Рассмешить богов - Панкеева Оксана Петровна - Страница 6

— В таком случае, — решительно заявил Кантор, — ты будешь сидеть здесь и отсюда ни шагу. А то я тебя знаю — минут пять побеспокоишься, и тебя тут же потянет на эксперименты с зеркалами.

Юный эльф мгновенно покраснел, ясно свидетельствуя, что упомянутые эксперименты уже начал, именно от них его оторвали и именно к ним он с таким нетерпением стремился вернуться.

— Я вижу, — заметил Кантор, — тебе понравилось быть цыпленком. Садись и даже не думай удрать. Рассказывай.

— А что я могу рассказать? — жалобно заныл принц. — Я ведь Толика не видел, как и все. Силантий меня предупредил, что в зале будет Толик, и сам Толик тоже предупредил, чтобы я его ненароком не выдал.

— А как ты мог его ненароком выдать, если ты его даже не видел?

— Все думали, что начнется какая-нибудь заварушка и Толику придется действовать. Чтобы я не помешал или не закричал вслух чего-нибудь лишнего, меня предупредили. Заварушки не случилось, но Толика увидела Ольга…

— А что он там делал? Зачем твоему дяде и мэтру Силантию понадобился Толик?

— Ты же видел, что там было. Дядя боялся каких-нибудь непредвиденных осложнений и попросил Толика его подстраховать. Тайком, чтобы никто не знал…

— А почему на Толика сигнализация не сработала?

— Значит, у него невидимость выше по уровню, чем сигнализация.

— Ты понимаешь, что говоришь? Сигнализацию ставила мэтресса Морриган! Кто должен был в таком случае наложить невидимость на твоего Толика? Сам Светлый Эстелиад?

— Откуда я знаю? Вот у Толика и спросишь. Мало ли у эльфов могущественных магов! Чего вы пристали!

— Это мы пристали? Я посмотрю, как ты все это королю будешь объяснять!

— Как? — ужаснулся Мафей. — Вы скажете Шеллару? А как же…

— Что — как же? Ольга скажет, что видела Толика. Ты что, хочешь, чтобы она обманула его величество? Тебе, может, оно и не впервой любимому кузену фиалки за уши совать, а Ольга даже мысли допустить не может, чтобы лгать королю. Тем более ты сам должен знать, как сложно его обмануть. И чего этот лопоухий Толик так тщательно прячется от его величества? Все равно король о нем знает. А рано или поздно и лично познакомится. Если вы так уж решительно намерены были приятеля спрятать, неужели нельзя было как-то учесть, что Ольга его все равно увидит? Вы же все знаете, что Ольга видит невидимое.

— Мы с Толиком не думали, что она его увидит. Я же говорил, заклинание было запредельного уровня!

— Маги недоученные! — возмутился Кантор. — Сами не знаете, так у наставника бы спросили, что такое абсолютный иммунитет к определенному виду магии!

— Мы с Силантием советовались…

— Нашел с кем советоваться! С Силантием из школы Змеиного Глаза, который о стихиях знает только необходимый минимум второстепенного курса! У мэтра Истрана надо было спросить! Или у того суперкрутого эльфа! И что теперь делать будем?

— Я не знаю…

— Невероятно полезный совет! — съязвил Кантор. — А ничего более конструктивного тебе в голову не приходит?

Мафей подумал и выдал «более конструктивный» вариант:

— Я у мэтра Истрана спрошу…

Кантор только плюнул в сердцах.

Глава 2

Король Поморья и его старший сын молча сидели за тяжелым дубовым столом в королевском кабинете и выжидающе смотрели друг другу в глаза. Между ними важно расхаживал крупный черный ворон с золотыми колечками на лапках и что-то пристально высматривал на поверхности стола, то одним глазом, то другим, смешно склоняя голову набок.

— Будет в гляделки-то играть, — сказал наконец Зиновий, понимая, что безмолвный отпрыск вряд ли заговорит первым. — Набрался смелости перечить отцу, так иди до конца. Нечего отмалчиваться.

Пафнутий пожал плечами:

— Я все сказал. И по-прежнему жду ответа.

— Он все сказал! — передразнил наследника его величество. — Строптивый мальчишка! Выдрать бы тебя как следует, чтоб не лез куда не просят! Чего молчишь, я что, сам с собой разговариваю?

— Если вы хотели только высказать свое недовольство, — неохотно отозвался наследник, — то я ухожу. Я и так знал, что вы недовольны.

Зиновий погладил птицу и вдруг хитро усмехнулся. Черные глазки-бусинки под седыми бровями слегка прищурились, отчего его величество стал похож на шкодливую мышь, вплотную подобравшуюся к сыру.

— Дерзишь, Пафнутий. Раньше ты себе такого не позволял.

— Надоело, — кратко объяснил Пафнутий.

— Лучше бы тебе молчать надоело! Опозорил отца перед всем миром, а теперь молчит! То ли отвага кончилась, то ли без Шеллара не сообразишь, что сказать!

— Мне нечего сказать. Извиняться не стану. Слов обратно не возьму. Добавить к сказанному ничего не желаю. Все.

— Не желаешь, вот как. Что ж, упрям ты был всегда. А вот смелости тебе недостает. Вон даже сейчас в меч вцепился — боишься, значит. И какой из тебя, такого труса, король?

— Вы полагаете, нам здесь нечего опасаться? Я все больше сомневаюсь в вашем душевном здравии.

— А есть чего?

— Вы сами не догадываетесь, что будет, если мы не уйдем?

— Хочешь опять отца дураком выставить? Я не догадываюсь, я знаю. Придут меня убивать. Этого ты боишься?

— А не надо?

— Так меня же убивать придут, не тебя, — откровенно насмехаясь, хихикнул Зиновий. — Сядь, поганец, нечего тут обиженную физиономию делать. Ты меня сегодня тоже обидел, так что терпи теперь. И послушай, сын мой, что я скажу. Никогда не задумывался, почему в свои сорок лет ты до сих пор не король? Молчишь, понятное дело, я по глазам должен догадываться, о чем думает мой сын. К собственным дурацким привычкам уважения больше, чем к родному отцу. Так вот, ты думаешь, что я жаден до власти и не желаю ее никому уступать, пока жив. А когда я говорю, что мой сын не готов принять посох, ты в это не веришь и считаешь, что я просто оправдываю свою жадность. А на самом деле, Пафнутий, ты действительно не готов. Ты трус и всегда был трусом… И не смотри на меня так. Ты ни разу не попытался изменить мое мнение о тебе. Ты уходишь в сторону при любом конфликте, ты даже мнение свое всегда держишь при себе. Отмолчаться, уклониться, отступить — вот твоя жизнь. Ни разу ты не принял бой, ни разу даже попытки не сделал отстоять свою правоту, хотя чаще бывал прав, чем наоборот.

— Доказывать что-то тебе? — с отвращением поморщился Пафнутий. — Или Лисавете? Это не страшно. Это противно.

— Ну-ну, дальше? Всего полчаса назад ты был разговорчивее. Мне даже показалось, что его высочество наконец набрался смелости и сможет доказать, что достоин посоха, а ты опять молчишь.

— Я буду вести себя так, как считаю нужным, — резко бросил принц и встал, спугнув ворона. — По-твоему, мужество состоит в том, чтобы по любому поводу закатывать скандалы и истерики? Тогда отдай посох Лисавете, и прощай. Уж она точно его достойна.

— Сядь! — прикрикнул король. Пафнутий продолжал стоять. — Сядь, кому говорю!

Наследник, по-прежнему молча, отошел к окну и демонстративно отвернулся.

— Вот так всегда! — со вздохом развел руками Зиновий. — Ты можешь послушаться или не послушаться, но в любом случае ни слова возражения. Тютя ты, Пафнутий, что тебе еще сказать. А еще в короли метишь. Сядь.

— Слова пусты, — упрямо ответил Пафнутий, не оборачиваясь. — А доказывать очевидное глупо. Особенно когда тебя не слышат.

Зиновий снова вздохнул, посмотрел на птицу и хлопнул себя по плечу:

— Иди сюда, Берендей. Хоть ты меня понимаешь, раз уж с детьми так не повезло. Птица и кошка никогда не договорятся, как ни пытайся. Одно утешение — когда-нибудь и мы посмеемся, наблюдая, как кошка пытается договориться с собакой и не сможет понять, отчего разговор не ладится…

Старый король, кряхтя, выбрался из кресла, положил посох поперек стола и подошел к окну, у которого продолжал стоять его строптивый сын.

— Вот что я тебе скажу, Пафнутий, — проворчал он, распахивая створки. — Коли ты хоть раз в жизни набрался смелости мне возражать, может, еще не все потеряно. Вот тебе последняя возможность доказать, что ты не трус. Сможешь проявить себя — отдам посох. Может, как-нибудь управишься с этой сворой бездельников — нашими придворными. Солнце их знает, может, это и молча как-то можно уладить… Вот он, посох, на столе, можешь взять себе, если сумеешь управиться хотя бы с теми, кто сейчас сюда придет. Сам заварил кашу, сам и расхлебывай. А я пойду прогуляюсь, давно мы с Берендеем ворон не гоняли…