Крабат: Легенды старой мельницы - Пройслер Отфрид - Страница 24

Вот бы ее увидеть... Выпорхнуть из себя? Но ведь Мастер обучил их искусству мысленно разговаривать с другим человеком так, чтобы тот слышал и понимал слова, будто они исходят от него самого. А если попробовать?

Под утро Крабат произнес заклинание и напряг всю свою волю, чтобы внушить Певунье: «Один человек просит тебя, Певунья, выслушать его. Ты его не знаешь, а он знает тебя давно. Когда наберешь в кувшин воды, отстань немного от девушек, идти одна. Этот человек хочет тебя встретить. Но так, чтобы не заметили другие, – то, что ему надо сказать, касается только тебя и его!»

Трижды обратился он к ней с такой просьбой, трижды мысленно произнес одни и те же слова.

Забрезжил рассвет. Смолкли колокола, затихло пение. Наступило время обменяться с Лобошем знаком тайного братства. Крабат отколол от креста две щепы ножом Тонды и сунул их в тлеющие угли. Потом научил Лобоша рисовать магический знак.

– Я мечу тебя углем от деревянного креста!

– Я мечу тебя, брат, Знаком Тайного Братства!

И вот они двинулись в обратный путь.

Крабат так торопился на мельницу, словно хотел во что бы то ни стало прийти раньше всех. Маленький Лобош едва поспевал за ним. Уже возле Козельбруха Крабат вдруг остановился, стал шарить в карманах...

– Кажется, я забыл его возле креста!

– Что забыл?

– Нож!

– Подарок Тонды?

– Да!

Теперь Лобош знал, что нож был для Крабата единственной памятью о Тонде.

– Тогда вернемся, поищем!

– Нет! Побегу один, это быстрее! А ты пока посиди, подожди. Так будет лучше.

– Да? – мальчик подавил зевок. – Ну, ладно.

Лобош сел под куст, на прошлогоднюю траву, а Крабат поспешил к тому месту, мимо которого, как он знал, должны пройти девушки. Здесь и укрылся в тени изгороди. Вот и они! Певуньи среди них нет. Значит, услышала, значит, поняла!

Наконец-то она! Одна. Плотно закутанная в шаль.

Он вышел на дорогу.

– Я – Крабат, подмастерье из Козельбруха. Не бойся меня!

Певунья не удивилась. Подняв глаза, посмотрела прямо в лицо. Казалось, она ждала его.

– Я тебя знаю. Видела во сне. И еще одного человека, который замышлял против тебя зло. Но нам это было все равно – и тебе и мне. С тех пор я все ждала, когда ты появишься. Наконец-то ты пришел!

– Я пришел, но не могу быть тут долго. Меня ждут на мельнице.

– И мне тоже надо домой. Мы еще увидимся? – Она обмакнула краешек шали в кувшин с водой и молча, не торопясь, словно делала это всю жизнь, стерла со лба Крабата магический знак.

Крабат почувствовал себя так, будто с него смыли позорное клеймо. Как хорошо, что она есть на свете, и стоит тут рядом, и смотрит ему в глаза!

СНЫ

Лобош тем временем заснул под кустом на опушке. Когда Крабат разбудил его, он спросил, протирая глаза:

– Нашел?

– Что?

– Да нож!

– Ах, да! Вот он! – Крабат вынул нож, выдвинул лезвие. Оно было черным.

– Нужно почистить как следует! А потом смазать. Лучше всего собачьим жиром.

– Так я и сделаю!

Теперь уж и в самом деле надо было торопиться. На полдороге они повстречали Витко с Юро, те тоже запаздывали.

– Ну как, до дождя успеем? – спросил Юро, взглянув на Крабата так, словно у того чего-то не хватает, было не так.

Ах вот оно что! Знак на лбу!

Страх охватил Крабата. Если он появится без знака на мельнице, ему несдобровать. Мельник обязательно что-то заподозрит. Тогда Певунье тоже грозит беда.

Он порылся в кармане, вдруг найдется уголек! Но нет, он и сам знал – напрасная надежда!

– Быстрей! Быстрей! Побежали! – спохватился Юро. – А то нам достанется!

Когда выходили из леса, сильный порыв ветра сорвал шапку с Витко и с Крабата. И тут же хлынул ливень. Промокшие до нитки, явились они на мельницу.

Мастер был раздражен, ожидал их с нетерпением. Они согнулись под воловьим ярмом, получили пощечины.

– А где, черт подери, ваш знак?

– Да вот же он! – удивился Юро, ткнув себя пальцем в лоб.

– Там его нет! – взревел Мастер.

– Значит, проклятый дождь все смыл.

Мельник на мгновение задумался.

– Эй, Лышко! Вытащи-ка из печки уголь! Да побыстрей! – Он поспешно нарисовал знак всем четверым, обжигая их горячим углем. – За работу!

Ну и досталось же им в этот день! Целую вечность пришлось надрываться, пока потом не смыло знак со лба.

Лобош на этот раз первым почувствовал облегчение. Ликуя, он подбросил над головой мешок с зерном.

– Эй, вы! Глядите, какой я сильный!

...Остаток дня отдыхали: пели, танцевали, рассказывали разные истории, все больше про Пумпхута. Андруш, подвыпив, произнес речь о том, какие прекрасные парни у нас здесь на мельнице. Да и вообще все подмастерья – славные ребята, а всех мастеров надо гнать к черту!

– Или, может, кто против?

Да нет, все, конечно, были с ним согласны, кроме Сташко.

– Гнать к черту? – возмутился он. – Э, нет! Сатана пусть сам лично явится за каждым и свернет ему шею! Крах-х! Я за это!

– Ты прав, братишка! – Андруш обнял его. – Пусть черт заберет всех мастеров, а нашего – первым!

Крабат отыскал себе место в углу, так, чтобы быть вместе со всеми и все же в стороне. Пока парни пели, смеялись, произносили речи, он думал о Певунье, вспоминал, как они встретились, разговаривали... припоминал каждое ее слово, движение, каждый взгляд. Не заметил, как и время прошло.

Воспоминания прервал Лобош, усевшийся рядом.

– Хочу тебя спросить... – Вид у Лобоша был озабоченный.

– Что? – Крабат с трудом вернулся к действительности.

– Андруш такое говорил! И Сташко тоже! Если дойдет до Мастера...

– Это же пустая болтовня! Неужели не понимаешь!

– А мельник-то! Мельник! Если ему Лышко донесет, что будет?

– Ничего! Ровным счетом ничего!

– Не может быть! Ты и сам этому не веришь! Разве он такое простит!

– Понимаешь, сегодня можно бранить Мастера сколько влезет, посылать ему на голову чуму и холеру! Даже дьявола призывать, как ты слышал. Сегодня он на это не обозлится. Наоборот!

– Да ну?

– Он ведь как рассуждает? Кто раз в год выскажется, облегчит душу, тот будет весь год сносить и терпеть все. Даже то, чего терпеть нельзя. А такого у нас на мельнице хватает.

Крабат – уже не прежний Крабат. Он отсутствует, витает в облаках. Как будто бы и работает, как всегда, и разговаривает, отвечает на все вопросы, но на самом деле он далеко отсюда – возле Певуньи. Певунья с ним рядом, и мир вокруг с каждым днем все светлее, все зеленее.

Никогда раньше Крабат не замечал зелени. Сколько же разных оттенков у травы! А еще зелень березовых, ивовых листочков, зелень мха, кое-где переходящая в голубизну, юная сверкающая зелень на берегу пруда, на живой изгороди, на кустах, темная затаенная зелень старых сосен в Козельбрухе, то мрачная, угрожающая, почти черная, то сверкающая, золоченная заходящим солнцем...

Несколько раз ему снилось одно и то же: будто идут они с Певуньей не то по лесу, не то по саду. Лето, тепло. На Певунье светлое платье. "Проходят под высокими дуплистыми деревьями, Крабат обнял ее за плечи, платок съехал у нее с головы, он чувствует щекой легкий завиток, хочет, чтобы она остановилась, посмотрела на него, тогда он увидит ее лицо. Но он знает – лучше этого не делать, чтобы никто другой, умеющий проникать в чужие сны, ее не увидел!

На мельнице заметили, что с Крабатом творится что-то неладное. Очень уж он переменился. И вот уже Лышко стал ходить вокруг Крабата – разнюхивать, допытываться.

Ханцо поручил Крабату и Сташко подправить стершийся жернов. Они установили жернов у стены и принялись углублять желоба. Когда Сташко пошел поточить свой инструмент, явился Лышко с ворохом пустых мешков. Крабат заметил его, лишь когда тот раскрыл рот. Лышко вообще имел привычку подкрадываться.

– Ну! – начал он, подмигнув. – Как ее зовут? Она блондинка или брюнетка?

– Кто?