Ельцин - Колтон Тимоти - Страница 13

Хотя добросердечная Клавдия Васильевна неизменно принимала сторону старшего сына, было бы неправильно считать ее воплощением милосердия и кротости. Друг детства Бориса, Владимир Жданов, в 2001 году рассказал репортеру, что тетя Клава, как звала ее местная детвора, была человеком дисциплинированным и не слишком баловала сына: «Она была женщиной очень волевой и строгой… [Он] не мог ослушаться маму ни в чем. Если она говорила: „Делай уроки“, он тут же садился и делал»[134]. Став взрослым, Борис усвоит подобную манеру обращения с подчиненными ему людьми, не принадлежащими к кругу семьи.

Не следует считать, что отношения Бориса с Николаем Игнатьевичем состояли из одних лишь острых углов. Отец был натурой творческой, и Бориса это всегда восхищало. Вот что он пишет в «Исповеди»:

Николай привил сыну свою живость, трудовую этику, научил его плотницкому делу и умению играть на ложках. Ему же Борис обязан своей любовью к бане. В русской бане влажный пар, парная чередуется с обливанием холодной водой или купанием в бассейне. Такая процедура очищает кожу и успокаивает ум. Русские считают, что баня укрепляет организм и готовит человека к жизненным испытаниям. Туда обычно ходят в компании знакомых своего пола, и такое совместное времяпрепровождение укрепляет мужскую дружбу, в чем Борис Ельцин не раз имел возможность убедиться.

Рассказ Ельцина о жизни в Березниках — самая художественная часть его мемуаров, но ей недостает деталей, да и положиться на рассказчика можно не всегда. Мы знаем, что два года, с 1937-го по 1939-й, мальчик не учился. После детского сада в Казани он жил дома с матерью и маленьким братом[136]. Шесть лет, с 1939-го по 1945 год, Ельцин учился в железнодорожной школе № 95, принадлежавшей Министерству путей сообщения СССР (сам Ельцин ее не называет), и еще четыре года, с 1945-го по 1949-й, посещал городскую десятилетнюю среднюю школу № 1, или школу имени Пушкина (ее название в мемуарах присутствует). Общался Борис исключительно с мальчишками. Многие его друзья по первой школе были сыновьями офицеров, учившихся в военном училище, переведенном в Березники из осажденного Ленинграда[137]. В 1946 году Пушкинская школа, куда Борис ходил уже второй год, в соответствии с советской образовательной политикой стала мужской[138]. Однако как в школе, так и дома власть чаще всего была в руках женщин (что было нормально для общества, где десятки миллионов мужчин служили в армии или погибли во время войны). Из 26–27 млн советских жертв войны около 20 млн были мужчинами. В 1946 году женщин в возрасте от 20 до 30 лет было в полтора раза больше, чем мужчин того же возраста. Урал дал армии 2 млн солдат, из которых погибло более 600 тысяч[139].

В своих мемуарах Ельцин подчеркивает важную роль детства в своей жизни: «…оттуда все примеры, которые ребенок усваивает очень прочно, навсегда»[140]. В это время, когда человеческая психика еще очень лабильна, начинает формироваться то, что я называю его личными сценариями, — характерные черты, установки и способы поведения, которые снова и снова возникают на протяжении взрослой жизни[141]. Таких сценариев у него было пять: умение выживать, чувство долга, стремление к успеху, желание испытать свои силы и бунтарство.

Гнетущая бедность, пережитые притеснения и тяжелый характер отца — все это вынудило Бориса Ельцина научиться выживать в любых условиях. С начала войны с Германией в 1941 году и до 1947 года в березниковских школах не было центрального отопления — только печки, которые топили дровами; зимой в чернильницах иногда замерзали чернила. Как и остальные ученики, Ельцин часто писал на разрезанной оберточной бумаге. По воспоминаниям Жданова, друга детства Бориса, семья «перебивалась, как могла»[142]. Постепенный отказ от продуктовых карточек в СССР в середине 1930-х годов слегка улучшил снабжение в Березниках, хотя для большинства жителей западного мира такая ситуация показалась бы настоящим голодом[143]. Карточки были восстановлены во время войны. Мать Бориса позже вспоминала:

Понятно, почему каждая капля теплого козьего молока была для Ельциных драгоценностью. Борис с матерью летом косили сено, продавали половину тем, кто был готов его приобрести, а на полученные деньги покупали хлеб. Когда мальчику было 12 лет, он пас овец на местной ферме. Дома он таскал воду из колодца, готовил и сам штопал носки и белье. «Вот, собственно, так детство и прошло, — писал он в „Исповеди“. — Довольно безрадостное, ни о каких, конечно, сладостях, деликатесах или о чем-нибудь вроде этого и речи не шло — только бы выжить, выжить и выжить»[145].

Второй сценарий в жизни мальчика, самым тесным образом связанный с первым, строится вокруг обязательств. Борис Ельцин всегда был преданным сыном, особенно по отношению к матери. Спустя полвека Клавдия Ельцина рассказывала о том, что после рождения Валентины навестить ее в больнице пришел 13-летний Борис, а не Николай. Он принес ей вкусной еды, а к возвращению из больницы вышил коврик с золотой рыбкой. Когда семья сажала на огороде картошку, «так старший сын без всякого напоминания сам шел ее окучивать, обихаживать»[146]. Борис защищал мать и дома. Хотя ни он, ни его мать не признавались в этом публично, Николай бил не только Бориса, но и Клавдию. Когда жертвой становилась она, сын тут же вставал на ее защиту. Он не по годам рано принял на себя моральную ответственность за мать. С юных лет взятая на себя забота о родителе — модель поведения, которую можно найти в биографиях многих лидеров[147].

Советское общество держало на коротком поводке своих членов, и молодых, и старых, и учило их ставить общественные интересы выше личных. Те, кто пренебрегал этим принципом, навлекали на себя катастрофу. Борис Ельцин отмечал, что отец был для него примером для подражания в плане отношения к своим обязанностям. Его отдельные замечания и язык тела позволяли заключить, что Николай Ельцин весьма неприязненно относился к тем, кто причинил столько боли ему самому и его семье. Вот что, аккуратно подбирая слова, сказал мне Ельцин в интервью: