Король на площади - Колесова Наталья Валенидовна - Страница 57

Я знала, что по возвращении в Вольфсбург не буду хандрить и рыдать ночами в подушку. Я с радостью войду в свой родной дом, с удовольствием увижусь с родственниками и старыми знакомыми. Я буду жить, смеяться и, конечно же, рисовать. Как говаривала бабушка: «Волна придет, волна уйдет, и все по-старому пойдет». Возможно, я даже выберу приятного мне мужчину, который будет настолько терпелив – или равнодушен, – что, кроме детей, подарит мне возможность продолжать писать картины. Если отец не может понять, отчего люди готовы платить деньги за мои «картинки», то, возможно, поймет кто-то другой. А Рист и Силвер все равно останутся со мной навсегда – как одно из самых ярких и щемяще-трогательных воспоминаний.

И пусть временами будет болеть сердце, это нормально – старые раны всегда беспокоят в непогоду…

Ведь сворачивающая горы и разрушающая границы любовь зачастую заставляет делать великие глупости – в том числе и вешаться тяжким якорем на шею любимых. Этого я делать никогда не стану. А Силвер не станет просить меня остаться. Кто я такая – сбежавшая невеста, унизившая его перед всем королевством и перед венценосными соседями! Гордость тоже часто бывает куда сильнее… всего.

Чтобы занять чем-то свои мысли и руки, я принялась разбирать вещи – что возьму с собой, а что мне никак в Вольфсбурге не понадобится. Оказывается, за эти полгода я обросла весьма внушительным скарбом…

Часы на ратуше отбили два часа ночи, но вздрогнула я не от этого боя, а от нетерпеливого громкого стука в дверь. Именно из-за этой нетерпеливости я и открыла засов, не задумываясь, не спросив кто…

И, не веря своим глазам, уставилась на стоящего на пороге:

– Что ты тут делаешь?

Глава 27. В которой нужда велика

И она еще спрашивает?!

Выбравшись (ее заслуг в этом он нисколько не умаляет) из опасной ловушки, они вновь вернулись к тому, с чего начали. Когда он выздоровел, Эмма и минуты не провела с ним наедине: хорошо хоть вообще возвращалась из города, чтобы отобедать с ним в компании отца. И чуть ли не единственное, что Силвер от нее слышал, это спокойное: «Доброго дня, ваше величество» и «Спокойной ночи, ваше величество». Совершенно не такие слова хочется услышать от женщины, которая горько плакала на его груди при мысли, что он завтра умрет, да еще самозабвенно целовалась с ним ночью… Понятно, что обстановка казематов располагала… гм, к романтике, но что – и это всё?! И можно вот так запросто, буднично, не моргнув глазом, объявить, что они уезжают? Ничего не сказав, не объяснив, не спросив его решения, наконец?! Да за кого они – нет, она – его держит?

Поймав себя на том, что уже который раз за день произносит этот монолог (сейчас обращаясь к собственному снятому сапогу), Силвер мотнул головой и оскалился. Его рычание сделало бы честь самому Волчьему князю. Заходил по спальне. И ладно бы Эмма его не желала! Ладно бы он ей был противен! (Кстати, это бы он легко исправил.) Тогда какого… демона она то и дело затыкает рот заговаривающему о свадьбе Рагнару? Она что, считает, владыка Риста должен ей в ноги валиться, уговаривая стать его королевой, полюбить его самого и его серебряный Рист? Но ведь она и без того любит их обоих…

Силвер помедлил, прежде чем открыть ящик своего стола. Он закрыл этот ящик на замок и постарался забыть, где ключ лежит. Теперь вот вспомнил…

И зря. Потому что портрет при пламени свечей нравился ему еще меньше, чем при свете дня. Любит, значит?.. Портрет по-прежнему был живым, выражение королевского лица непрестанно менялось – стоило лишь чуть-чуть сдвинуться в сторону. Глаза посверкивают, губы изгибаются в усмешке. Самоуверенный ублюдок, всегда все знающий и все за всех решающий…

А ведь, хорошо изучив Эмму, должен же теперь понимать, что сбежала она тогда не просто так, с бабьей дури. И что именно эта причина мешает ей быть с ним до сих пор. Но что за причина…

Так иди и спроси!

Эта реплика повисла в воздухе, как будто произнес ее кто-то другой. Он даже огляделся машинально. И впрямь, что может быть проще и естественней – спросить? Прямо сейчас? Глубокой ночью, когда она уже наверняка спит? Силвер моментально задавил эту вполне здравую мысль как малодушную и неубедительную: да, именно сейчас, именно сегодня, ибо неизвестно, что они еще со своим Волчьим папашей порешают завтра…

Стражники у дверей взяли «на караул», когда его величество как был – полуодетый – вылетел из спальни. Силвер досадливо оглядел их, махнул коротко: «Продолжайте охранять покои!» – и понесся прочь.

Его стук в дверь мог не только мертвого поднять, но и до смерти перепугать живого – это он запоздало сообразил, когда грохот от его кулака разнесся по коридору, сливаясь с боем ночных часов. Он даже собирался извиниться, но забыл, когда дверь незамедлительно открылась и на него уставилась встревоженная Эмма. Несмотря на глубокую ночь, она, кажется, еще только собиралась ложиться, потому что выглядела совершенно не заспанной.

– Силвер? Что ты тут делаешь?

– Я… э…

Из одежды на ней была только тонкая ночная рубашка да наспех наброшенный на плечи шлафрок. По темно-вишневому бархату струились распущенные светлые пушистые волосы – как он себе не раз представлял. В руке – свеча. Глаза огромные от испуга.

– Ну, я…

Эмма выглянула в коридор налево-направо, больше никаких косноязычных королей не обнаружила и за рукав втянула его в комнату.

– Ты почему босой?!

Силвер поглядел вниз, только сейчас сообразив, отчего так мерзнут ноги.

– Не знаю…

И вновь принялся пожирать ее взглядом: благо тонкая ткань не то что не скрывала, а скорее соблазнительно подчеркивала линии полных грудей с выпуклостями сосков и округлые очертания бедер. Кровь бросилась ему в голову.

– Силвер, что случилось?

– Ни-че-го.

– Тогда зачем… что за нужда погнала тебя ко мне ночью?

Он не сразу понял. Когда Эмма повторила вопрос: «Так что тебе нужно?» – отозвался, еле выталкивая слова пересохшим языком:

– Моя нужда велика…

Эмма поднесла к его лицу свечу, всмотрелась. Выдохнула еле слышно: «Ох». Свеча опустилась, взгляд последовал за ней. Женщина слегка улыбнулась.

– Вижу, и впрямь велика…

Эмма вновь потянула его за руку, и Силвер пошел за ней послушно, как ребенок. Или как бычок на веревочке, подумал он с остатками юмора, стремительно вытесняемого кипящей кровью вместе с последними остатками разума. Женщина поставила свечу на прикроватный столик. Силвер заметил раскрытые сундуки и стопки разложенных вещей. А еще – расправленную кровать.

Достаточно длинную и широкую кровать…

Эмма обернулась к нему: сама будто горящая белая свеча, теплая и манящая. Кожа светится, разогреваемая изнутри огнем, как края тающей восковой свечки, пламя мягко мерцает в глазах; нежный румянец щек, полуоткрытый пылающий рот… Эмма шагнула, положила руки ему на плечи, медленно стягивая с него рубашку. Когда ее ладони скользнули по его бокам, спине, трогая, ощупывая, оглаживая, Силвер почти перестал дышать. Вскинул руки – правую дернуло уже привычной болью – и с досадой воскликнул:

– Я даже обнять не могу тебя как следует!

– Я обниму тебя за двоих, – утешила Эмма. И подтвердила это, обняв незамедлительно и крепко. – И ты как-то говорил же, что знаешь всякие положения…

– Положения?

– При которых нам ничто не помешает, – промурлыкала женщина.

Он вскинул голову, и чувствуя, и предчувствуя каждое ее движение, каждую ласку, прикосновение обжигающего тела. И зачем-то судорожно попытался вспомнить, с какой же целью он сюда пришел. Не считая, разумеется, этого… Его хватило только на:

– Я не могу тебе ничего обещать…

– Как это печально!

– …ни как мужчина… ни как король… Пока ты…

– Это ужасно, – поддакнула Эмма. Охваченный внезапным подозрением, он отстранился, приподнял ее мягкий подбородок.

– Ты что… смеешься надо мной?!

Дразнящая улыбка светилась в ее глазах – улыбка, смешанная с огнем желания. Эмма шепнула ему в губы: