Прелюдия к Академии (Прелюдия к Основанию) - Азимов Айзек - Страница 5

– К чему ты это говоришь? Я и без тебя знаю, что Империя велика. Ты мне объясни, что ты хотел сказать об этом человеке.

– Только то, что он способен принести немало вреда, даже не задумываясь об этом, не нарочно. Он не помышляет о том, какова его сила. Ну, не сила, так важность.

– Это твои догадки, Демерзель?

– Да, сир. Он провинциал. Он не знает Трентора и его порядков. Он никогда не бывал здесь раньше и просто не умеет вести себя как человек светский, благородно воспитанный. И все же он вел себя с достоинством, представ перед вами.

– А что тут такого? Я позволил ему говорить открыто. Отбросил весь этикет, все формальности. Обращался с ним, как с равным.

– Не совсем так, сир. Как бы вы ни старались вести себя с другими, как с равными, у вас все равно не получится. Не в крови это у вас. Вы привыкли повелевать. Да расстарайся вы изо всех сил дать собеседнику возможность расслабиться, мало у кого такое выйдет. Большинство попросту утратит дар речи, а другие, что во сто раз хуже, начнут раболепствовать и растекаться мыслью по древу. Этот человек выстоял с честью, сир.

– Не знаю, не знаю… Можешь, конечно, восторгаться, Демерзель, дело твое, но мне он не понравился, – буркнул Клеон и призадумался. – Кстати, ты заметил: он даже не пытался объяснить мне эту свою математику? Как будто знал, что я ни слова не пойму.

– Но ведь вы бы и правда не поняли, сир. Вы не математик, не ученый, не художник. Есть масса областей знания, где другие знают больше вас, И их призвание состоит в том, чтобы они поставили свои знания на служение вам. Вы – Император, а это звание выше всех других, вместе взятых.

– Да? Знаешь, меня бы ни капельки не обидел намек на мое невежество, прозвучи он из уст старика, копившего свой багаж знаний долгие годы. Но этот Селдон, он же мой ровесник. Как же он ухитрился узнать так много?

– Вероятно, ему не пришлось тратить время на постижение науки повелевать и искусства достижения мудрых решений величайшей важности.

– Демерзель, честное слово, иногда мне кажется, что ты смеешься надо мной.

– Сир? – с упреком воскликнул Демерзель.

– Ладно-ладно, пустяки. Вернемся к нашему математику. Почему ты решил, что он опасен? Мне он показался всего-навсего наивным провинциалом.

– Так оно и есть. Дело не в нем самом, а в его математических на работках.

– Он утверждает, что они совершенно бесполезны.

– А вы думали, что из них можно извлечь пользу, правда? И я так подумал, когда вы мне рассказали. Так же могут подумать и другие. И сам математик от этого не застрахован: ведь теперь эта мысль засядет у него в голове. Кто знает, вдруг он все-таки до чего-то додумается? А додумается, тогда… Вы же понимаете, что способность предсказывать будущее, пускай даже туманно и неопределенно, таит в себе величайшую власть. Даже если ему самому эта власть окажется ни к чему – знаете, попадаются среди ученых такие альтруисты, ну, да я, к слову сказать, не очень в это верю – найдутся те, кто быстренько им воспользуется.

– Я попытался. Ничего не вышло.

– Просто он пока не думал об этом. А вот теперь – кто знает? На ваши уговоры он не поддался, а вдруг его уговорит… ну, скажем… к примеру, мэр Сэтчема?

– А с чего бы это ему помогать Сэтчему, а не нам?

– Он же объяснил, что трудно прогнозировать эмоции и поведение отдельных людей.

Клеон нахмурился и задумался.

– Так ты действительно думаешь, что он мог бы разработать свою психоисторию так, что от нее на самом деле была бы польза? Он-то уверен, что у него такое не выйдет.

– Пройдет время, и он может решить, что был не прав, отрицая такую возможность.

Клеон опять нахмурился.

– Значит, зря я его отпустил.

– Нет, сир, – покачал головой Демерзель, – Ваша интуиция не обманула вас. Отпустили, и правильно сделали. Арест, как бы его ни замаскировывать, вызвал бы у него протест, отчаяние – а человек в таком состоянии не будет способен творчески мыслить, откликаться на любые наши призывы о сотрудничестве. Гораздо разумнее было отпустить Селдона, но отныне надо держать его на невидимом поводке. Так мы сможем пронаблюдать, сир, не захватят ли его, не используют ли вам во вред ваши враги. А в нужное время, когда он разработает свою науку, можно будет потянуть за поводок и извлечь его на свет, нашего математика драгоценного. А тогда… вот тогда мы сможем вести себя более… более настойчиво.

– Ну, а если кто-то из моих врагов… вернее сказать, из врагов Империи, ведь я – это и есть Империя, – захватит его в свои руки, а то он и сам возжелает пойти в услужение к врагам? Пойми, я не могу сбрасывать со счетов такую возможность.

– Правильно делаете. Но не волнуйтесь. Я прослежу за тем, чтобы этого не произошло. Но уж если, несмотря на все мои старания, такое случится, будет лучше, чтобы он не достался никому, чем попал в плохие руки.

Клеону стало неловко.

– Действуй, как знаешь, Демерзель, но я очень надеюсь, что мы не станем спешить. В конце концов, он и правда, может быть, не кто иной, как кабинетный ученый, придумавший науку, от которой нет и не может быть никакого толку.

– Конечно, сир, конечно, однако гораздо разумнее будет предположить, что этот человек заслуживает того, чтобы ему уделили внимание. Что мы потеряем, если в конце концов окажется, что опасения наши напрасны? Немного времени, ничего больше. А вот если окажется, что мы проглядели фигуру величайшей важности, мы потеряем всю Галактику…

– Что ж, хорошо, пусть будет так, – кивнул Клеон, – но очень надеюсь, что ты избавишь меня от подробностей, если они окажутся не слишком приятными.

– Очень надеюсь, что до этого не дойдет.

Весь вечер, всю ночь, все утро встреча с Императором не выходила у Селдона из головы. О том, что прошло столько времени, он мог судить лишь по смене освещенности в коридорах, на площадях и в парках Имперского сектора Трентора.

Утром Селдон удобно устроился на пластиковой скамейке в небольшом сквере. Скамейка, как только он опустился на нее, приняла очертания его тела. Судя по освещенности, было довольно рано, и воздух был прохладен ровно настолько, чтобы испытать ощущение утренней свежести, но при этом не ежиться.

Неужели здесь все время так? Он вспомнил, какой пасмурный день стоял под открытым небом вчера, когда его везли к Императору, вспомнил самые разные дни – непогожие, морозные и жаркие, дождливые и снежные – дома, на Геликоне, и подумал: скучает ли здесь кто-нибудь по капризам погоды? Ну, правда, разве не странно – посиживать на Тренторе в уютном парке при идеальной погоде, и при этом взять да вдруг заскучать по пронизывающему ветру или покусывающему кожу морозцу, а то еще – по влажной духоте?

Наверное, заскучать можно. Но не в первый, не во второй и даже не на седьмой день. А ему осталось пробыть тут совсем недолго. Завтра он улетит отсюда, а пока можно и понаслаждаться прелестями искусственного климата. В конце концов, может быть, и не доведется больше побывать на Тренторе.

И все-таки ему было немного не по себе от того, что он так смело разговаривал с человеком, который, будь ка то его воля, мог отдать приказ отправить в тюрьму или на казнь любого – или по крайней мере устроить все так, чтобы человек, не пришедшийся ему по нраву, остался без средств к существованию и занимаемого положения, что, в общем-то, равноценно смерти.

Поздно вечером, перед тем как лечь спать, Селдон поинтересовался жизнеописанием Клеона I. Компьютер в его гостиничном номере с готовностью предоставил ему эту информацию. Как и следовало ожидать, Селдон прочел уйму восхвалений в адрес здравствующего Императора – наверняка точно так же обстояло дело при жизни любой из царствующих особ, какой бы грязью их ни поливали впоследствии. Восхваления, естественно, оставили Селдона равнодушным, зато его очень заинтересовал тот факт, что Клеон родился во Дворце и за всю жизнь ни разу не покидал его окрестностей. Получалось, он и на самом Тренторе-то фактически не бывал, и за все время своего правления не посетил ни одного из многочисленных, покрытых куполами секторов. Очень может быть, что такое затворничество имело целью сохранение жизни и безопасности монарха, но на самом деле тут откровенно попахивало тем, что Император пребывал в заточении – неважно, признавался он себе в этом сам или нет. Пусть он томился в самой роскошной из всех тюрем Галактики, все равно это была тюрьма.