Том 2. Месть каторжника. Затерянные в океане (с илл.) - Жаколио Луи - Страница 108

— Я ему вернул свободу, я содействовал тому, чтобы он мог занять положение, равное положению его врагов, и в то время как я возвышал его, я всеми силами старался унизить их.

— Каким образом? — спросил удивленный де Ла Жонкьер.

— Я не буду говорить вам обо всех мучениях, какие я вынес во время процесса Эдмона, и все надеялся, что будет отдано предписание о прекращении дела или же что ему вынесут оправдательный вердикт. Но когда он был осужден, осужден за кражу, как простой вор, я не могу вам сказать, что я вынес тогда… Убежденный в его невиновности, я поклялся тогда же вырвать его из унизительного и страшного положения каторжника, освободить его, дать ему средства отомстить за себя и вернуть ему прежнее положение среди бывших его товарищей и честное имя, так несправедливо отнятое у него.

— Какова же была ваша роль в тех событиях, которые способствовали освобождению Бартеса и получению им титула Кванга?

— Погодите, вы сейчас увидите сами. Мои заслуги в парижской полиции создали мне репутацию чрезвычайно ловкого человека и приобрели мне доверие моего начальства. Когда я узнал о похищении «Регента», произведенном четырьмя китайцами, прибывшими во Францию, чтобы вернуть себе скипетр, необходимый для коронования монарха Небесной Империи, то тотчас же подумал о той пользе, какую можно было извлечь из всего этого. И вот мне удалось добиться назначения в Новую Каледонию для содействия господину Прево-Лемеру, бывшему тогда главой суда в Нумеа. В том состоянии духа, в каком я его застал, мне было трудно уговорить его согласиться на бегство пленников, бегство заранее обдуманное и подготовленное мной, чего, однако, и сами спасаемые не подозревали. Но вы не хуже меня знаете этот эпизод, доставивший столько беспокойства командиру «Бдительного» господину Маэ де Ла Шенэ, зятю Прево-Лемера.

— Да, действительно, я слышал о неприятностях этого господина.

— Мало того, благодаря мне Эдмон мог бежать не один, а с группой надежных, преданных друзей. Без его ведома я окружил его этими людьми; вы их знаете: Порник, Данео, Пюжоль и Ланжале, ставший теперь моим самым близким другом; все они вполне оправдали мое доверие. Когда я, желая испытать их, попробовал подействовать на Ланжале подкупом, то помните, как мне за это досталось. Удостоверившись, что положиться на этих людей можно, я облегчил им побег, но чтобы добиться своей цели, мне следовало по-прежнему оставаться агентом полиции, беспощадно преследующим беглецов. Мне нужен был тогда сотрудник, и я избрал для этой роли Люпена, которого и командировал к тем, кому я способствовал бежать с каторги.

— Люпена? Этого каторжника, этого негодяя, который симулировал такую безграничную благодарность в Эдмону и который, в сущности, был только вашей креатурой!

— Да, опустившийся до низшей ступени, этот человек не утратил в глубине души благородства чувств, хотя эти чувства и заснули в нем под влиянием голода, нищеты и всеобщего презрения. Этот человек ничего не симулировал; нет, он был глубоко привязан к моему сыну, — и я был спокоен до тех пор, пока знал, что Люпен подле него. Говорю, все мои действия, все малейшие случайности были мной предвидены и рассчитаны для того, чтобы отнять «Регент», отомстить за моего сына и вернуть ему его честное имя. Теперь алмаз у вас — ну и прекрасно! Остальное я вам расскажу в другой раз.

— Простите, вы говорили, что одновременно работали над возвышением Эдмона и падением его врагов. Правда ли это? И что вам об этом известно?

— Как вы, вероятно, знаете, банк Прево-Лемер и К° имеет отделения во многих городах Дальнего Востока; он выдает очень крупные ссуды под шелк, чай, хлопок, рис и другие продукты, которые потом присваивает себе как бы в уплату за ссуду или вместо процентов или законных доходов; словом, этот банк и его отделения спекулируют на повышение. Вы знаете, конечно, также, что часто простой телеграммы достаточно, чтобы вызвать сильные повышения или понижения в ценах на товары. Нет такого состояния, которое бы устояло против таких систематических убытков. И вот благодаря своему настоящему положению, будучи аккредитован как дипломатический агент в разных странах, где банк Прево-Лемера совершает свои крупнейшие обороты, я часто имел возможность получать необходимые мне сведения о положении торговли и телеграфировал в Париж, Ливерпуль, Лондон, Гамбург, Марсель и другие города, вызывая крупные понижения на предлагаемый этой фирмой товар.

— Да, но Прево-Лемер очень богат, и, сколько я знаю, ваши приемы не принесли им большого ущерба!

— Это вам только кажется. Подрыв кредита — это такой червь, который незаметно гложет даже самое крепкое дело. Это все равно, что червоточина: она как будто едва заметна, но весь плод уже изъеден и в один прекрасный момент должен упасть с дерева.

Де Ла Жонкьер с недоумением смотрел на своего собеседника, этого кажущегося столь безобидным господина де Сен-Фюрси, к которому все относились как к какой-то отрицательной величине; а теперь, если в душе Жонкьера и оставалось еще некоторое сомнение относительно близкого родства его с Эдмоном, все же он не хотел лишить последнего такого ценного союзника и потому употребил все свое влияние, чтобы Гроляр был принят в число пассажиров «Лебедя», что ему и удалось наконец.

Только адмирал Ле Хелло никак не мог себе объяснить, что заставило де Сен-Фюрси перебраться с «Фридланда» на «Лебедь», но так как этому господину предоставлено было действовать по своему усмотрению, то адмирал не стал много думать об этом и в тот же вечер, собрав свою эскадру, направился обратно во Францию.

«Лебедь» вышел на другой день после ухода эскадры, и в продолжение пути его несколько раз видели вахтенные адмиральского судна.

IV

ЧЕТЫРЕ ДНЯ СПУСТЯ ПОСЛЕ ПРИХОДА В ШЕРБУР эскадры адмирала Ле Хелло и американского авизо «Лебедь», адмирал и Гастон де Ла Жонкьер отправились в Париж. Оба они были сияющие и торжествующие; первый из них вез «Регент». Как говорит пословица, счастливым людям все удается, и на этот раз все хлопоты и ходатайства того и другого увенчались успехом. В одно прекрасное утро Эдмон Бартес, или Уильям Бредли, как он теперь стал именоваться, получил депешу, в которой ему разрешалось, равно как и всему экипажу «Лебедя», пребывание во всех городах Франции на неопределенный срок.

Но Гроляр, всегда и во всем осторожный, отправился сначала с Ланжале, попросив Эдмона несколько обождать. Последний охотно согласился, так как теперь перестал питать неприязнь к сыщику, особенно с тех пор, как Парижанин и Гастон де Ла Жонкьер стали относиться к нему дружески.

Однажды Гроляр сказал Эдмону:

— Десять раз я мог бы арестовать вас, если бы захотел, но я не сделал этого потому, что у нас в душе живет одна и та же ненависть, и потому, что я хочу отомстить вашим личным врагам!

— Каким образом могли задеть вас Прево-Лемер и К°? — спросил Эдмон.

— У меня был сын… вскоре после вашего осуждения он вступил на службу в этот проклятый банк. Его обвинили в краже… точно так же, как вас… Он протестовал, доказывал свою невинность, но роковое стечение обстоятельств было против него. Я молил, заклинал господина Прево-Лемера пощадить мое дитя, сжалиться надо мной, но он был неумолим.

— И ваш сын, вероятно, такой же неповинный ни в чем, как я, испытал все ужасы возмутительного, несправедливого осуждения, все унижения и муки каторги!

— Нет… он покончил с собой, чтобы избавиться от позора!

— Ах, несчастный отец! Как мне вас жаль! Как ужасно должно быть ваше горе…

И вдруг Эдмон Бартес протянул старому Гроляру обе руки и с этого времени стал выказывать к нему расположение, которое стало возрастать по мере их сближения на почве общих планов, постоянной заботливости старика о спокойствии и благе Эдмона и всех тех мелких услуг, которые так ценны при совместной жизни.