Пересекая границы - Панкеева Оксана Петровна - Страница 31

– Боюсь тебе разонравиться, – из последних сил пошутил Шеллар и все-таки сбросил одеяло.

– С чего бы вдруг? – засмеялась она. – Стесняться надо тем мужчинам, которые заплыли салом и не видят собственный член из-за живота. А тебе-то чего?

Он промолчал, так как у него были немного другие представления об этой проблеме, а спорить не хотелось. Он просто лежал, расслабившись, и прислушивался, как она гладит его по голове, ласково и бережно расправляя его непослушные вихры, которые никогда не ложились, как у нормальных людей. Почему-то ему снова подумалось о том, что такой, наверное, должна быть ласка матери, которой у него никогда не было.

– Почему ты молчишь? – спросила Валента. – Расскажи что-нибудь.

– Что?

– Не знаю… Что-нибудь. Знаешь, если не находишь, о чем поговорить, надо говорить, что в голову придет. Вот, например, о чем ты думаешь сейчас?

– О матери, – честно ответил он.

– Вот о ней и расскажи. Какая она была?

– Не знаю. Я никогда ее не видел. Она умерла при родах.

– А тебе о ней рассказывали?

– Очень мало. Отец ее почти не вспоминал, он женился не по любви, а потому, что так положено. Ему было совершенно все равно, на ком жениться. Мать вышла за него, чтобы не остаться старой девой. Лондрийских принцесс неохотно берут замуж, они некрасивые и худые, с узкими бедрами, очень тяжело переносят роды. А в королевских семьях главное – наследники, поэтому женщины у нас ценятся здоровые и плодовитые. Отец был человек равнодушный и безразличный, поэтому ему было все равно – что лондрийская принцесса, что поморская крестьянка. Сказал дедушка «женись» – выбрал из кучи присланных портретов, не глядя, наугад, первый попавшийся, и женился. Умерла жена – ну и ладно, появился ребенок – ну и хорошо, пусть няньки занимаются… Он забыл ее намного раньше, чем я вырос и начал спрашивать… Мэтр Истран как-то сказал, что с ее здоровьем ей вообще не следовало рожать, тем более что наследников у дяди было достаточно. А она очень хотела детей… Я часто о ней думаю. О том, что если бы я не родился, она бы была жива. И я всегда не любил праздновать свой день рождения, потому что в этот день она умерла.

– А отец? Он тоже умер?

– Да.

– Давно?

– Давно. Мне было десять лет.

– А что с ним случилось?

– Он сошел с ума и покончил с собой.

– Правда? Элмар мне этого не говорил.

– А Элмар и не знает. Он тогда не жил с нами, а эту историю в семье не принято было вспоминать. Когда в королевском доме такое случается, это всячески стараются скрыть. Какому королю захочется признаться, что его брат сошел с ума? Ведь будут думать, что в семье нездоровая наследственность, или что на ней лежит проклятие, или еще что-нибудь. Вот об этом и молчали. Официально объявили, что брат короля скончался от пищевого отравления.

– А он отравился? А почему решили, что он сошел с ума?

– Потому, что он хотел убить и меня.

– Убить собственного ребенка? Действительно, только безумец мог такое сделать… А как тебе удалось спастись?

– До сих пор никто не знает. Он скормил мне дозу, достаточную для взрослого человека, по всем законам природы я бы должен был умереть… Такая вот у меня печальная родословная, – со вздохом заключил он. – А у тебя есть родители?

– Есть. Они очень славные люди, но лучше их любить на расстоянии. Они все еще считают меня маленькой девочкой и пытаются учить жить. Ну, знаешь, вроде того, что, уезжая на подвиги, нужно непременно брать с собой шерстяные штаны, чтобы не простудиться. Или что нужно остерегаться незнакомых мужчин, особенно в темное время суток… Однажды я не послушалась родителей и наткнулась на двух таких страшных мужчин в темном переулке в Лютеции. Так они потом так жалобно просили пощады…

– А ты что, с луком ходила по городу? – невольно улыбнулся Шеллар, представив себе, как она ходит по Лютеции со своим луком в человеческий рост.

– Ну что ты, конечно нет. Он же большой. Я ходила с мечом. Я ведь не только стрелять умею…

Она отодвинулась, свесилась с кровати и стала шарить по полу.

– Что ты ищешь? – спросил Шеллар, опасаясь, что разговор на этом угаснет.

– Сигареты. Будешь курить?

– А моя трубка далеко?

– Далеко. То ли в гостиной, то ли в столовой.

– Тогда давай сигарету.

Они закурили, и разговор все-таки оборвался, и Шеллар не знал, как его возобновить. Он лежал, откинувшись на подушки, и задумчиво созерцал потолок. Валента сидела рядом, грациозно изогнувшись. Куда смотрела она, было непонятно.

– А сейчас о чем ты думаешь? – вдруг спросила она. Шеллар, застигнутый врасплох, поспешно ухватил за хвост последнюю мысль и снова честно ответил:

– Что делать с гробом.

– С каким гробом? – недоумение в голосе девушки было смешано с тревогой.

– С моим гробом, – спокойно пояснил Шеллар. – Сегодня… Или это уже вчера?.. утром я зашел в королевскую часовню… Меня просили помочь с опознанием, а то не знали, что в какой гроб положить… Зашел, и долго не мог избавиться от чувства, что что-то не так. Потом присмотрелся и понял, что один гроб лишний. До меня сначала не дошло, и я спросил распорядителя церемоний, для чего здесь шестой гроб. Он вдруг весь побледнел, потом покраснел и начал мямлить что-то невразумительное. Потом поспешно извинился, пообещал выяснить и доложить, а сам метнулся в комнату персонала и принялся там вопить о болванах и бездельниках которых он всех уволит. Тут до меня и дошло, что это же мой собственный гроб. Ведь сначала думали, что я погиб вместе со всеми. А потом забыли его убрать. Я о нем вспомнил и подумал, что же с ним теперь делать. – Он издал короткий невеселый смешок и раздавил окурок в ночном горшке, который они приспособили вместо пепельницы.

– Вели его сжечь и больше не вспоминай. – Решительно заявила лучница и поставила горшок на пол. – И не мучай себя.

– Да он мне не мешает, – пожал плечами Шеллар. – Не пугает и не мучает. Просто не знаю, что с ним делать.

– Сделай, что я посоветовала. У моего народа считается страшным кощунством делать гроб для живого человека. А уж тем более держать его в доме.

– У нас так не считается. Но я сделаю, как ты советуешь, просто чтобы тебе было приятно.

– Шеллар!

– Да?

– Сделай мне приятное другим способом.

И снова они долго и нежно любили друг друга, и снова все было так же прекрасно. И потом снова тихо лежали, обнявшись и не шевелясь.

– Почему ты так коротко стрижешься? – спросила Валента, опять принимаясь перебирать его волосы. – У вас ведь так не принято. Да и волосы у тебя неплохие.

– Потому, что они не укладываются ни в какую прическу, – вздохнул Шеллар, дотянулся до ее косы и перебросил на грудь, чтобы можно было любоваться. – А зачесывать назад и собирать в пучок… Я тогда выгляжу полным уродом. А тебе твоя коса не мешает? В походах, в бою?

– Мешает, – вздохнула девушка. – Мыть сложно, сушить долго, расчесывать трудно…

– А обрезать жалко.

– Не то, чтобы жалко… Но я не могу ее обрезать просто так. У моего народа девушки носят косу, пока не выйдут замуж. Так положено. А замуж я не собираюсь, так что, видно, до старости придется с этой красотой возиться.

– Почему не собираешься?

– Потому, что путь воина несовместим с кастрюлями и пеленками. А мысль о том, что какой-то немытый и вечно пьяный мужчина будет считать себя моим хозяином, была мне противна всегда.

– А если он будет умытый и трезвый, и будет тебя уважать? И не заставит возиться с кастрюлями и пеленками? – со слабой надеждой спросил Шеллар, понимая, что задает дурацкие вопросы.

– Нет, Шеллар. Мне дорога моя свобода. Воин должен идти по своему пути, не оглядываясь назад и не вспоминая постоянно о том, что дома остались дети. Иначе он станет бояться смерти больше, чем следует.

Он снова погладил ее косу и спросил:

– А как вышло, что такая прекрасная женщина избрала путь воина?

– Мне это нравилось, – просто ответила она. – С детства. Мой народ – лесные охотники, дети растут в лесу и с детства обучаются стрельбе из лука, и мальчики и девочки. У меня это получалось лучше всех. И это намного интереснее, чем сидеть всю жизнь в хижине, варить еду, чинить шкуры и мыть полы. Шить и вышивать я так и не научилась. Зато из лука я попадаю белке в глаз с любого расстояния.