Пионерский характер - Фурин Станислав Александрович - Страница 6

«Это только кажется, — думал я. — Никого не может здесь быть».

И всё-таки пошёл быстрее.

Под ногами вздыхали, оседая, моховые кочки. От их движения качались мелкие сосенки.

Снова почувствовался запах дыма. Явно пахло печёной картошкой.

«Печёная картошка, — думал я. — Так пахнет только печёная картошка. Кто-то развёл костёр. Геологи или охотники».

И мне вдруг стало весело.

— Эй! Эй! — крикнул я. — Много ли картошки напекли?

Никто не ответил.

— Оставьте мне маленько! Эй!

Никто не ответил.

«Спят, наверно, — подумал я. — Или отошли от костра. За грибами». Я пробежал немного вперёд и увидел наконец дым. Из пихт выползли его клубы, густые и упругие, как парус. Слышно было, как трещат сучья, брошенные в костёр.

Я не был уже новичком в тайге и всё-таки думал, что иду к костру. Я слышал треск, и верно, это трещали сучья, только они не были сложены в костёр. Они горели на земле, на кустах, на живых деревьях. Огонь бежал по земле, подпаливая бурелом, по стволам деревьев подбирался к верхушкам.

«Тайга горит!»

Мутной стеной дым обрушился мне на голову, а за ним, внизу, у самой земли, я увидел открытую печь, огненную пещеру. Там свивались в клубок красные, синие, фиолетовые змеи. Трепетали, с треском облизывали друг друга раскалёнными языками.

У ног вспыхнула вдруг пересохшая трава.

Бенгальским огнём зашипел лишайник.

Я бросился затаптывать огонь, он уже был и справа и слева, и сзади полыхнул куст можжевельника. Дым закрыл подножия деревьев: они парили в воздухе. Резкий жар ударил в глаза. Я ослеп на секунду, поперхнулся дымом и побежал назад.

Я бежал от пожара, а дым держал за плечи, хватал за волосы, за локти, и ноги вязли в дыму, как в болоте.

Я выбежал из дыма, ещё чувствуя на плечах его тяжесть, упал в траву и увидел, как она зелена и спокойна. Перед глазами во мху стоял свежий сырой маслёнок.

Муравьи уходили от пожара, тащили на себе светлые кругляши — личинки.

Приседая, оглядываясь, останавливаясь, пробежал заяц.

Какое-то рычание донеслось издали. Может быть, зверь, застигнутый огнём. Я оглянулся.

Пожар шёл низом. Горел бурелом, гнилушки, пни. Иван-чай и дудник коробились в жару и вспыхивали, разбрасывая искры. Это был медленный пожар. Ветер не подстёгивал его. Ветра не было.

Я пошёл в сторону от пожара и всё время слышал рычание за спиной. Неужели медведь? Я оглядывался, останавливался, а рычание всё приближалось, и наконец между верхушками деревьев я увидел самолёт. Это он рычал, низко облетая пожар.

Четырёхкрылый АН-2 пролетел прямо надо мной, а я побежал следом за ним, засвистел, замахал руками. Натыкаясь на кусты, оступаясь, я бежал и глядел на удаляющийся самолёт. Я понимал, что он улетит сейчас и не вернётся, и всё-таки бежал следом.

Вдруг от самолёта отделилась какая-то точка. Она полетела к земле, развернулась в воздухе, превратившись в длинную ярко-оранжевую змею.

Самолёт ушёл за деревья, а лента-змея трепетала, опускаясь на землю.

Я выбежал на поляну, подхватил ленту, лежащую в траве. Почему-то я думал, что на ней что-нибудь написано, но я не видел никаких букв или знаков — просто лента из хрустящей бумаги.

«Заметили, всё-таки заметили, — думал я, в волнении бегая по поляне и размахивая лентой. — А лента — это сигнал».

— Эй! Эгей! — кричал я. — Давайте сюда! Я здесь!

Самолёт сделал круг над тайгой и теперь снова возвращался ко мне. Мне ясно были видны все четыре его крыла, круглые окна, из которых смотрели, казалось, какие-то люди. В борту самолёта открылась вдруг овальная дверь, и из неё прямо в небо вылетела маленькая кукла. Странно растопырив руки, вниз головой кукла летела к земле.

«Человек! — понял я. — Живой человек. Его выкинули с самолёта!»

Сердце моё сильно стукнуло, я зажмурился, но тут же открыл глаза. Падающий человек вдруг перевернулся в воздухе и замер. Над головой его вздулся светлый купол.

Один за другим из самолёта выпрыгнули ещё двое, и теперь три белых полупрозрачных купола повисли над тайгой.

Первый парашютист быстро приближался к земле.

Размахивая лентой, я побежал к тому месту, где он должен был приземлиться. Он падал прямо на две большие разлапистые ёлки, и я видел, как он дёргал парашютные стропы, стараясь отвернуть немного в сторону. Это ему не удалось, он ухнул в колодец между ёлками, а купол парашюта зацепился за их вершины.

Обеими руками парашютист ухватился за крепкую еловую ветку, подобрался к стволу и обнял его.

Парашютист не видел меня, а я стоял совсем близко, прямо под деревом. Мне слышно было, как он дышит, но я не знал, что сказать.

— Ты чего? — крикнул наконец я. — Зацепился, что ли?

Парашютист перегнулся через ветку, глянул вниз, на меня.

— Зацепился, что ли, спрашиваю? — повторил я.

— Разве сам не видишь? Залезай на соседнюю ёлку, распутывай.

«Вот это дело! — подумал я. — Ну что ж, полезу».

Мне стало совсем весело, хотелось смеяться и разговаривать с парашютистом, но он молчал, сосредоточенно выпутывая парашютные стропы. Я снял ружьё, рюкзак и полез на ёлку.

«Неужели, — думал я, — они прыгнули меня спасти? Наверно, поняли, что человек заблудился».

— Ты откуда будешь? — спросил вдруг парашютист.

— С Карабулы. В избушке я там живу, на Карабуле. Да вот заблудился.

— Ага, — сказал парашютист и снова занялся стропами.

Наконец парашют отцепился от веток и мягко улёгся в траву. Мы спрыгнули на землю.

Парашютист был в удивительном костюме: прошнурованные по шву брюки и рукава, на груди и животе защитные щитки, а лицо очень молодое и симпатичное. В шлеме.

— Слушай, — сказал я, — а зачем вы бросили эту штуку — ленту?

— Это — вымпел. Мы смотрим на него сверху и знаем, куда прыгать.

— Понятно, — сказал я и засмеялся. Мне приятно было разговаривать с парашютистом.

— Ладно, — сказал он. — Давай знакомиться. Меня звать Венька.

Он протянул мне руку, я подал ему свою, и вдруг — трах! — он дёрнул меня за руку, дал подножку, и я оказался на земле.

— Батя! Батя! — закричал он. — Скорей сюда! Я его поймал!!!

Из тайги вышли ещё два парашютиста. На них тоже были защитные костюмы, в руках — топоры. Они подошли вплотную и молча разглядывали меня.

— Вот он, — сказал Венька, указывая на меня. — Поджигатель. Я поймал его.

«Ну, влип, — думал я. — Это — таёжные пожарники. Десант. Они думают, что я поджёг тайгу».

— С чего ты взял, что он поджёг? — спросил десантник постарше, с бородой.

— А чего он около пожара трётся? Точно, батя, это он поджигатель.

— Погоди, Венька, что значит трётся? — сказал бородач, как видно Венькин отец. — Надо сначала разобраться.

— Я блуждаю два дня, — сказал я. — Вижу — люди с неба падают. Обрадовался, а он мне — подножку.

И я стал рассказывать, как заблудился, попал в пожар, увидал этого Веньку и побежал ему помогать.

— Помогал он тебе? — спросил отец.

— Помогал.

— А если б он поджёг, с чего бы стал помогать? Он бы дёру дал.

— Неизвестно, — сказал Венька. — Может, в нём совесть проснулась.

— Мне интересно, — сказал я, — когда в тебе, Венька, совесть проснётся?

Десантники засмеялись.

— Ладно, — сказал бородач, — ты не сердись на Веньку. Он парень горячий — пионер.

— Что? Что такое? — изумлённо переспросил я. — Пионер? Сколько ж тебе лет?

— Сколько надо, — мрачно ответил Венька, как видно всё ещё подозревая во мне поджигателя.

…Пока мы разговаривали, я совсем забыл про пожар. Здесь, на поляне, он почти не чувствовался. Только пахло горелой листвой, а я-то думал — печёной картошкой.

Самолёт сделал новый заход, выбросил ещё двух парашютистов, какие-то ящики и тюки, которые тоже опускались вниз на парашютах.

— Ладно, — сказал Венька и вдруг улыбнулся мне. — Вроде он и правда не поджигатель.

— Поможешь нам? — спросил Венькин отец.