Мать четырех ветров - Коростышевская Татьяна Георгиевна - Страница 34

— Уж задрипаннее Виенто семья в Элории вряд ли сыщется. Так что у нас с Лутецией одна дорога… Ну, что скажешь?

Требовательный вопрос обращен был к Агнешке, которая уже бесцеремонно разглядывала мой закованный в железо живот.

— Работа неаккуратная, — протянула водяница. — Как будто наспех делали. Видите, как неравномерно нити силы собираются?

Мы с Эмелиной переглянулись.

— Нитей ветра там нет, — наконец сказала бывшая соседка. — Ни одной, будто ножом отсекли.

— А я вообще никаких теперь не вижу, — призналась я.

— Минуточку, — распрямилась Агнешка. — У меня кое-что при себе есть. Ну, где же он…

Из крошечной атласной сумочки девушка достала большие очки в толстой проволочной оправе, но совсем без дужек. Вместо них сбоку была приделана витая палочка, отчего устройство походило на чудной леденец.

— Лорнет! — с гордостью сообщила княжна. — Настроен на все четыре стихии одновременно. И если кто-нибудь из вас, драгоценные доньи, сообщит об этой вещице ректору…

И снова тяжелый взгляд плавно перешел с меня на Эмелину и вернулся обратно.

— …Я отомщу.

— Мы никому не скажем, — поспешно пообещала я и протянула руку. — Дай попробовать!

Я поднесла лорнет к глазам. Стеклышки были мутноватыми, но было видно, как в воздухе магия кишмя кишела. Голубые нити воды гроздьями свисали с балдахина, под потолком свивался клубком серебристый ветер, а красноватый огонь оплетал оконную решетку, спускаясь на янтарный мох, укрывающий весь пол. Я перевела взгляд на себя. Глухо. Железо будто отталкивало от себя любые частицы магии, только у самого замка кривоватой сосулькой застывали силы воды, изменившие свой цвет на мутно-серый. Что-то мне эта картина напоминала, только я не могла припомнить что.

— Понятно, — кивнула я, передавая вещицу пританцовывающей в нетерпении Эмелине. — Что скажешь, на что это похоже?

— На замочную скважину, — последовал неожиданный ответ. — Если вот здесь и здесь чуть дорисовать…

— Ну-ка, ну-ка, — заинтересовалась Агнешка.

Для того чтобы видеть свою стихию, никаких магических стеклышек ей не требовалось. Я с мученическим сопением озирала два разномастных затылка, склонившихся друг к другу у моего живота. До слуха доносился бойкий разговор девушек, от участия в котором меня освободили.

— Вот здесь, видишь. Если ты еще пару-тройку нитей силы притянешь…

— Я тебе кто? Великий маг? Это не мой уровень, тут адепт первого круга нужен, гранд стихийный. Все, что я могу, — заклятие ржавчины наложить. Рано или поздно железо раскрошится.

— Как быстро?

— Лет через десять… Через пятнадцать точно.

— Это все твои успехи в учебе? — презрительно фыркнула Эмелина. — Да любая деревенская ведьма лучше тебя с железом работает. Якорь испортить или гарпун до полной негодности затупить.

— Я ведовством не занимаюсь, ибо это есть ересь и отклонение от основ магии. Даже говорить при мне об этом не смей!

И разгорелся безобразный скандал. Эмелина шипела рассерженной кошкой, Агнешка отбрехивалась визгливо и неуверенно. Надо было прекращать безобразие, пока они в волосы друг другу не вцепились.

— Накладывай! — скомандовала я деловито, отбирая лорнет. — Ржавчину накладывай. Море рядом, климат влажный, осень опять же скоро, а с ней дожди… Авось природа делу поможет, раз нашей аристократической магии недостаточно.

А когда водяница, нашептывая и поводя в воздухе растопыренной пятерней, начала волшбу, меня посетила одна весьма недурственная мысль.

— Донья Брошкешевич, — высказала я ее, когда девушка уже поправляла прическу, присев на краешек кровати, — чисто умозрительно… Ну так, для смеха… Если некто послужит для тебя источником, усилит твои силы, сможешь ли ты…

Агнешка искривила бледные губы.

— Вы, ветреники, уверены, что особое место в стихийной иерархии занимаете. Думаешь, любой из вас источником служить может?

— Неужели не каждый?

— Ты, наверное, могла, — кивнула княжна. — Сейчас-то это никак не проверишь, но слухи ходили разные. И знаю, что каждый из твоих однокашников хотел с тобой во время экзамена на башню идти, потому что существует мнение, что с сильной ветреницей маг может испытать настоящий полет, подобный птичьему парению. Сам испытать.

Голубые очи подернулись мечтательной поволокой. А я вспомнила, как прыгали мы с рыжим Игорем Стрэмэтурару из окна моей комнаты, не о свободе полета помышляя, а только чтоб о землю в лепешку не разбиться. Бедный мальчик-ведьма! Отчего гак все неладно получилось? Какая гадина жизнь твою оборвала? Но я узнаю, обязательно узнаю. И отомщу. Слышишь, ведьма?

И с моих губ сорвалось еще одно обещание:

— Агнешка, клянусь, если ты мне поможешь, как только мне удастся этот пояс проклятущий с себя снять…

— Тут ведь даже не в силе ветра дело, — не слушала меня девушка. — Бывало, что и маг сильный, и амулеты добротные, а все не то…

— Лутеция права, — вдруг подала голос Эмелина. — Я поделюсь с тобой ветром, девушка, сейчас — для дела, а потом — в благодарность. Полетаешь над волнами, чайка ты наша. Две ветреницы тебе в этом клянутся.

Потом мы еще некоторое время спорили об обряде передачи силы. Со мной это всегда случалось спонтанно, и более всего восприимчивы к неожиданным моим подаркам были маги земли. Агнешка считала, что для такого дела необходима была полная квадра — земля, вода, огонь и ветер, потому что на занятиях ее учили именно так. Эмелина своего мнения по вопросу не озвучивала. Только в какой-то момент, когда голубоглазая княжна остановилась перевести дух, донья Гутьеррес приблизилась к ней, властным жестом схватила за подбородок и одарила чувственным поцелуем. «Огонь страсти питает костер магии», — ошарашенно успела подумать я еще до того, как, сдавленно пискнув и резко оттолкнув от себя соседку, Агнешка подняла к потолку широко разведенные руки. В лорнет мне было видно, каким бурлящим потоком устремилась к ней сила.

Ах, как она была хороша, ляшская княжна донья Брошкешевич, каким безумным огнем полыхали ее очи! Золотистыми водорослями разметались волосы, и длинные тонкие пальчики одним движением подчиняли стихии. Не юная дева стояла сейчас перед нами, а небожительница — богиня.

Когда все закончилось, она без сил повалилась на постель.

— Если хоть кто-нибудь узнает… Хоть один человек…

— Ты отомстишь, мы поняли, — деловито кивнула я, рассматривая в лорнет результат водного колдовства. Теперь точно по центру висячего замка красовалась серебристая воронка, по форме напоминающая фигурную замочную скважину.

— А мне понравилось! — задумчиво протянула Эмелина, проводя по губам кончиками пальцев. — Такое ощущение было… необычное.

— Убью! — взвизгнула Агнешка.

— Я не поцелуй имела в виду, мономанка.

Мудреный грецкий термин я слышала впервые, но даже тяга к знаниям не могла заставить меня выпустить лорнет.

— Не ссорьтесь, барышни, — пропела я вполголоса. — Где бы теперь под этот замочек ключик раздобыть, такой хитренький — с зубцом и загогулиной по краю? Есть у кого предположения?

Девушки переглянулись и, отложив на время разногласия, набросились на меня.

— Ты, Лутеция, жадная, — сказала Эмелина.

— И неблагодарная, — поддержала ее донья Брошкешевич. — Мы тут ради тебя основы свои стихийные попрали, занимались всякими непристойностями…

Услыхав слово «непристойности», донья Гутьеррес фыркнула, демонстрируя полное презрение как к обывательским нормам морали, так и к мелким людишкам, этих норм придерживающихся. Для свободолюбивой дочери моря сегодняшний поцелуй был всего-навсего интересным опытом, или шагом на пути познания, или страстным подношением Источнику, но уж никак не бесчестным деянием. И краснела сейчас Эмелина вовсе не от жгучего стыда, а от не менее жгучей ярости.

— Спасибо, подруги, — присела я в шутовском книксене, — за помощь и поддержку, тем более приятные, что, кажется, каким-то образом вам удалось облегчить мои страдания.

Дышалось и вправду гораздо легче, и даже при ходьбе не приходилось морщиться от боли.