Том 1. В дебрях Индии (с илл.) - Жаколио Луи - Страница 12

Можно было подумать, будто природа преднамеренно устроила здесь убежище для хищных зверей, чтобы они могли жить и развиваться там, где человек не мог нарушить их покой. Вот почему здесь всегда было любимым местом пребывания тигров, леопардов, черных пантер; отсюда взбирались они ночью по крутым склонам и рассыпались группами по окрестностям, чтобы взять дань со стад туземцев, когда почему-либо им не благоприятствовала охота на оленей, вепрей и таких мелких животных, как зайцы, дикие козы и так далее. Здесь водились также большие стада диких слонов, владения которых тянулись до озера Кенделле в провинции Тринкомали. Можно было здесь встретить несколько пар больших индийских носорогов, предки которых жили по всей Азии в конце третичной эпохи; в настоящее время они вымирают, но не в результате охоты на них человека, а из-за изменившихся условий жизни. Однако в то время ничто не мешало им свободно жить и размножаться в джунглях и уединенных местах Индии и Цейлона.

Это было то самое место, относительно которого никто не мог похвастаться, что прошел его вдоль и поперек, и откуда, по словам Рамы-Модели, не вернулся ни один охотник; именно сюда отправился Барнет ради своего любимого развлечения. После двух часов невероятных усилий и упражнений, достойных акробата, генерал спустился наконец в глубину долины.

— God blass me! — воскликнул он, подняв голову, чтобы рассмотреть пройденный им путь. — Как же я поднимусь теперь наверх?

Но он недолго думал над этим и поспешил к болоту, которое заметил еще с вершины плато. Болото было окружено ротангом и бамбуком, что давало ему возможность пробраться туда, не обратив на себя внимания болотных жителей.

Первый взгляд, брошенный им сквозь листву растений, привел его в неописуемый восторг… Стаи чирков, ржанок, водяных курочек забавлялись в воде и щипали болотную траву, не подозревая о его присутствии… Но… какая радость для гурмана! В одном из уголков болота спокойно отдыхала довольная своей сытостью стая исполинских уток, которых за их вкусное, сочное мясо прозвали в Индии брахманскими утками.

Дрожа от волнения, как охотник-новичок, Боб Барнет поспешил зарядить свой карабин дробью номер 3, считая ее достаточной ввиду небольшого расстояния, не более тридцати-сорока метров от того места, где находились его жертвы. Примостившись на земле таким образом, чтобы можно было стрелять в горизонтальном направлении, он прицелился в самую гущу стаи. Из воды виднелись только головы и шеи уток, которые были настолько неподвижны, что их можно было принять за верхушки кольев, погруженных в тину.

Он выстрелил и — удивительная вещь! — птицы, никогда, вероятно, не слышавшие ружейного выстрела и принявшие его за гром, который часто бывает на Цейлоне, где редкие день проходит без грозы, ни на секунду не поднялись с болота, чтобы искать себе убежище в другом месте, а повернули головы сначала в одну, а затем в другую сторону, не выказывая при этом особенного беспокойства.

Совсем по-иному они отреагировали, когда Барнет, раздвинув листву, чтобы посмотреть на результаты своего выстрела, показался вдруг на берегу болота. Оглушительный шум крыльев и разных голосов встретил его появление, и все птицы, как большие, так и малые, мгновенно поднялись в воздух и перелетели за сто метров от того места, где они сидели перед этим.

Боб торжествовал: после их отлета на поверхности воды плавали семь трупов брахманских уток, а три раненых птицы барахтались в траве, куда они еле добрались после тщетных попыток улететь. Добить раненых и поднять убитых было делом нескольких минут, так как болото не было глубоко в этом месте. Заяц и десять исполинских уток представляли порядочный груз для Барнета. Он боялся, что не будет в состоянии подняться на Соманта-Кунта со всей этой дичью, а потому испустил глубокий вздох сожаления при мысли о том, что вынужден будет оставить часть этих прекрасных птиц. Тут у него мелькнула неожиданная мысль: солнце стояло еще очень высоко на горизонте, а гимнастические упражнения, которым он предавался недавно, развили в нем сильный аппетит; желудок его давным-давно уже позабыл об утренних рисовых лепешках. Он сообразил, что, поджарив хотя бы две из этих превосходных уток, он сразу же отправит их в свой желудок и будет избавлен от печальной необходимости или бросить их здесь, или нести на своих плечах.

Не успела у Барнета мелькнуть эта мысль, как он тотчас же принялся за ее исполнение. Прежде всего он занялся выбором места, вполне соответствующего такой деликатной гастрономической операции. Связав с помощью сухой лианы убитую им дичь, он отправился вдоль подошвы горы, пока не увидел наконец нечто вроде грота, который тянулся между двумя скалами, точно выточенными рукой человека. Барнет вошел в грот и сделал несколько шагов вперед, не выпуская из рук карабина, чтобы удостовериться, не служит ли этот грот дневным убежищем какой-нибудь пантере; потолок на протяжении двадцати метров имел одинаковую высоту, а затем сразу опускался, и грот заканчивался узким туннелем высотой в один метр и длиной четыре-пять метров.

Когда глаза привыкли к темноте, он убедился, что в гроте нет ни одного животного; хищные звери обычно предпочитают кусты среди чащи леса и избегают пустынных убежищ в скалах. Он вернулся ко входу в грот и, приготовив костер из сухих веток, разжег его, а затем ощипал и выпотрошил уток, которые показались ему наиболее нежными и молодыми. Проткнув их деревянным прутом, он повесил птиц над огнем на двух палках из бурао с вилообразными концами.

Утки, всю жизнь потреблявшие обильную пишу, были покрыты порядочным слоем жира цвета свежего масла, так что на них приятно было смотреть. Они медленно румянились над огнем под наблюдением Барнета, который внимательно следил за ними, облизываясь в ожидании вкусного обеда. В первый раз с тех пор как знаменитый генерал ступил на остров Цейлон, он намеревался есть, как подобает христианину, и забыть на время воздушные лепешки — плоды кулинарного искусства Нариндры.

Но вот наступил важный момент, который искусный повар должен уловить с быстротой молнии, чтобы не дать огню испортить свое произведение, и Барнет, успевший сорвать по дороге несколько лимонов, принялся с наслаждением выжимать сок из них на кожицу уток, которая стала мало-помалу покрываться маленькими пузырьками, без которых, по словам Бриллья-Саварена, нет удачного жаркого. Вдруг со стороны леса послышался необычайный шум, который сразу отвлек внимание Барнета от совершаемой им операции. Было ясно, что сухие ветки и кустарники ломаются и трещат под чьими-то тяжелыми шагами.

Но прежде чем Барнет успел подумать о том, что ему делать, шум послышался еще ближе, и огромный носорог показался между двумя скалами, которые вели ко входу в грот, где генерал устроился с целью избежать сквозного ветра, чтобы тот, раздувая огонь, не мешал ему заниматься своей операцией.

Эта предосторожность, служившая доказательством его редкого кулинарного искусства, погубила его; стоя на краю небольшой площадки, предшествующей гроту, он не мог никуда бежать, когда показалось страшное животное.

Но авантюрист был храбр и уже сотни раз имел случай доказать свою отвагу, а потому, несмотря на дрожь ужаса, пробежавшую по всему его телу при этом внезапном появлении, нисколько не потерял головы. Результатом этого хладнокровия была мысль о том, что его ждет неминуемая гибель.

Он поспешно бросился к карабину, лежавшему в нескольких шагах от него, и, с быстротой молнии заменив заряд дроби конической пулей, кинулся к гроту и в два прыжка очутился внутри него.

Носорог был удивлен не меньше Барнета, увидев незнакомое существо, которое преграждало ему путь в его собственное жилище; он колебался несколько секунд, не зная, на что ему решиться, и вдруг, испустив оглушительный рев и опустив вниз голову, бросился вперед. Но Боб Барнет, заранее предвидевший эту атаку, поспешил к узкому туннелю, которым заканчивался грот и куда не мог проникнуть его колоссальных размеров враг. Вынужденный, к несчастью, пробираться туда ползком, он уронил свой карабин и не успел поднять его, как враг был уже рядом. Добравшись до глубины туннеля, он обернулся и не смог сдержать крик ужаса: голова свирепого животного, почти целиком проникнувшая в отверстие, находилась всего в пятидесяти сантиметрах от него, а у него не было другого оружия, кроме револьвера, которым он не решался воспользоваться.