Черный Янгар - Демина Карина - Страница 11

Каков он, мой будущий муж?

Стар?

Не старше отца.

Похож ли на него? Или на моих братьев? Красив ли? Про Олли говорят, что он красавец. И еще про нашего конюха, которого отец в прошлом году самолично порол и шкуру едва не спустил. А потом велел жениться. У конюха были кудрявые волосы и гладкая борода, которую он салил, укладывая волос к волосу.

Борода, наверное, колется…

…и если Янгхаар курит, то, как у отца, пропахла дымом.

Не расчихаться бы…

И правду ли говорят, что его с ног до головы черный волчий волос покрывает? И если так, то от Янгара, наверное, псиной пахнет и волос жестким будет… Или нет?

Смешно! Об этом ли стоит печалиться? Но меня вдруг одолело любопытство. Я лежала, пытаясь представить себе того, кого все равно увижу через несколько часов. Но перед глазами вновь и вновь вставал Ерхо Ину. И плеть в его руке.

– Не бойся, дитя, – сказала кормилица. – Никогда и ничего не бойся.

Я не умею не бояться, но постараюсь.

Усилием воли отбросив ненужные мысли, я просто лежала, позволяя разрисовывать тело. Кормилица растирала и смешивала краски. На коже моей расцветали узоры, рассказывая историю моей жизни.

Прошлое.

Настоящее.

И немного будущего.

Вот только прочесть эти узоры могли лишь те, кто посвятил себя Кеннике. Пройдет немного времени, и краски сменят цвета, как меняется с годами человек. И попробуй угадай наперед, каким богам вручила судьбу безумная старуха.

Кто будет стоять за моими плечами в эту ночь?

– Вот и все, дитя. – Кормилица поднесла к моим губам чашу, где молоко смешалось с вином. – Выпей и ничего не бойся. Богиня защитит.

– Спасибо.

Вино было на травах, и последнее, что я запомнила, – как меня подхватывают на руки и несут, баюкая.

Куда?

Какая разница…

Глава 7

Осколки

Свадьба.

Пылают костры от края до края земли, расцветают целыми созвездиями. Гудят барабаны из оленьей кожи, восславляя щедрость жениха. Много гостей созвал Янгхаар Каапо. Еще в первый день лета разлетелись гонцы, понесли резные шкатулки из южного ароматного дерева, а в шкатулках – шелковые свитки.

Спешил Янгхаар всех известить: сдался упрямый Ерхо Ину, согласился отдать за безродного любимую дочь. И зовет он достойных аккаев разделить радость.

Откликнулись старые рода. И послали ответ, что в назначенный срок прибудут, дабы засвидетельствовать, что случилось небывалое.

Сам Вилхо Кольцедаритель послал жениху плащ, подбитый горностаем.

Великая честь.

В милости Черный Янгар. Силен он, как никогда прежде. И собственная слава кружит голову.

– Взгляни на них. – Янгар стоял у окна, запрокинув голову, и свежий ветер гладил смуглую кожу. – Все сбежались.

– Это меня и беспокоит, – миролюбиво заметил Кейсо. – Именно что все. И среди них у тебя нет друзей.

Он оторвал темную виноградину и, поглядев на просвет, в рот отправил. Перед Кейсо на полу лежали пять шелковых халатов, и каам уже третий час разглядывал их, пытаясь почувствовать, какой из пяти более соответствует настроению и случаю. Янгхаар не понимал этого. Он бы взял самый дорогой. Или самый яркий. А тратить время на раздумья…

И годы спустя его удивляли привычки друга.

– Вся золотая дюжина тебя ненавидит. – Каам протянул было руку к темно-синему, расшитому тележными колесами и вьюнком, но в последний миг передумал. – А ты открыл им двери собственного дома.

Янгхаар думал об этом.

У ворот его усадьбы собралось три сотни гостей. И каждый из них спит и видит, как бы нож в спину воткнуть. Но ведь не скажешь, чтобы оставили свиту за порогом. Оскорбятся. Или решат, будто испугался Черный Янгар.

– Ерхо Ину любит дочь. – Янгхаар вытер влажные щеки. В последние дни он не находил себе места. И причиной волнения была эта девочка, которая уже сегодня ночью будет принадлежать ему. – Все говорят об этом.

– Любит… говорят… Вот только хватит ли этой любви, чтобы устоять перед искушением?

– Двух сотен аккаев хватит, чтобы удержать Ину от глупостей.

– Надеюсь, – миролюбиво произнес Кейсо, устремив взгляд на халат багряный, с золотым шитьем по подолу. – Очень на это надеюсь…

Две сотни.

С Ину явились всего три дюжины. А остальные и того меньше привели. Да и вряд ли рискнут в чужую свару ввязываться: Золотые рода никогда не умели договариваться друг с другом.

Но Кейсо прав, неспокойно на душе.

Отступить?

Поздно.

В полдень распахнутся ворота храма, пропуская жениха, и откроются вновь уже на рассвете. Таков обычай, и не Янгару его ломать.

– Пора. – Янгхаар вытер ладонями мокрые щеки. – Так, значит, она тебе понравилась?

– Она? – переспросил Кейсо, который со смотрин вернулся задумчивым. – Понравилась. Только… я слышал, что у Пиркко волосы черные. А эта с рыжими была.

Он сказал про волосы сразу, как вернулся домой.

Черные. Рыжие.

Ерхо Ину не посмеет обмануть богов. Он дал клятву на крови, что отдаст за Янгхаара дочь. И значит, так тому и быть.

– Не ходи. – Кейсо отодвинул миску с виноградом. – Я знаю, что ты меня не послушаешь, но… не ходи, Янгар. Неспокойно мне. Пусть девочка остается с отцом, а ты себе другую найдешь. Мало ли невест на Севере?

Много.

Но разве сравнятся они с дочерью Ину по древности рода, по богатству, по силе отца? Да и не желал Янгар другой. За прошедшие недели Пиркко-птичка всецело завладела мыслями его. И не красота была причиной, а то, что не умел Янгхаар Каапо отступать.

И сейчас не отдаст он своей добычи ни людям, ни богам.

– Дурак, – спокойно заметил Кейсо, поднимая темно-лиловый халат, расшитый желтыми одуванчиками. – Только если вдруг… Помни, что за свои ошибки нельзя винить других.

Запомнит.

И оседланы кони. Свита готова. Сияют щиты. Скалятся с них рисованные волчьи головы. Высоко подняты копья, и ветер шевелит алые праздничные ленты, что повязаны под остриями. Трубят рога. И медленно открываются ворота.

И жеребец Янгхаара, вороной, тонконогий, вдруг пятится, грызет удила.

Нехороший знак.

– Вперед! – Янгар огрел жеребца плетью, и тот поднялся на дыбы, заржал, затряс гривой. И звон серебряных бубенцов подстегнул его.

Вперед. Быстрей.

Сквозь лагерь, что раскинулся от ворот поместья. Мимо костров, людей, у костров собравшихся. Свистят и хлопают, кидают под копыта коню тростниковые стрелы с пожеланием славной ночи. И ветер ныряет за спину, плащ, словно крылья, разворачивает.

Вот позади остаются и лагерь, и поле, и сама дорога.

Храм стоит. И ворота его открыты.

Ждут Янгара слепые жрецы, готовые провести его в самые недра земные, где плавятся и рудное железо, и судьбы человеческие. Отступить еще не поздно, но…

Бросил поводья Янгар, спешился и смело шагнул за ворота храма. Только на пороге черной дыры поднял зачем-то голову – в небе кружил, высматривая добычу, черный падальщик.

Воспоминание ударило наотмашь.

Красные пески Великой пустыни.

Узкая тропа по гребню бархана. Вереница верблюдов. И вереница рабов. Иссушающая жара и дорога, которой нет конца. Хозяин, укрытый от зноя под пологом переносного шатра, играет на кифаре. Он перебирает струны лениво, и звуки, резкие, нервные, ранят слух.

А в выцветшем небе кружится падальщик. И тень его летит вслед за караваном. Уже пятый день…

Остановка.

Надсмотрщик проходит вдоль цепи, проверяя, цел ли товар. Хозяин не любит зряшных трат, и за надсмотрщиком идет старый, проверенный раб с бурдюком. По чашке воды каждому.

Вода – драгоценность. И Янгу уже усвоил, что пить ее нужно медленно. Он касается края деревянной чашки губами, и вода сама устремляется к нему, просачиваясь сквозь трещины в коже, сквозь саму кожу, на сухой неподвижный язык.

А падальщик спускается ниже. Он еще надеется на добычу, привык, что караваны оставляют след из мертвецов. Но хозяин умеет считать деньги и выбирать рабов. Много лет он ходит к побережью, и нет такого корабельщика, который не слышал бы про Азру-хаши. Придирчив он, скуп, и глаз наметан: нет в караване слабых. И по приказу хозяина растягивают тканый полог, под которым можно переждать полуденную жару. Рабы сбиваются стадом. Молчат. Все слишком устали, чтобы говорить, и только Виллам, темнокожий саббу, ложится на песок и бормочет, что сбежит.