Пашка из Медвежьего лога - Федосеев Григорий Анисимович - Страница 3

Сухое, обожженное ветром лицо старика перетягивалось вздувшимися прожилками. Руки тоже жилистые, тяжелые. Умные добрые глаза под широкими бровями и улыбка, изнутри освещающая лицо. На всей его коренастой фигуре, на одежде лежал отпечаток лесного человека.

- Где же мы вас найдем? Тайга большая…

- Сам найдусь, не беспокойтесь. Пашка, внучек, вас тут дождется, пока вы соберетесь, и отсюда на Кудряшке к седловине привезет.

- А Пашка-то где?

- На улице с санями ждет. Не беспокойтесь, довезет. Он, шельма, насчет коз во как разбирается, мое почтенье! Весь в меня, негодник, будет. - И его толстые добродушные губы под усами растянулись в улыбке. - В зыбке еще был, только на ноги становился, и что бы вы думали? Бывало ружжо в руки возьму, так он весь задрожит, ручонками вцепится в меня, хоть бери его с собой на охоту. А малость подрос - ружжо себе смастерил из трубки, порохом начинил его, камешков наложил, как вправдашное… Вот уж и грешно смеяться, да не утерпишь. Бабка белье в это время во дворе стирала. Подобрался он к ней, подпалил порох да как чесанул ее, бабку-то… Она, голубушка, и полетела в корыто, чуть не захлебнулась с перепугу… Так что не беспокойтесь, он насчет охоты разбирается. Где силенкой не дотянет - хитростью возьмет, Говорю, не подведет.

- Ну как, Василий, поедем? - спросил я.

- А как же иначе?!

- Тогда по случаю нашего знакомства, думаю, не откажетесь рюмочку пропустить. Пьете? - спросил я старика.

Тот смешно прищелкнул языком и, разглаживая влажную от мороза бороду, хитровато взглянул на меня.

- Случается грех… Не то чтобы часто, а приманивает.

Я налил ему полстакана спирта и хотел было развести водою, но он энергично запротестовал:

- Что вы, что вы, зачем добро переводить?.. Старик опрокинул стакан, громко крякнул, вытер губы, а бутерброд переломил пополам и сунул в рукавицу.

- Иди, Василий, собирайся побыстрей.

- Я не задержу.

Василий Николаевич вышел вместе со стариком.

- Пашка пусть зайдет погреться! - крикнул я им вслед.

Вот, думаю, подвалила удача. К счастью, у меня есть разрешение на отстрел двух козлов. Достаю ружье, осматриваю, начинаю переодеваться. Хорошо поразмяться в тайге! Меня захватывает радость предстоящих охотничьих приключений. Чего только не услышишь, не увидишь в тайге за день! Я истосковался по лесу, по стуку дятла, даже по усталости. Воображение -не замедлило вылепить картину охоты, сбитого удачным выстрелом козла и костер в лесу под кудрявыми соснами…

Слышу, приоткрылась дверь, и в комнату просунулся парнишка, закутанный с ног до головы в дорожную доху. Он сбросил ее у порожка, повернулся, и я увидел конопатое лицо.

- Копейкин?! Так это ты и есть Пашка? - Пашка я, из Медвежьего лога. .

- Почти графский титул! Ну, садись! - пригласил я.

На нем были та же защитного цвета широченная телогрейка с чужого плеча и большие унты, вероятно, дедушкины обноски. Поверх этого странного костюма, напоминающего водолазный скафандр, торчала на тоненькой шее голова с беспорядочно взбитыми русыми волосами, с острым птичьим носом, обрызганным мелкими веснушками, и с ямочкой на округлом подбородке. Во всей его фигуре было что-то стремительное, как у стрижа в полете.

Серые ястребиные глаза -мгновенно пробежали по всем закоулкам комнаты, по всем предметам, но не выдали любопытства, точно ничто их тут не удивило.

- У вас тепло, - сказал он, долго усаживаясь на стуле. - Вы не торопитесь: пока дедушка добежит до лога, мы лучше тут подождем, в тайге враз продует.

- Куда же он побежал? - удивился я.

- Мы-то поедем прямиком, до седловины, а он по Ясненскому логу пугнет на нас коз.

- Пешком и побежал?

Пашка улыбнулся, набрав полную грудь воздуха.

- Дедушка у нас все пешком, сроду такой. До Медвежьего лога, где наше зимовье, двенадцать километров, а за тридцать лет, что живет дедушка там, он на лошади ни разу туда не ездил. Когда Кудряшка была молодой, следом за ней бегал. А теперь она задыхается в хомуте, спотыкаться стала. Так он пустит ее по дороге, а сам вперед рысцой до зимовья. Она не поспевает за ним.

- А как зовут твоего дедушку?

- Не могу выговорить правильно, сами спросите. Его все Гурьянычем по отцу величают. Сказывают, он будто был одиннадцатым сыном, родители все имена использовали, ему и досталось самое что ни на есть трудное. Ниподест, что ли!

- Анемподест?

- Да, да… Он у вас ничего не просил? - вдруг осведомился Пашка.

- Нет.

- А ведь ехал с намерением. Значит, помешкал… У нас на смолокурке все к краю подходит: зимовье на подпорках, бабушка старенькая, да и Кудряшка тоже. А Жучка совсем на исходе, даже не лает… Так мы с дедушкой хотели щенка раздобыть. Говорят, у вас собаки настоящей породы. - И паренек испытующе посмотрел мне в глаза.

- Собаки-то есть, Пашка, но когда будут щенки, не знаю. Да и будут ли?

- Бу-у-дут, - убежденно ответил Пашка. - К примеру, наша Жучка каждый год выводит щенят, да кому они нужны! Хочется породистого. Мы уже и будку ему сделали и имя придумали: Смелый!.. Значит, еще неизвестно?

- А зачем тебе собака?

- Как же в тайге без нее?

- Ты ходишь в тайгу?

- Каждую осень промышляем белку, когда и колонка добудем, ну и птицу боровую. А в прошлом году росомаха попалась. - Последнее слово он произнес не без гордости. - Уж намаялись с ней.

- А сколько тебе лет?

- Тринадцать. Я по тайге сызмальства хожу. Пока он рассказывал о своей жизни, я переоделся.

- Чаю со мной выпьешь?

- С сахаром? - оживился он. - А что это у вас, дядя, за коробка нарядная?

- С монпансье.

- Знаю: кисленькие леденцы, - Он громко прищелкнул языком.

- Могу тебе подарить.

- С коробкой?

- Да.

- Что вы, ни-ни! - вдруг спохватился он. - Дедушка постоянно говорит, что я за конфетку и портки свои продам. Брать не велит. А чаю с монпансье выпью… Какие у вас маленькие чашки! - заключил он неожиданно.

Пил Пашка из блюдца долго, вольготно, даже вспотел и все время шмыгал носом. А беспокойные глаза продолжали шарить по комнате.

- У вас, видать, настоящая дробовка? Наверно, тыщу стоит? - И, покосившись на мое ружье, затяжно вздохнул. - А дедушка с пистонкой промышляет. Она еще дедом его с турецкой войны привезена, кремневкой была, потом ее на пистонку переделали. Старая она у нас, к тому же еще и грозой ее чесануло: ствол сбоку продырявило и ложу расщепило. И стреляет смешно: сначала пистон треснет, потом захарчит, тут уж держись покрепче и голову нужно отворачивать - может глаза огнем вышибить… Нашей пистонке трудно запалиться, а уж как стрельнет - любого зверя сразу сшибает.

- И ты с ней охотишься?

- Стреляю, но редко. Я только припасы таскаю, да если где зайца раненого догнать или утку из воды вытащить. Бывает, и белка зависнет на дереве. Дедушка говорит: "Вот уж как ты, Пашка, научишься во всех лесных делах разбираться, тогда пистонка будет твоя".

- Ну и как же?

- Стараюсь.

- Знаешь, Пашка, с таким ружьем недолго и беды нажить! Новое нужно купить.

- Край как нужно! - оживился парнишка. - Да что поделаешь с бабушкой: она не согласна насчет покупки ружья, денег не дает, а то бы мы с дедушкой давно купили. В магазин часто заходим, дедушка все ружья пересмотрит, выберет и скажет: "Ну хороша же, Пашка, дробовка!". С тем и уйдем.

- Почему бабушка против покупки?

- Говорит, что я тогда из тайги вылезать не буду, школу брошу.

Лицо его вдруг стало грустным. Он смотрел в угол, где стояла моя двустволка, а воображение, вероятно, рисовало заманчивую картину, как он с настоящим ружьем бродит по тайге, стреляет рябчиков, косачей и как, нагрузившись дичью, возвращается к бабушке в зимовье… Кажется, я своими расспросами коснулся больного места. Он наскоро допил чай, отблагодарил Акимовну и смолк.