Ненормальная (СИ) - Николаева Ольга - Страница 25

И молча, на моих глазах, выкурила три сигареты подряд. Прикуривая одну от другой. Такого я еще не видел. Здесь уже терпение лопнуло. Хреново - да, согласен. Но вот так травиться - смысл?

Присел перед ней на колени, вынул сигарету из рук, затушил, начал согревать ледяные ладошки - дышать, растирать; целовать не рискнул сейчас.

- Анют, а куда родители смотрели? Они о чем вообще думали?

Страшная какая ухмылка, жестокая:

- Да им похрен было, что со мной происходит. Живая, здоровая, сыта, обута-одета - и ладно. Какие там душевные терзания? Мала еще для них. Я пару раз пыталась с матерью по душам поговорить - она отмахивалась. Рано, мол, думать об этом. Ага. Поздно уже было.

- А потом, Дим, знаешь, что началось? Меня ж ничто не сдерживало - барьер давно отсутствовал, и я начала спать со всеми, кто хотя бы делал попытку. Все понять хотела, о чем там в книгах пишут - там же все так здорово, сладко, красиво. Ты хочешь знать, сколько у меня было мужчин?

И так в глаза посмотрела, что я понял: нет, не хочу. Не надо, малыш, не говори об этом. Раньше - да, задумывался, любопытно было. А теперь - вообще неважно.

Но ответ ей был не нужен. Так, для формы, поинтересовалась.

- Я сама точно не знаю. Всех не помню по именам. Не как перчатки меняла. У меня за всю жизнь столько перчаток не было. Как платки носовые. Я все путала секс и любовь. Думала, что это всегда вместе бывает. Надеялась, что после того урода смогу встретить принца, и он заставит меня обо всем забыть. А еще фригидности боялась - ни с кем не было ни трепета, ни возбуждения - вообще ничего. Физкультура. Потом уже поняла, что мною пользуются - на пару раз, и забыть. А я каждый раз почти в любви признавалась.

А потом задвигала новую ошибку куда-то поглубже, не хотела переживать, затыкала все пробки, чтобы ничего не вылезло, улыбалась и шла дальше. В принципе, нескольких раз хватило, чтобы понять - любви тут нет и быть не может. Чистые животные потребности.

И вот тут я разошлась. Я стебалась над мужиками, как могла - дразнила, флиртовала, посылала, измывалась изо всех сил. И поняла, что они шелковыми становятся, если их держать на коротком поводке. Но кайфа от этого все равно не получала. Моральное удовлетворение - да. За что я им мстила? Наверное, за свою обиду на мужской пол. За семью, в которой мне забыли объяснить, что любить и трахаться - не одно и то же. За то, что не могу наслаждаться тем, что может подарить мужчина женщине - за это особенно.

А вот здесь - не поверю. Моя Анька, которая загорается от легчайшей ласки, которая пылает так, что у меня крышу срывает? Моя сладкая девочка, которая по много раз умирала подо мной, выбивая дыхание, и снова воскресала, и требовала продолжения банкета? Эта невозможная женщина, которая заводилась только от моих намеков по телефону, хотя и прикидывалась пай-девочкой? И она - фригидная?

- Анют, посмотри на меня: я путаю понятия, или ты реально считаешь себя бесчувственной? Фригидные женщины так по ночам не орут и не будят соседей. Если ты скажешь, что притворялась - я тебя убью, а потом сам выкинусь из окошка.

Слабая такая улыбка затеплилась:

- А у меня только с тобой так и бывает. Никогда такого раньше не было. Можешь считать себя первым. - И по волосам погладила. И сразу легче стало.

- Ты прости, но я реально класть хотел на всех придурков, которые не поняли, что им в руки попало. А может быть, и спасибо им. Если б кто-то из них разобрался раньше меня - фиг бы тебя выпустил. Я не выпущу, не мечтай даже. Буду единственным и неповторимым.

- Дим, ведь вся эта грязь так во мне и осталась. То, что я вспоминать не хочу - не значит, что забыла. Я мужскому полу вообще не верю, как в целом, так и в частности. Все время боюсь, что сейчас опять наиграются и выбросят. Ведь все равно надоем когда-нибудь.

Ну, вот что тут сказать, чтобы поверила? Что никогда не надоест, что только один страх - потерять ее, и шок от услышанного - не от грязи и стыда, а от той боли, что в ее глазах плещется? Что готов сам разрыдаться, а лучше - зарыть того ублюдка, что испортил девчонке всю жизнь. Что вместо отвращения, которое она пыталась вызвать, только уважение выросло: ведь не сломалась, не пошла по притонам, не стала дешевой шлюшкой, и от людей не прячется, и с мужиками нормально общается, что бы ни говорила. Такая маленькая, и такая большая девочка, сильная перед миром, и беззащитная сама перед собой.

- Анют, давай сейчас договоримся: первое - мне совсем не важно, что, где и с кем ты делала до меня. Любопытно было - да, хотя спросил не поэтому, но в целом фиолетово. Второе: важно - что ты делаешь сейчас. А я хочу, чтобы сейчас , и завтра, и потом - всё, что тебе захочется сделать, ты вытворяла со мной. Я только рад буду любой твоей фантазии. И третье, самое главное: можешь забыть, можешь каждый день вспоминать свое прошлое, мое отношение к тебе не изменится. Жалеть не буду, как ты просишь, но обвинять тоже ни в чем не собираюсь. Ань, просто выдохни и отпусти. И иди ко мне.

И вот что теперь делать с ней, с такой глупенькой?

Глава 14.

С этой бесконечной сворой... нет, конечно же, не сворой, а толпой друзей мужского пола необходимо было что-то делать.

Подозрительно легко она стала не просто своей в их небольшой мужской компании, а превратилась в её неотъемлемую часть: если вдруг Дмитрий появлялся один, без спутницы, его засыпали вопросами: "Где Анька? А она будет сегодня? А когда придет?", иногда обидно становилось, что ему самому уже не рады.

Что заставило друзей принять ее в свой сплоченный коллектив, который на женщин смотрел свысока и с легким презрением? Может быть, полное отсутствие попыток обаять-охмурить? Нет, она их всех, конечно, обаяла, но другими способами: ей было откровенно наплевать, кто и сколько зарабатывает, на каких машинах ездит и сколько имеет в собственности квартир. Не спрашивала и не слушала. Не строила глазки, не выпячивала губки трубочкой, вообще не делала ничего, чтобы понравиться. Но нравилась всем дико: неуемным хохотом, язвительными шутками, неожиданными познаниями в вопросах, о которых женщина и слышать не должна. Однажды до крика доспорилась с Алексеем по поводу отопительных систем, доказывая, что он не прав, а потом, выслушав его самую громкую и длинную тираду , подняла вверх руки и сообщила:

- Да ради Бога, Леш, ты прав, а я лохушка. Честно говоря, ничего в этом не смыслю, но поорать на тебя было интересно. Ты же говорил, что никому не позволишь повысить на себя голос. А вот. Позволил же?

Леха хлопал глазами, молча открывал рот, а потом расхохотался.

- Наглая ты, Анька, хотя и умная. Ты откуда взялась такая?

Пауза. А потом:

- Тебе подробно рассказать, как детей делают, или ты сам в курсе? Мои родители ничего нового не придумали. - И с чопорным видом, всячески демонстрируя, как она "оскорблена", отвернулась.

Наверное, главное, чем брала - детской непосредственностью. Сообщала, не стесняясь, все, что имела на данный момент сказать. Редко ошибаясь в характеристиках и оценках. Шутила язвительно и на грани фола, но никогда не опускаясь до пошлостей. С каждым днем все больше становясь "своей в доску".

Но при этом все мужчины в радиусе ста метров остро ощущали ее женственность: что в ней было такого, заставляющего мужиков разворачиваться вслед, замирать , глядя на ее улыбку, почему крышу сносило от пары легких прикосновений? Да, она иногда брала кого-нибудь под руку, или прикасалась, забывшись в увлекательном разговоре, к плечу; тянулась для поцелуя в щеку при встрече... Но никогда и никому не позволялось даже слегка дотронуться, если это не была ее инициатива. Нет, она не скандалила, не демонстрировала неприязнь: просто легко поводила плечом, или выпрямляла спину, или наклоняла иначе голову - и наглая рука просто пролетала мимо. Наверное, это и спасало Дмитрия много раз от попыток врезать смельчаку со всей дури, а кулаки чесались почти постоянно.