Звериный подарок - Шолох Юлия - Страница 18

Через пару часов вокруг не остается вообще ничего знакомого, глазу не за что зацепиться, какой-то хутор сбоку чужой, дома расположены непривычно, кучками. Поля разграничены узкими полосами, как и у нас. Река вдалеке виднеется, широкая, по такой, наверное, и суда ходят. Здорово!

Только я улыбнулась, а они тут как тут, окружили и скалятся в ответ.

— Не была тут раньше? — спрашивает Дынко.

Мотаю головой.

— Интересно?

— Угу.

— Ну, там дальше еще насмотришься на всякие чудеса. Правда, мы через лес поедем, там не так интересно, зато быстрее, через два дня уже будем в Стольске.

Ждан разворачивается к тракту. Какой у него конь необычный. Впервые он от меня настолько близко, сразу видно, что вместо шерсти покрыт чем-то вроде узких перьев. Или кажется? Может, плохо чистили и шерсть свалялась?

Пока раздумываю, волки уже далеко. Может, сделать вид, что потерялась, и домой вернуться? Ведь не поедут же назад, искать? Эх, помечать не вредно, но что-то подсказывает, что поедут.

К обеду, впрочем, вся радость от нового иссякает, испаряется, как лужа на жаре. На горизонте поднимается неровными линиями лес, не видно, где начинается, где заканчивается, похоже, бескрайний. Значит, через него волки и собираются идти. Зачем, интересно, неужели это быстрее, чем верхом и по ровному тракту? Обязательно спрошу… попозже. Я так жутко устала, чувствую каждую мышцу, и все ноют. Оказывается, их у меня очень много, и даже самая маленькая может сделать жизнь невыносимой.

Жаловаться я, конечно, не буду, но вот как бы еще с лошади не свалиться. Волки поглядывают на меня все чаще. Не хотят, что ли, пропустить это занимательное зрелище?

Впереди тракт уходит влево, открывая широкий луг, расстилающийся до самого леса. Примерно посередине в поле клином врезаются деревья, вонзаются, словно идут в наступление. Если им не будут мешать, через сотню лет от поля и следа не останется, сосны и дубы будут нависать над трактом, раздумывая, как бы и его к корням прибрать. Ну, это если тракт к тому времени еще будет существовать.

— Там привал сделаем, — сообщают волки, сворачивая с дороги.

Привал — это прекрасно. Если привал не сделают они, я скоро сделаю его сама совершенно точно. Непросто, оказывается, путешествовать верхом. Пятая точка как огнем горит, и еще (неудобно, конечно, говорить) ноги у меня, похоже, навсегда останутся в форме колеса, не смогут разогнуться назад, в прямое положение.

Жалость к моим ногам, которые я, как всякая молодая девушка, люблю и ценю, значительно сократила последний кусок пути. Вот первые деревья, совсем молодые, редкий подлесок и много места, заросшего травой. Когда волки объявили привал, я просто сползла с Мотылька и даже привязывать ее не стала. Да и вряд ли она куда пойдет — тоже не привыкла к таким долгим походам.

Место для привала самое подходящее, достаточно закрытое, чтобы ветер с поля не задувал, и площадка удобная — ровная, почти круглая, посреди нее кострище.

Слезть с лошади было, как оказывается, проще всего. Сделав первый шаг, я поняла, что лучше бы его не делала. Но и на месте стоять глупо, хорошо, что внимания на меня никто не обращал. Кое-как я доковыляла до поваленного дерева, уселась на него и тут же сползла прямо на землю. Главное, чтобы они меня ничего делать не заставили. Надеюсь, не ждут, что я брошусь готовить, костер разводить и обихаживать их всячески?

Оказалось, не ждут.

Как будто и не устали вовсе, молча стащили вещи к кострищу, Радим выудил из них котелок и пошел за водой, Дынко за дровами, только Ждан остался, задумчиво разглядывая вытащенный из-за седла топорик. Надеюсь… они меня не съедят? Когда Дынко приволок из лесу пару бревен, я поняла, что если и съедят, то не сейчас. Смотрю, как они работают, приятно. И главное, довольные какие, у нас пока гостили, что-то с такими лицам сияющими не ходили. Все больше со скучающими да равнодушными.

Из обрывков фраз я поняла, что будет только горячий чай и то, что взяли в дорогу, а готовят они только вечером, перед сном.

Тут Радим вернулся с котелком воды.

— Ты чего на земле сидишь холодной? — спрашивает.

Притащил мне одеяло и опять к лошадям пошел. Возвращается с каким-то свертком, лицо загадочное, хватается за края, и сверток разворачивается вниз. Это плащ, мехом внутрь, а сверху черная плотная материя. Непромокаемый. И капюшон есть. Радим оборачивает плащ вокруг меня, а капюшон натягивает до самого носа.

— Это тебе, — улыбается. — Самый теплый выбрали.

Капюшон я снимаю, и вот еще вопрос, что мне с плащом делать? Он очень теплый, отказаться от настоящего мехового плаща выше моих сил, но подарок… от мужчины не родственника?

Радим с тревогой смотрит на меня:

— Не нравится?

Что, интересно, ему ответить? Скажу правду, вдруг назад отберет? А совру, вдруг кто-нибудь про подарок узнает? Или поздно уже бояться, я с ними полдня вместе, может, этого достаточно, чтобы раз и навсегда упасть в глазах приличного общества? Или пока бояться нужно, мы же просто ехали белым днем по дороге, а вот завтра утром можно будет считать репутацию окончательно загубленной?

Пока я думаю, Ждан отрывается от разделывания бревна на части.

— Подарок от мужчины… — глубокомысленно изрекает, хорошо слушал Маришкины пересказы, запомнил.

Радим вдруг садится передо мной на корточки и все с той же улыбкой заглядывает в лицо снизу.

— Дарька, знаешь, ты все-таки такая… глупая.

Ничего себе!

— Чего это?

— У тебя голова забита такой ерундой, что в ней совсем не осталось места для чего-нибудь важного. Забита какими-то правилами, условностями, обычаями так, что ты даже разницы не видишь, не можешь разобраться, когда с людьми на самом деле не стоит дела иметь, а когда… стоит. Твои навязанные представления о чести тебе жить мешают. Ты знаешь, что сделай? Выкинь все из головы, забудь, посиди просто в тишине, послушай, как ветер шумит, как он с деревьями говорит, как… птицы летают. Может, и… еще что-нибудь услышишь, — заканчивает с загадочным видом.

— Ну да! — Я хоть и устала, но защититься могу. Больше-то не от кого защиты ждать. — Отличная речь, спасибо! Отличная для… мужика! Вам-то, конечно, очень удобно, когда женщину не заботит ее репутация! Тогда с ней проще во всех отношениях, я уверена! А я уж как-нибудь без вашей помощи разберусь, что мне делать со своей честью!

— Далась тебе эта твоя честь! — повышает голос. — Чего ты за нее цепляешь, учитывая, что никто и не посягает?

— Да потому что… — Я вдруг вскакиваю. — Потому что… — Перед глазами отец, который меня так предал, а я… — Потому что у меня больше ничего нет! — ору на Радима, как будто он в этом виноват.

Он тут же вскакивает вслед за мной, выпячивает грудь, как будто намерен толкаться, и, делая шаг, подходит ко мне вплотную.

— Ничего нет? — вдруг неожиданно глухо говорит. — Это у тебя нет? Ты даже не представляешь, сколько всего у тебя есть! Даже… не поймешь, если я перечислю. А ведь достаточно просто забыть о всякой чепухе, расслабиться и послушать… Может, помечтать немного, всего чуть-чуть…

Его лицо вдруг снова становится таким странным, как тогда, когда он меня оттащил от Мотылька. И еще тогда… Нет, ничем хорошим это не закончится!

Я отворачиваюсь:

— Не смотри на меня так!

Через минуту шаги Радима затихают где-то в лесу, а вокруг все еще летает труха и куски мха от старого пня, который он по дороге молча пнул со всей дури.

Что-то не так сделала. Навязчиво прилипает неожиданная мысль, я сделала что-то неправильно! В мимолетных взглядах остальных я уловила… угрозу? Наверное, показалось, потому что теперь они как ни в чем не бывало продолжают разжигать огонь, а Дынко уже развалился прямо на земле, поближе к костру. Вон Ждан к нему наклонился и что-то на ухо прошептал. Так, а этот хохот явно надо мной. Как дети малые, что спрятались в уголок и шушукаются о чем-то неприличном. Сквозь смех я четко разобрала свое имя!

Если бы не страх за Радима, я бы, честное слово, этого так не оставила!