О пользе проклятий - Панкеева Оксана Петровна - Страница 16

А ещё её манера драться. Правильная и тактически верная. Во всяком случае, с данной противницей. Отделалась испорченной причёской и парой царапин, а противнице перепало неплохо. Так ей и надо. Будет думать, прежде чем говорить. Почему-то любой мужчина – если он мужчина, конечно, а не мешок с дерьмом – знает, что за каждое слово нужно отвечать, только тогда оно имеет вес. А у женщин все запросто – захотела и ляпнула, и никакого ответа за свои слова держать не обязана. Потому и не уважают мужчины женскую болтовню и пустые сплетни. Если они мужчины, конечно. Но в данном конкретном случае все получилось очень славно. Ему даже понравилось. Если уж ты, цыпочка, считаешь, что твоя коллега – стиральная доска, на которую может позариться только изголодавшийся по бабам мистралиец, так уж будь добра, докажи, что имеешь право говорить это вслух. А если тебе сразу вдруг приспичило спрятаться за спину своего младшего писаря, так засунь язык себе в… туда, в общем, и не рассуждай, что у Ольги заскоки от хронического недотраху. А то ведь нечего делать – вытащить тебя из-за спины твоего перепуганного кавалера, который в глаза-то посмотреть боится, не то что возражать, тоже, мужчина называется… Вытащить за шиворот и бросить в круг, как положено у порядочных людей, и доказывай, что твоя соперница под гоблина готова лечь, как ты утверждаешь. И ещё пальнуть в потолок из пистолета, чтобы никто не подходил и не смел мешать. И давай, детка. А если тебя хватает только на то, чтобы вцепиться сопернице в волосы, а потом и те выпустить из рук и пускать сопли в три ручья, пока тебя месят кулаками, так опять же – засунь свой язык… и так далее. И скажи спасибо, что вышибала достаточно быстро освободился и подошёл, а то бы тебе попало куда больше. Ольга рассвирепела не на шутку, а женщины в гневе бывают опасны…

– Да что же это за вечер сволочной выдался! – матерился вышибала, провожая взглядом зарёванную девицу. – Уже и бабы начали! Ольга, ты что, совсем охренела? Только вашего бабского бокса мне тут не хватало!

– Не ругайся, Дик, – примирительно попросила Ольга, довольная донельзя. – Мы уже уходим.

– Уходите поскорее! Я имел в одно место такую работу! Что за дела, мать твою!.. – закончить свою речь он не успел, так как ему опять пришлось бежать наводить порядок.

Кантор помог Ольге надеть плащ и они, наконец, покинули этот злосчастный трактир.

– Чего ты улыбаешься? – спросила девушка, на ходу расправляя пострадавшие косички и пряча их под капюшон.

– У тебя глаза горят, как у кошки, – ещё шире улыбнулся Кантор. – Так любишь подраться?

– Элмар это называет «высокое вдохновение битвы», – тоже улыбнулась Ольга. – А король над ним смеётся.

– Не знаю, может, у принца Элмара оно и высокое, – засмеялся Кантор. – Но ты бы видела, как вы выглядели со стороны. Обхохотаться можно.

– Я понимаю, у вас это происходит серьёзнее, – согласилась Ольга. – Поэтому тебе и смешно.

– У нас это действительно серьёзнее. Если бы мне сказал такое не заколдованный человек, побитой мордой он бы не отделался. У нас за слова принято отвечать. Если кому-то хочется обозвать товарища чем-нибудь оскорбительным, то он должен быть готов тут же выйти с ним в круг на ножах и доказать, что имеет право говорить то, что думает.

– Страсти какие! – уважительно, но без особого одобрения прокомментировала девушка. – А ты выходил?

– Разумеется. И неоднократно. Ни разу не колеблясь. Зато теперь мне никто не смеет говорить в глаза всякие гадости, вроде того, что сказал Ромеро. Кстати, чтобы тебя не мучило любопытство, это неправда.

– Я знаю, – просто ответила она. – Мне Азиль говорила. Вернее, не мне, а королю, но при мне.

– Королю? – Кантор слегка опешил. – По какому поводу?

– Он спросил, правда ли это, а она сказала, что нет.

«Ох, Азиль, дитя ты бестолковое, язык у тебя как был в семь локтей длиною, так и остался… Что ж ты ещё наговорила про меня его величеству и всем присутствующим?»

– А что она ещё говорила?

– Много чего. Она в тебя заглянула и рассказала, что она увидела.

– Понятно. Спасибо, Азиль, спасибо, милая… Ольга, ты уж не расспрашивай меня об этом и не проси истолковать. Это все… не для обсуждения. Лучше… расскажи что-нибудь о себе. Я бы сам рассказал, но мне нельзя.

– Ладно, – охотно согласилась девушка. – Давай, расскажу, как я сюда попала.

– Расскажи лучше сначала, – попросил он. – Как ты жила в своём мире.

Она рассказывала, а он слушал и думал о том, как мало отличаются люди друг от друга. Такую же историю могла рассказать любая студентка и этого мира – те же лекции, преподаватели, экзамены и развесёлые студенческие попойки с песнями, танцами, беседами и последующим расползанием парочками. Ах, молодость, молодость, беззаботное время…

Они ещё поговорили о лингвистическом феномене, который Ольга пыталась исследовать, но без особого успеха. А потом они пришли.

– Заходи, – сказала Ольга, отпирая дверь. – Только не пугайся, у меня тут беспорядок… У нас тут была вечеринка…

Кантор смело вошёл и понял, что его представления о беспорядке скудны и лишены фантазии. Заставленный грязной посудой и заваленный объедками стол выглядел примерно так же, как и их собственный стол в их хижине наутро после того, как Рико где-то украл ведро спирта. Но на этом сходство кончалось. Тем более что стол-то они утром прибрали, пока Амарго не увидел, хотя и чуть не подрались, решая, кому убирать, и Торо предложил бросить жребий. А на этом столике пили явно не вчера, поскольку кости и огрызки успели основательно усохнуть. Кроме маленького столика в комнате имелся ещё большой письменный стол, заваленный книгами, окурками, чашками, бумагами и… кгм… женским бельём. К счастью, чистым, но от такой разновидности беспорядка Кантор давно успел отвыкнуть и тут же почувствовал себя… скажем так, не совсем уверенно.

Ольга переполошено метнулась к столу, сгребла бельё в охапку, прихватив попутно несколько листов бумаги, и поспешно затолкала в шкаф.

– Садись, – сказал она, убирая с кресла утюг и несколько книг. – Я сейчас быстренько все приберу. Вот тебе тапочки.

Кантор переобулся в тапочки, которые были велики ему размера на четыре и принадлежали, видимо, его высочеству Элмару или ещё кому-то таких же ненормальных размеров, и оглядел комнату подробнее. То, что он увидел, мгновенно заставило его забыть про живописный беспорядок. На стене висел «Танец огня» Ферро. Подлинник. Тот самый.

– Нравится? – спросила Ольга, быстро набрасывая покрывало на кровать и сгребая со стола посуду. – Король сказал, что это подлинник.

– Да, это подлинник, – согласился Кантор, вглядываясь в парня на портрете. – А где ты его взяла?

– Купила по случаю на рынке, – отозвалась Ольга уже из кухни. – За один золотой.

За один золотой… бывает же! Какими судьбами он оказался в Ортане? Карлос его продал? Или его украли? Или подарил кому-то ещё? Или просто Карлоса тоже посадили, а картину конфисковали и выбросили, поскольку портрет государственного преступника все равно никуда не повесишь…

Кантор снова посмотрел на красавца барда, изображённого в полуобороте среди прозрачных языков пламени. Красивый ты был парень, Эль Драко… Симпатичная мордашка, безукоризненная фигура, дракон этот твой разноцветный… И было у тебя две руки, для которых равны были женщина и гитара. И был у тебя Огонь такой силы, что легко был виден любому – он всегда горел в твоих глазах. И был у тебя волшебный голос, который прославил тебя и сделал богатым… Славный ты был парень, Эль Драко, спору нет. Жаль, что ты всё-таки умер, что бы там не говорили по этому поводу прекрасная Азиль, его величество Шеллар и эта смешная девочка с косичками. Очень жаль. Но ничего тут не поделаешь. Умер, и все тут. Иначе не явился бы ты на зов бестолкового некроманта в таком виде, что перепугал бедную девушку до полусмерти. Будь ты живой, ты и выглядел бы, как живой. Сказать ей об этом? Или не стоит? Да нет, пожалуй, и так было сказано достаточно…