Черный Янгар - Демина Карина - Страница 43

– Я уже испугался, что ты не вернешься, – сказал Черный Янгар.

Он сидел на полу, пытаясь собрать мозаику цветных стекол.

– Когда-то был витраж. Мой отец пригласил мастера, который умел делать синее и желтое стекло. Желтое многие создают, но синее… Особый оттенок, который мастер назвал лазурью.

Янгар поднял стеклышко, едва ли больше моего ногтя, и поднес к лучине.

– Я действительно никогда больше не видел такой яркой синевы. Тот мастер, наверное, уже умер.

Я кивнула.

Как давно это было? Янгар помнит. И черная душа его вовсе не остыла.

Нет, не среди горных вершин спрятал Укконен Туули сердце сына и не в ледяных чертогах Акку, но в развалинах Горелой башни, затерянной в безымянном лесу. Кто знал, что Янгхаар Каапо найдет ее?

– Сядь, маленькая медведица, – ласково произнес он.

И я присела на пол, напротив него, но голову опустила, все еще прячась под пологом шкуры.

– Ты не покажешь мне своего лица?

Покачала головой: не сейчас.

– Хорошо. – Янгар попытался соединить осколки. – Имя тоже не назовешь? Ладно. Пускай. Я надеюсь, что когда-нибудь ты все же доверишься мне.

Возможно.

Когда-нибудь.

– Знаешь, я впервые радуюсь тому, что когда-то мне солгали. Злюсь, конечно, но радуюсь больше. Я понимаю, зачем он это сделал. Но все же хорошо, что правда… другая.

Я ничего не поняла из этой его речи. И, отобрав три синие стекляшки, я протянула ему. Пальцы коснулись пальцев. И его, горячие, нежно скользнули по моей ладони.

– Какая холодная, просто ледяная, – с удивлением произнес Янгар. Он взял мои руки в свои и поднес к губам. Он дышал, пытаясь отогреть меня, а я сжимала в кулаке три кусочка лазури.

– Не получается. – Янгар поцеловал мое запястье, пытаясь уловить голос пульса. – Медленно. Так медленно, точно…

…я уже не живая.

Почти.

Сколько нахожусь на грани? Недолго, пару месяцев всего, но к следующей зиме мое сердце окончательно замрет. Кровь станет холодной, и я, возможно, попытаюсь согреть ее чужой. А память… Память будет хранить осколки прошлого, порождая… что? Злобу? Зависть? Печаль? Ненависть ко всем людям? Стану ли я такой, как та, что отдала мне проклятый свой дар?

Не хочу.

Янгар гладил мое запястье, его палец скользил вверх по такой неестественно белой коже, лишенной и тени сосудов, и вниз, возвращаясь к ладони.

– Прости, маленькая медведица. – Он был слишком близко, и эта близость тревожила меня. – И послушай меня, пожалуйста. Я не желал тебя обидеть. Но если бы ты не ушла…

Его лицо потемнело.

– Я бы тебя убил.

Это признание далось ему нелегко. И Янгар, выпустив мою руку, вернулся к стеклянной мозаике. Он никогда не соберет ее: здесь тысячи осколков, и еще тысячи потерялись, смешавшись с землей и снегом. Но и отступать Янгар не желает.

– Не я, но то, что живет во мне. Я думал, что оно ушло, осталось на юге. Ему нравились пески. Жара. Свист хлыста. И еще арена, запах крови. Или зверя. Это проклятие. И дар, благодаря которому я выжил.

Бездна, скрытая в черных глазах. Я помню, как она рвалась с привязи. И как мои слова, жестокие, заемные, разорвали эту привязь.

– Никогда больше не заступай мне дорогу, маленькая медведица, – сказал Янгар и, помолчав, добавил: – Пожалуйста. Я не хочу тебя потерять.

И, тряхнув головой, он вдруг вскочил на ноги, подал руку:

– Пойдем, я покажу тебе свой дом…

Она пришла.

Янгар услышал шаги еще до того, как его медведица появилась на пороге. Зашелестел Великий Полоз, предупреждая о гостье, которая полагала себя хозяйкой. И черные кольца зазмеились по потолку.

Он все понимал, старый мудрый змей, и смеялся над глупым своим потомком, который едва не убил снова.

А его медведица стала человеком.

Почти.

Она ходила босиком по снегу, не ощущая холода. А руки ее не согревало дыхание. И ногти на них были синими, острыми. Ее сердце билось медленно, от кожи исходил легкий травянистый запах, в котором не было ничего человеческого.

Она была высокой, почти с Янгара ростом, но хрупкой, сколь мог он различить: медвежья шкура скрывала очертания ее фигуры. Лицо же оставалось в тени, слишком густой, чтобы тень эта была обыкновенна. Она словно полог скрывала черты, но…

Ведь достаточно протянуть руку, отбросить капюшон и заглянуть в глаза, зеленые, как листвяник. Сказать ей:

– Здравствуй, медвежонок.

И рассмеяться, когда она попятится, удивленная.

Узнал?

Да и как можно было ошибиться? Ее руки – крылья чайки, что скользит над водой, лаская воздух. Ее губы – дикий мед, хмельной самим своим рождением. И волосы – шелковая гладь молодой травы. Она сама – чудо, украденное и возвращенное.

Не человеком.

Ладно, Янгар найдет способ исправить. И если не он, то Великий Полоз…

– Пойдем, – Янгар протянул ей руку. – Я покажу тебе свой дом.

Тот, который нарисовала ему память.

– Я жил здесь, – он огляделся, – в этой вот комнате. Здесь всегда селят наследника рода, чтобы Великий Полоз присмотрел за ним. Тогда я боялся его.

И Великий Полоз беззвучно перекатывал свои кольца. Он умудрялся двигаться, оставаясь неподвижным.

– Конечно, здесь все было иначе. На полу ковер лежал. Или гобелены еще…

Он рассказывал, сжимая ладошку жены, и боль отпускала.

– Она боялась, что однажды я упаду со ступенек и сломаю руку. Почему-то именно руку.

Маленькая медведица молчаливой тенью следовала за Янгаром.

– А вот там… да, там, где сейчас осины, была старая стена. Она окружала поместье, когда оно только-только появилось. Но в кольце этой стены стало тесно. И ее местами разрушили.

Проломы зарастали малиной. И отец время от времени заговаривал, что по-хорошему стену надо и вовсе разобрать. К чему она? Только место занимает. И разбирали понемногу, разбивали старую кладку, выламывая крупные камни.

Малина вызревала к середине лета. Полудикая, она была мелкой, редкой, но при этом удивительно сладкой. И Янгар бесстрашно проникал в самые густые заросли. Его не отпугивали ни пчелы, что вились над кустарником, ни даже шишка осиного гнезда, повисшая на старой яблоне.

За яблоками он тоже лазил.

И под стеной рыл проход, пытаясь понять, и вправду ли уходит эта стена так глубоко, как говорят. А может, удалось бы и спрятанный клад отыскать. Ведь отыскал же он наконечник древней стрелы, еще каменной, и наставник потом долго рассказывал о том, как жили люди на заре времен.

Янгару понравилось.

Он почти решился уйти из дома и основать собственное племя.

– Там располагались конюшни…

Не осталось даже камней. Возможно, под сугробами и заносами и обнаружатся остатки фундамента и гнилые ошметки упряжи, но сейчас Янгар видел конюшни иными. Длинные выбеленные строения с острыми крышами. Внутри пахло сеном, свежим хлебом и зимой – дымом.

Янгар знал лошадей по именам, и к соловому отцовскому жеребцу, отличавшемуся препаскудным нравом, подходил без опаски. А еще ныл, выпрашивая собственную лошадь. И матушка вновь волновалась, что слишком уж рано ему в седло. Отец же только посмеивался над ее страхами.

– Мужчина растет, – приговаривал он и, подхватив Янгара на руки, подбрасывал высоко-высоко. Или же сажал на спину соловому. И тот, в присутствии хозяина смирный, лишь гривой потряхивал да фыркал возмущенно: не привык он детей катать.

Солового похоронили с отцом. И дядя сам перерезал жеребцу глотку, а тот стоял, смотрел в глаза, видимо догадываясь, что ждет его, но не испытывал страха.

– Дальше были амбары и еще кузница, но она уже у самой речушки. Отец приказал вынести, чтобы пожара не случилось. Пивоварня имелась. И красильня, и многое другое.

Развалины главного дома прикрыты снежным саваном.

Потом, позже, Янгар вернется и расчистит снег. Он уберет камни и обгоревшие, сгнившие бревна. Прикажет просеять песок, выискивая вещи из собственного прошлого, чтобы похоронить их с честью. А затем построит новый дом. Такой, где хозяйкой станет маленькая медведица.