Замуж с осложнениями - Жукова Юлия Борисовна - Страница 71

Мы проходим мимо столовой, и Азамат оказывается между ней и мной, а я собиралась взять с собой бутылочку воды, потому что на нервной почве всегда хочу пить. Я еще даже не успеваю ничего озвучить, только поднимаю руку и беспорядочно шевелю в воздухе пальцами, но он вдруг отходит, освобождая мне проход.

— Ты чего? — Я даже удивляюсь.

— Думал, ты хочешь зайти на кухню, нет?

Я смеюсь. Неужели мы можем друг другу не подойти?

Впрочем, нервничать оказывается еще рано. Мы вытряхиваемся из теплого светлого звездолета на горное плато, открытое всем ветрам. По одну сторону гор два солнца тонут в море травы, но нам, конечно, надо на другую, где все серое и безжизненное, и только какие-то огонечки вдали видно.

— И как мы отсюда? — спрашиваю, кутаясь поплотнее в пальто. Может, еще не поздно сбегать за всеми остальными меховыми изделиями?

— По канатной дороге, — отвечает Азамат, повысив голос, чтобы было слышно сквозь ветер. Я чуть в обморок не падаю.

— Я там окоченею! — в ужасе кричу я.

Он мотает головой.

— Кабинки закрытые и с подогревом!

Ну ладно, уломал. Позволяю отвести себя по долбленой лестнице на несколько метров вниз, в серые сумерки, где находится посадочная площадка канатной дороги. Она, видимо, функционирует все время, по крайней мере, не останавливается, чтобы впустить пассажиров, так что Азамат подсаживает меня в подъезжающую кабинку (мне высоковато), а сам залезает, когда мы уже почти отплываем от площадки. Кабинки рассчитаны на четверых, но мы уезжаем вдвоем, не знаю уж, как остальные.

В кабинке действительно быстро становится тепло. Азамат для меня поворачивает регулятор температуры на несколько делений. Свет очень яркий, из-за него ничего не видно снаружи. Не могу сказать, что я в данный момент способна любоваться пейзажем, но замечаю тоскливый взгляд, которым мой дорогой смотрит за окно, и предлагаю выключить свет.

Мы спускаемся почти вертикально, и я боюсь смотреть вперед, ибо там должна открываться бездна. Хорошо хоть кабинки не как тот лифт на Гарнете, не совсем прозрачные, а то бы я до низа не дожила, наверное.

Потом скала немного наклоняется, и начинаются сосновые заросли. Сосенки тут крошечные, максимум метра три в высоту, и такие же лиственницы. Растут они довольно плотно, макушками шаркают по дну кабинки.

— А как вы грузы транспортируете? — спрашиваю. Не в кабинках же, правда…

— На лифтах под гору, а оттуда монорельсом по туннелю, — объясняет Азамат, не отлипая от окна. — Но это медленнее, чем по канатной, к тому же тут виды…

Виды меж тем подрастают — теперь мы прем над полноразмерным сосновым лесом. Огоньки вдалеке немного приближаются и начинают напоминать город, тем временем сумерки сгущаются все сильнее, и внизу уже не различить цветов, только черные контуры. Посреди города и в обе стороны от него, особенно влево, я вижу какой-то блеск.

— Это река, — объясняет Азамат. — Ахмадмирн, наша великая праматерь, с водами которой все мы вышли на свет из недр…

Он явно настроен на лирический лад и продолжает нести что-то мифологическое, местами переходя на муданжский, а местами и вовсе напевая. Я ныряю ему под мышку и прижимаюсь виском где-то в районе нагрудного кармана, слушая, как наполняются и сжимаются его большие легкие, и стараюсь впитать этот ритм в подкорку, чтобы жить дальше в согласии с ним.

Начинаю чуять запах своих духов — Алтонгирел заставил попрыскаться одними из дареных. Это странно, потому что обычно я не чую тот аромат, который на мне, и оттого всегда боюсь переборщить. Кажется, это и произошло, потому что запах вдруг становится ужасно сильным, принимаюсь вертеться и обнюхивать себя — как же так вышло, что вдруг почуяла?

— Слушай, — говорю, — это от меня так?..

— Черемуха, — с блаженной улыбкой идиота отвечает Азамат. — Весной в столице всегда цветет черемуха. Ты удачно выбрала духи, в запахе черемухи все счастье весны. «Из зимней стужи прочь мы вышли без потерь…»

И он снова принимается что-то напевать, прижимая меня поближе. Какое это странное сочетание: ночь, горы, холодный ветер, огни впереди, густой запах цветов и басовитое мурлыканье над ухом — мне кажется, эта картина будет вспоминаться мне теперь всякий раз при слове «надежда».

Мы вытряхиваемся из кабинки прямо на дорогу, и я очень радуюсь, что надела сапожки — грязь под ногами та еще.

— Не в лужу? — заботливо спрашивает Азамат. У него не было особенно времени смотреть, куда я спрыгиваю из шустрой кабинки.

— Не более, чем везде вокруг, — пожимаю плечами.

Половина команды уже здесь, другая следует за нами, но нам никто, кроме Алтонгирела, не нужен, а он прибыл первым. Они с Азаматом обмениваются решительными взглядами, и мы снимаемся с места, а с нами примкнувший Тирбиш.

Собственно, эта дорога, как мне объясняют, окружает город, и от нее через более-менее равные промежутки идут радиальные улицы, а в центре всего как раз и стоит Дом Старейшин. В муданжском языке это здорово устроено: всякие слова типа «дом», «человек», «зверь», «работа» могут присоединяться к чему угодно в качестве пояснения. Например, «устройство человек» — механик, «спать мебель» — кровать, и так далее. Вот и «Старейшины дом» мало чем отличается от, скажем, «куры дом», то есть курятник.

Дома вокруг одно-и двухэтажные, построенные, как мне объяснили, из самана. Они очень забавные, как игрушечные, все такие закругленные с углов, с балконами и нишами в неожиданных местах.

У третьего по счету дома от окружной дороги мы останавливаемся. Это жилище Тирбиша. Он заходит внутрь ненадолго, мы видим только силуэты в освещенном, но зашторенном окне, а потом выходит вместе с мужчиной постарше, скорее всего, отцом. Мужчины раскланиваются, обмениваются приветствиями, пока Тирбиш выгоняет машину. Я с трудом удерживаюсь, чтобы не заржать: представьте себе внедорожник без верха, который растянули вширь почти вдвое, да еще на колесах от трактора. Мы грузимся внутрь, Азамат ворчит, что с удовольствием прошелся бы по городу пешком, всего-то час ходьбы до центра, но Алтонгирел ему веско возражает, что он тут не один, а в темноте да по слякоти пусть его враги ходят. Задорная машинка проявляет себя прекрасно: не знаю уж, какая там дорога, но не трясет вообще, как по озеру плывем.

— Хорошо справляется,— говорит Азамат затылку Тирбиша, хлопая по сиденью.

—  Ну!— охотно соглашается тот. — Недаром же я у вас учился!

Дальше понимаю плохо, но, видимо, фишка в том, что машину эту Тирбиш собирал сам, а у Азамата их на счету сотни. Интересно, тоже все на скамейки похожи?

И вот мы у Дома Старейшин. Это очень простое здание, одноэтажное, прямоугольное, только чуток сглаженное по углам, крыша из какой-то странной блестящей черепицы, окон мало, и они сдвинуты к торцам, а посередине вообще нету. Стоит дом на высоком фундаменте, к дверям надо по лестнице довольно круто подниматься. Как же эти стариканы-то восползают?.. Но времени задумываться у меня нет, да и вообще, стоит переключиться на какие-нибудь более благородные помыслы. Соринку у мужа из волос вынуть, например, типа внимание проявить, хому него взять, напялить.

Азамат искательно заглядывает мне в глаза, я сжимаю его руку, мы синхронно делаем глубокий вдох и ныряем в двери.

В доме тепло, даже душновато, и смердит какими-то благовониями. Я ожидала чего-то в таком духе и запаслась леденцами от головной боли, которая у меня всегда начинается от всяких ароматических палочек. Брат в детстве на основе этого делал вывод, что я настоящая нечисть.

Азамат не дрожит, еще не хватало, но движения у него дерганые, неуклюжие. Войдя, мы оказываемся в маленьком тамбуре, где положено оставлять обувь. Мужикам-то хорошо в носках, а я что-то не подумала… и духовник не сказал ничего, конечно. Такие сапоги, как у меня, с мягким ворсом внутри, лучше теплоизолируют, если между ними и ногой ничего нет, тогда и нога не потеет, вот я носков и не надела. Ну ладно, буду босиком, хоть не запарюсь в пальто, может быть. В противоположном от входа конце тамбура отодвигается занавеска, из-за нее выходит молодой человек в традиционном халате и приглашает нас внутрь. Кстати, Алтонгирел тоже вырядился, да и Азамат мою рубашку надел, а с гизиком он и так не расставался.