Врата изменников - Перри Энн - Страница 3

– А что именно он говорил?

– Так ты мне веришь? – спросил Мэтью. – И ты не потрясен тем, что выдающиеся представители британской аристократии и правящих кругов – самые уважаемые джентльмены во всей стране – могут пойти на убийство человека, решившегося публично подвергнуть их осуждению?

– Я истощил свою способность поражаться и не верить тому, что говорят, когда впервые узнал о существовании «Узкого круга», его целях, методах действия и правилах поведения, – ответил Питт, – и, наверное, я еще не раз впаду в ярость, думая о них; но в данный момент мне необходимо уяснить факты. Что такого мог сказать сэр Артур, чтобы «Узкий круг» почувствовал необходимость пойти на такой опасный шаг, как убийство?

Мэтью наконец откинулся на спинку кресла, положив ногу на ногу и все еще пристально глядя на Питта.

– Он осуждал их общую мораль и нравственные устои, – уже более спокойно сказал он. – То, что они поклялись тайно благоприятствовать друг другу за счет тех, кто не является членами Круга, а это большинство из нас. Они поступают таким образом в бизнесе, банковском деле, политике и, по возможности, во всей жизни общества, хотя это самое трудное. – Мэтью криво усмехнулся. – Знаешь, существуют неписаные законы, в соответствии с которыми кто-то может быть принят в общество, а кто-то нет. И эти правила не нарушить. Можно заставить какого-нибудь джентльмена быть с тобой вежливым, если он твой должник, но ничто и никогда не заставит его относиться к тебе как к своему, даже если он будет обязан тебе жизнью.

Мэтью это совсем не казалось странным. Он даже не пытался выразить словами то неопределенное качество уверенности в себе и чувство личного достоинства, что присущи истинному джентльмену. Это качество не имело никакого отношения к уму и образованию, успеху, деньгам или титулу; человек мог обладать всем – и тем не менее не соответствовать этому неопределенному, неуловимому критерию. Мэтью обладал им от рождения. Оно было ему так же присуще от природы, как другим – талант наездника или способность петь не фальшивя.

– Но в Круге как-то многовато джентльменов, – едко заметил Питт, возвращаясь памятью к своим былым расследованиям и горькому опыту знакомства с деятельностью «Узкого круга».

– Отец примерно так и говорил, – согласился Мэтью, все пристальнее вглядываясь в лицо Питта. – Но особенное внимание он уделял Африке и тем способам, которыми они контролируют банки, в свою очередь осуществляющие контроль над исследовательскими фондами и землеустройством. Они работают рука об руку с политиками, которые решают, будем ли мы владычествовать от Кейптауна до Каира, или же уступим часть сфер влияния немцам и сосредоточим свои усилия только на юге. – Он быстро и сердито пожал плечами. – Министр иностранных дел, как всегда, ходит вокруг да около, говорит одно, а делает совсем другое. Я работаю в Министерстве иностранных дел, но все равно не знаю, что у него на уме, чего он действительно хочет. А в Африке кишмя кишат миссионеры, врачи, исследователи, барышники, ловцы удачи, ведущие крупную игру, – и немцы… – Он удрученно поморщился. – Не говоря о местных князьках и воинственных принцах, которые владеют там землями… до тех пор, пока мы не отберем у них эти владения с помощью каких-нибудь договоров. Или пока этого не сделают немцы.

– А что делает при этом «Узкий круг»? – ввернул Питт.

– Дергает за веревочки, – ответил Мэтью. – Тайно используя старые обязательства, втихомолку вкладывая крупные суммы и пожиная плоды. Вот об этом отец и говорил. – Он сел в кресле чуть поудобнее, понемногу начиная успокаиваться, хотя, возможно, он просто очень устал и поэтому не мог больше сидеть на краю, с прямой спиной. – И главное, против чего он возражал, так это против страшной засекреченности. Хотя заниматься благотворительностью анонимно – дело достойное и очень почтенное.

Они не слышали, как кто-то прошел за дверью.

– Сначала он думал, что общество создано именно с этой целью, – продолжал Мэтью, – что это группа людей, собравшихся вместе, чтобы лучше знать, где и кому требуется помощь, и чтобы эта помощь была не нищенской, одноразовой подачкой, а достаточной, чтобы существенно изменить положение к лучшему. Приюты для сирот, больницы для нуждающихся, помощь ученым, занимающимся исследованием особо опасных и редких болезней, дома для престарелых солдат… и все в таком роде. Лишь совершенно недавно он обнаружил, что существует у этой деятельности и оборотная сторона. – Мэтью, слегка извиняясь, добавил: – Отец был немного наивен, как мне кажется. Мы бы с тобой гораздо скорее поняли, что происходит. Он слишком хорошо думал о многих людям, которым я бы ни за что не поверил.

Питт припоминал, что ему известно об «Узком круге».

– А разве они его не предупредили, что не одобряют критики, а точнее, вовсе ее не приемлют?

– Да! Вот именно, предупредили! Очень вежливо, в очень взвешенных выражениях, – которые он совершенно превратно истолковал. Ему даже в голову не могло прийти, насколько все эти предупреждения серьезны.

Мэтью вздернул брови, а взгляд карих глаз стал одновременно насмешливым и глубоко уязвленным. Томас почувствовал к нему уважение, хотя понимал, что Десмонд решил не только очистить имя отца от подозрений в излишней слабости и доверчивости, но, возможно, также отомстить за него.

– Мэтью, – начал он, невольно подавшись вперед.

– Если ты собираешься уговаривать меня бросить это дело, то напрасно тратишь свое драгоценное время, – упрямо возразил тот.

– Я… – Питт как раз это самое и собирался сказать. И ему стало не по себе, что Мэтью так хорошо его понимает. – Ведь ты даже не знаешь, кто эти люди, – убеждал он. – По крайней мере, подожди и обдумай все тщательно, прежде чем что-то предпринять.

Слова его прозвучали слабо и неубедительно.

Мэтью улыбнулся.

– Бедняга Томас. Все еще в роли старшего брата… Но мы теперь не дети, один год старшинства уже ничего не значит. Он ничего не значил с тех пор, как мне исполнилось десять! Ну конечно, я все тщательно продумаю. Вот поэтому я и пришел к тебе. Я прекрасно понимаю, что не смогу нанести Кругу смертельный удар. Это гидра. Одну голову отрубишь, а на ее месте вырастут сразу две новые. – Лицо Мэтью снова потемнело и стало жестким. – Но я докажу, что отец не был в маразме, даже ценой своей жизни. – Он пристально посмотрел Питту в глаза. – Если мы позволим им говорить такое о людях, подобных отцу, – им, которые заставили его замолчать с помощью убийства, а затем его же опорочили, утверждая, что он тронулся разумом, – тогда кто же мы сами? Чего мы стоим? Разве мы сможем называться людьми чести?

– Никогда, – печально ответил Томас. – Но одной честью эту схватку не выиграть. Необходимо также тактическое искусство, а кроме того, острое оружие, – он усмехнулся. – Хотя, возможно, больше пригодится длинная ложка.

– Чтобы отобедать с дьяволом?[5] – удивился Мэтью. – Неплохо сказано. А у тебя, Томас, есть такая длинная ложка? Ты поможешь мне сразиться с ними?

– Конечно, помогу, – сказал Питт, не раздумывая.

Почти сразу же он понял, какие опасности сулит это решение и какую тяжкую ответственность возлагает он на себя, но было уже поздно. Впрочем, даже если бы Томас не спешил отвечать и все тщательно взвесил, решение было бы то же самое. Единственное отличие было в том, что он мучился бы перед выбором, боролся со страхом, с пониманием огромной опасности и ничтожных шансов на успех. Но все это было бы пустой тратой времени, раз уж он все равно решился.

Мэтью наконец совсем расслабился и позволил себе откинуться на спинку кресла. Он улыбнулся. Лицо его немного разгладилось, с него исчезло выражение крайней усталости и обреченности. Он почти стал похож на того юношу, которого Питт знал в давние годы и с которым делил приключения и мечты, казавшиеся фантастическими – о путешествии по Амазонке, об открытии усыпальниц фараонов, – но, в сущности, бывшие по-детски наивными, исполненными благородных, взращенных с младенчества представлениями о том, что хорошо и что дурно. Воровство, насилие – вот страшнейшие из преступлений, которые они могли тогда вообразить. Они тогда не подозревали, что существуют коррупция, цинизм, манипуляции и предательство. С высоты нынешних лет те мальчики казались невообразимо наивными.