Стратегия семейной жизни. Как реже мыть посуду, чаще заниматься сексом и меньше ссориться - Артамонова К. П. - Страница 7

– Я видела, как увлеченно он играет со своими племянниками, сколько в нем задора, – рассказывает Нора. – Они так заразительно веселились, устраивали шутливые баталии посреди комнаты. Мне это ужасно нравилось.

Эндрю тоже казалось, что из Норы получится чудесная мама, и он надеялся, что когда-нибудь у них будет такая же дружная семья, в какой вырос он сам.

– Нора всегда была девушкой независимой (этим она меня и покорила), но в крайность не впадала, – рассказывает он. – Она тоже хотела создать семью и жить ее интересами.

Первые три года супружеской жизни они оба работали: он – авиационным аналитиком, она – веб-программистом. У себя дома они ввели по-настоящему эффективную систему разделения труда – систему, основанную примерно на тех же идеях, что и теория сравнительных преимуществ.

К примеру, продукты всегда покупала Нора, потому что она считала себя более сведущей в вопросах цены и качества, – зато аккуратист Эндрю охотно следил за чистотой полов и состоянием бытовой техники. Нора планировала их совместные «выходы в свет», а Эндрю поддерживал связь с родственниками с обеих сторон. Некоторые обязанности они поделили традиционно, «по половому признаку»: Эндрю выносил мусор и устранял всевозможные поломки, а Нора занималась стиркой, мыла ванную и разводила цветы на подоконниках.

В то время – или, как выразилась Нора, «в те благословенные дни» – они были стопроцентными городскими жителями: добирались до работы пешком или на велосипеде, считали машину излишней роскошью и с трудом верили, что за чертой города есть жизнь. Если у них заканчивался кофе или если на ночь глядя им вдруг приходила шальная мысль о большом ведерке мороженого, они всегда могли спуститься в мини-маркет – тот самый, где Эндрю впервые заприметил Нору. Но когда Нора забеременела, они оба начали видеть городскую жизнь под совсем другим углом. Квартирка размером со шкаф на третьем этаже дома без лифта неожиданно перестала казаться им «романтичным гнездышком». Перспектива гулять с коляской по брусчатым мостовым тоже не представлялась особо заманчивой. А от мысли, что через несколько лет им придется выбирать между бесплатной районной школой (куда самому страшно прийти, не то что ребенка отдать) и платной частной (на которую по-хорошему надо бы начинать копить уже сейчас) становилось просто дурно. Да, они бы хотели, чтобы их дети как можно раньше влились в безумный ритм города, – но откуда взять столько сил, нервов и денег?

В итоге Эндрю и Нора поступили так же, как поступают очень многие: за шесть месяцев до рождения ребенка переехали в пригород. Они поселились в разваливающемся столетнем особнячке и принялись его реставрировать. Несмотря на свое положение и возрастающий день ото дня физический дискомфорт, Нора активно участвовала в ремонте – она по сей день очень гордится этим домом и считает его перестройку своим величайшим достижением.

Вскоре на свет появился их первенец, а через два года родились двое близнецов. Тогда Нора решила уйти с работы и полностью посвятить себя воспитанию детей. Эндрю зарабатывал достаточно, чтобы содержать семью, и был искренне рад тому, что с детьми будет сидеть их мама, а не какая-нибудь нянька.

Вот только на этот раз Эндрю и Нора как-то не подумали о том, есть ли у Норы сравнительное преимущество в заботе о детях, достаточно ли у нее умения, терпения и желания. Они брали в расчет несколько иные факторы – такие как деньги (Эндрю получал больше, чем Нора, поэтому семье было выгоднее, чтобы он продолжал работать, а она сидела дома) и социальные нормы (оба выросли в семьях с традиционным укладом и привыкли считать, что мать лучше приспособлена для ухода за детьми, чем отец{6}.

Ситуация усугубилась тем, что вскоре большая часть домашних обязанностей Эндрю легла на плечи Норы – казалось, что это логично: она же целыми днями сидит дома. Правда, при этом ни Эндрю, ни Нора не учли, что с появлением детей объем домашней работы возрос в четыре раза. И что в итоге они получили новую систему разделения труда – основанную на спекуляции.

«Все мои подруги-домохозяйки жаловались, что, стоило им уйти с работы, как у них дома резко изменилась расстановка сил и начались бесконечные конфликты с мужем вокруг домашних дел, – говорит Нора. – То же самое и у нас. Эндрю зарабатывал нам на жизнь, платил по ипотеке. И хотя мы с ним никак это не обговаривали, как бы само собой разумелось, что отныне работой по дому должна заниматься я».

Теоретически Нора была не против такого расклада. Но между теорией и практикой возникли непреодолимые противоречия. Только-только Норе начинало казаться, что она неплохо справляется, как тут заболевал кто-нибудь из детей или в школе вдруг отменяли занятия, и ее четко распланированный день летел коту под хвост. А значит, как только Эндрю переступал порог, она набрасывалась на него с претензиями.

«Я превратилась в сварливую, вечно недовольную тетку», – признается Нора.

Нора говорит, что буквально разрывалась на части, стараясь объять необъятное, и при этом ее старания почти все время оставались незамеченными. Детей нужно было покормить до того, как Эндрю вернется с работы, – а значит, Нора должна была готовить ужин два раза за вечер: один раз для них, второй – для мужа. Чуть ли не каждый день Нора закладывала в стиральную машину гору одежды, которую потом приходилось часами гладить и раскладывать по шкафам. Закупала продукты она теперь не на двоих, а на пятерых. От необходимости держать под контролем все семейные планы у нее пухла голова. Неделю за неделей у нее копились «отложенные на потом» дела, которые ей раз за разом что-то мешало сделать. Она только и успевала, что соскребать грязь с детских кроссовок и пришивать оторванные пуговицы. Не семейная жизнь, а домашнее рабство!

Проблема: фиаско рынка

Система, которую Эндрю и Нора установили без какого-либо предварительного согласования, поначалу опиралась на следующее положение: гипотетическая «стоимость» ухода за детьми и прочего домашнего труда Норы равна зарплате, которую Эндрю приносит в семью. Он зарабатывает – она в обмен ведет хозяйство, и наоборот[12].

Но вскоре непосильный груз домашних дел начал ее задавливать – к тому же, скажем честно, в действительности объемы выполняемых ими работ были никак не сопоставимы. Их система товарного обмена (то есть их «рынок») оказалась на грани краха. Обращаясь к экономическим терминам, мы можем назвать эту ситуацию «фиаско рынка». Один из его признаков – постоянное недовольство Норы, ее превращение в «сварливую тетку».

Когда фиаско рынка происходит в реальности, экономисты порой говорят, что винить надо не рынок, а его отсутствие.

Стивен Ландсбург, преподаватель экономики из Университета Рочестера, приводит в пример фабрику, загрязняющую окружающую среду. В условиях свободного рынка, утверждает он, такая фабрика может безнаказанно выбрасывать в воздух ядовитые вещества, нанося вред окружающей среде и населению близлежащих районов. Но что дает ей эту возможность – сам свободный рынок или отсутствие на нем такого «товара», как воздух?{7} Если воздух не имеет определенной ценности на рынке, за его «порчу» нельзя назначить штраф, – а значит, нельзя принудить владельцев фабрики использовать на производстве экологически чистое топливо. Но стоит вывести воздух на рынок и назначить на него цену, как владельцы фабрики встанут перед выбором: либо не загрязнять окружающую среду, либо платить за тот вред, который они ей наносят. «Несостоятельность рынка проистекает из его недостаточности, – пишет Ландсбург. – Практически за любым экономическим крахом стоит (или, если быть точным, как раз-то “не стоит”) какой-то отсутствующий рынок».