозная ночь, небо было чистым и звездным. Ярко светила луна. Только на переднем крае слышны были короткие пулеметные очереди, вспыхивали и гасли ракеты. Пройдя через боевое охранение батальона, мы скрылись за небольшой высотой.

Идти было тяжело, так как снег был рыхлый и разведчики быстро уставали, особенно идущие впереди.

Через какое-то время мы вышли на озеро Толванд, где оно было шириной около 2,5 км. Примерно через час мы достигли его противоположного берега. Немного отдохнули, а затем двинулись вдоль залива. Вскоре увидели небольшой домик. Это место было где-то в полутора километрах от опорных пунктов противника. Чтобы не нарваться на минное поле, нужно было дождаться рассвета. Мороз был крепкий, и я решил воспользоваться домиком, чтобы не поморозить людей, оставив двух наблюдателей, которые поочередно менялись. В домике было тихо и спокойно, многие уже успели задремать. Вдруг послышались звуки настоящей стрельбы, и все быстро вскочили. Оказалось, что один из разведчиков собрал щепки, обрывки бумаг и запихал в печку, а потом поджег, но вместе с мусором туда попали и винтовочные патроны.

Уже стало светать, и мы вынуждены были срочно уходить, опасаясь, что противник мог услышать разрывы патронов. Цепочкой двинулись вперед, в сторону опорных пунктов противника. Выйдя на просеку — а она просматривалась на глубину до полутора километров, — мы продолжали свой путь, меняя поочередно впереди идущих разведчиков.

Пройдя около 600–700 метров, заметили вдалеке шедшую навстречу группу противника человек 20–25. Группа двигалась на лыжах, была сильно растянута и четко выделялась на снегу. Наши разведчики в новых маскировочных костюмах были практически незаметны. Тут же принял решение организовать засаду. Разделил бойцов на две группы: одну, под командованием политрука лейтенанта Литвака, расположил слева от просеки, а вторую возглавил сам и расположил уступом справа от просеки. Местность хорошо просматривалась в сторону противника. Все разведчики были предупреждены, что огонь открывать только по моему сигналу — пистолетному выстрелу. Через 6–7 минут немцы подошли к месту засады. Помню, что идущий впереди был небритый, рыжий, потный, с автоматом на плече. Прицелившись в него, я выстрелил из пистолета с расстояния около 15–20 метров. Вслед за этим вся засада обрушила на противника сильнейший автоматный огонь. Кто попадал в снег, запутавшись в лыжах, а кто пытался убежать.

Опасаясь, что разведчики в азарте перебьют всех немцев, я дал команду прекратить огонь, и все бросились в рукопашную схватку. Сержант Семенов набросился на одного фашиста, пытавшегося выстрелить, и, вырвав у него автомат, ударами уложил его. Второго, пытавшегося убежать, он скосил автоматной очередью. Лейтенант Литвак с двумя разведчиками уже схватил одного «языка». Рядовой Сухоруков набросился на финна, на помощь ему подошел рядовой Муртазалиев. Они быстро его схватили и поволокли в сторону. Рядовые Звенигора и Клепиков также схватили пытавшегося отлежаться в снегу немца. Все это произошло мгновенно. Видя, что задача выполнена успешно, я дал команду отходить.

В результате короткой схватки противник оставил на поле боя восемь человек убитыми. Троих взяли в плен — немца, финна и австрийца. Были изъяты документы убитых, а также подобраны оружие и лыжи. У нас потерь не было. К нашему счастью, когда переходили через озеро, пошел густой и пушистый снег, скрывший нас.

В хорошем и бодром настроении мы подошли к боевому охранению 1-го батальона, где нас уже ожидал помощник начальника штаба полка капитан Васильев. Он тут же спросил: «Ну как?» А я пошутил: «Неудача». Но он сказал, что слышал наш бой и по выражению лиц разведчиков догадался, что задача выполнена успешно. В боевом охранении мы позавтракали и накормили пленных, а затем направились в штаб полка.

— Как вы к партии относились?

— Я прибыл на фронт комсомольцем. А потом, после случая с документами, когда я сумку нашел, в полку на меня обратили внимание и решили принять в партию. Я помню, шел с разведчиками, и секретарь партийной организации полка встретил меня и сказал о решении.