Гостеприимная Арктика - Стефанссон Вильялмур - Страница 33

Когда туннель прорыт, в хижину вносят постели и покрывают весь пол, за исключением небольшого участка, предназначенного для стряпни, слоем оленьих шкур, обращенных шерстью вниз. Поверх этого слоя расстилают другой слой шкур шерстью вверх. Эта двойная изоляция требуется потому, что внутренность хижины будет нагреваться, а люди будут сидеть на полу и впоследствии спать на нем, так что без хорошей изоляции снег под постелями мог бы растаять и промочить их. Когда температура наружного воздуха и, следовательно, температура снега внутри хижины равна -16° C, двойной слой оленьих шкур совершенно предотвращает таяние снега под постелями, и этот снег остается таким же сухим, как песок в пустыне.

Когда пол покрыт шкурами, а постели, кухонная утварь, письменные принадлежности и другие вещи внесены в хижину, мы зажигали огонь. Если топлива достаточно, то хижину отапливают до тех пор, пока снег на стенах и на своде не начнет таять. Иногда, если это позволяют имеющиеся запасы топлива, температура внутри хижины доводится ненадолго до 21° C, а затем мы время от времени ощупываем свод и стены, чтобы следить за ходом таяния. Быстрее всего оно, конечно, происходит на своде, так как под ним скопляется нагретый воздух, тогда как нижний, ближайший к полу ярус глыб обычно совершенно не тает. При таянии не получается капели, так как сухой снег, подобно лучшей пропускной бумаге, впитывает в себя воду, как только она образуется. Когда внутренний слой свода и стен сделается достаточно влажным от таяния, мы гасим огонь или пробиваем в своде большое отверстие (или же делаем и то и другое) и даем хижине промерзнуть. Благодаря этому свод и стены покрываются изнутри стекловидной ледяной пленкой, что значительно увеличивает их прочность; кроме того, если случайно задеть за стенку покрытую льдом, то к одежде ничего не пристанет, тогда как при задевании за стену, состоящую из сухого снега, можно «выбелить» плечо, и порядочное количество снега может упасть на постель.

В конце концов хижина оказывается такой прочной, что на нее может влезть без особых мер предосторожности любое число людей. Случалось, что и медведи влезали на эти хижины и, насколько мне известно, ни одна хижина не проломилась. Впрочем, прочность снежной хижины несколько похожа на прочность яичной скорлупы, которую трудно раздавить нажимом, но легко проломить резким ударом. Если медведь захочет вломиться в снежную хижину, то может без труда пробить большое отверстие одним ударом лапы.

Если хижина была построена при -40° C, то каждая глыба стены обладала такой же температурой и содержала много «скрытого холода»[13]. Чтобы нейтрализовать его, необходимо довольно долго поддерживать температуру в 21° C. Снег является таким плохим проводником тепла, что, когда «скрытый холод» уже нейтрализован, тепло наших тел поддерживает температуру помещения значительно выше точки замерзания даже и при открытом вентиляционном отверстии в своде. Однако, если наружная температура несколько повысится по сравнению с той, которая существовала во время постройки хижины, то тепло наших тел или нагрев от стряпни может настолько повысить температуру помещения, что свод начнет таять. Это мы считаем не столько признаком чрезмерного нагрева помещения, сколько признаком чрезмерной толщины крыши, а потому кто-нибудь из нас выходит наружу и соскабливает ножом с крыши слой снега толщиной в 5–10 см, чтобы наружный холод мог проникнуть внутрь и прекратить таяние, нейтрализовав нагрев. Если на следующий день произойдет похолодание наружного воздуха, то на своде образуется иней, который, в виде снежных хлопьев, падает на постель. Это означает, что крыша теперь стала слишком тонкой, а потому кто-нибудь выходит с лопатой и набрасывает на крышу добавочный слой снега.

Через 2 часа после того как мы приступили к постройке хижины, собаки были распряжены, каждая привязана на своем месте и накормлена, все устроено для ночлега, и все мы сидели в уютной хижине за горячим ужином. После ужина мы широко жгли керосин или тюлений жир, в полной уверенности, что завтрашний день вновь принесет нам и топливо и пищу; в начале путешествия такая уверенность основывалась только на теории, а теперь подтвердилась на практике. Этим объясняется кажущееся противоречие между нашими словами о тепле и уюте и рассказами тех, кто, подобно нам, жил в снежных хижинах, но находил их холодными и неуютными. Они сидели на определенных «порциях» топлива, а мы — нет. Не суровость климата, а экономия керосина и плохая постройка делали эти хижины холодными. Во многих благоустроенных домах цивилизованного мира в последние 5 лет люди дрожали от холода, потому что получали ограниченное количество топлива. Как это ни противоречит традиционному представлению об Арктике и ее исследователях, но зимою 1917/18 г., в то время как европейцы и американцы кутались в меха перед пустыми каминами и у холодных радиаторов, — мы сидели в одних рубашках, наслаждаясь теплом и уютом в снежных хижинах на плавучем льду полярного моря.

Я думаю (и большинство моих товарищей с этим согласно), что работа полярного исследования вовсе не связана обязательно с тяжкими лишениями. Конечно, всегда возможно, что треснет льдина, на которой стоишь; верно и то, что большинство из нас предпочитает тюленьему мясу более изысканную пищу; но те, кто провели больше года «вдали от культуры», согласны с эскимосами, что нет блюда вкуснее оленьего мяса. Если мы можем говорить о каких-либо лишениях, то разве только об отсутствии далеких друзей и хорошей музыки. Одно могу сказать, что сейчас, в наводненном кинематографами городе, я так тоскую о вечерах, проведенных в снежной хижине после охоты на оленей, как я никогда не тосковал на севере по клубам и концертам. И это испытываю не я один. Почти все мои товарищи по охоте или находятся сейчас на севере, или направляются туда на китобойных судах, или же, наконец, стремятся туда всей душою.

Нельзя достаточно нахвалиться нашими чудесными собаками; им мы были обязаны в значительной части успехом нашей экспедиции. Так, например, 17 апреля они тащили больше 80 кг груза каждая. Снег был плотный, но неровный, и сани ныряли вверх и вниз по сугробам. Нередко встречались торосы, не настолько, впрочем, непроходимые, чтобы приходилось прибегать к кирке. Конечно, попадались и такие торосы, через которые собаки одни не смогли бы протащить саней, и только в этих случаях люди немного им помогали. В остальное время люди шли рядом с санями, держась за них руками, а я шел впереди. В этот день мы делали в среднем по 4 мили в час, что равняется 5 милям по ровному пути.

Как ни хороши были собаки, но часть успеха следует отнести и за счет упряжки. При упряжке веером, принятой в Гренландии и применяемой многими экспедициями, как я уже говорил выше, только средняя собака идет прямо, другие же тянут под разными углами к проходимому пути, и значительная часть их усилий теряется. Этим отчасти объясняется, почему большинство путешественников могло брать с собою груз из расчета не более 40 кг на собаку, т.е. менее половины того, что везли наши собаки. Но я думаю, что главное преимущество заключалось в породе собак.

В течение 11 лет, проведенных мною в Арктике, я работал с собаками разных пород и пришел к выводу, очень нелестному для эскимосской собаки. Прежде всего она слишком мала: те, которые были у нас, весили от 20 до 30 кг, и для того чтобы тащить такой груз, какой тащили наши шесть собак, потребовалось бы не менее девяти самых лучших эскимосских собак. Ясно, что удобнее иметь дело с шестью собаками, чем с девятью; три лишние собаки — лишняя возня: надо запрягать их утром, распрягать, привязывать и кормить вечером. Конечно, большая собака требует больше пищи, но шесть собак, весом в 50 кг каждая, могут обойтись меньшим количеством пищи, чем девять собак, весящих по 30 кг. Попутно я хочу указать здесь на неудобство, возникающее в том случае, когда большие собаки, работая вместе с маленькими, получают одинаковые порции еды, около полукилограмма в день; естественно, через несколько дней или недель маленькие собаки чувствуют себя прекрасно, в то время как большие слабеют от недоедания. Всякий здравомыслящий белый человек понимает, что большой собаке требуется больше пищи и что она оправдает затраченные на нее припасы. Но эскимосы, с которыми мне приходилось об этом говорить, утверждали, что как люди разного роста едят одинаково, так и собаки должны получать одинаковое количество пищи независимо от величины. У большой собаки есть еще и другое преимущество: когда мы, после нескольких месяцев пребывания на льду, попадаем случайно на остров, нам приходится оставить на время сани и нагрузить собак. Большая собака не только несет большую ношу, но и держит ее выше; в то время как маленькая волочит свой груз по воде, у большой он остается сухим.